Колония лжи - Терри Тери

Я не совсем понимаю, о чем он говорит, но сейчас важен не смысл, а голос, его звучание, оформление слов… Я слушаю, и мне становится не по себе. Что же это такое?

Нет, нет, этого не может быть.

И тем не менее есть.

Я бы узнала его голос где угодно. Узнала не как голос отца, не как голос из моей жизни До Шетлендов. Этот голос мягкий, как бархат и шоколад, его хочется слушать и слушать.

Я крепко-крепко обхватываю себя руками и трясу головой, гоню эту мысль прочь, хотя и понимаю, что все так и есть.

— Ты… ты… Ты он. Ты… — Не могу произнести то, что хочу.

— У тебя снова галлюцинации, котенок?

Котенок?

— Мы открыли ящик — и нá тебе: ты обманула Шредингера. Ты жива и мертва одновременно.

Я не понимаю, о чем он, но чем больше слушаю его голос, тем больше деталей всплывает в памяти. Он всегда носил костюм биологической защиты, поэтому я так и не разглядела его лицо. Да, я видела его в памяти Джей-Джея, но не узнала именно поэтому. Мне и в голову не приходило, что Первый и Алекс — один и тот же человек.

Но я знаю его голос. Голос, который слышала одним из последних перед тем, как меня вылечили.

Он тот, кого я так отчаянно искала все это время.

И вот какая несправедливость: он выживший! Я не могу заразить его, чтобы он умер. Я нашла его после долгих поисков и ничего не могу с ним сделать.

Ты Первый доктор! — Я вкладываю в это обвинение всю свою ненависть.

Он пожимает плечами.

— Для меня находили и слова похуже. Но ты… все любопытнее и любопытнее. Не уверен, что смог бы самостоятельно так быстро определить, что является причиной распространения эпидемии. Это сделала Шэй. Да, да, это она разгадала загадку и рассказала мне о тебе. И ей было так жаль меня — бедняжка думала, что рассказывает мне о моей умершей дочери, а не о сумасшедшем котенке-психопате. Знал бы я с самого начала!

Зачем ты вылечил меня?

Он качает головой.

— Такое разочарование. Столько времени и трудов потрачено, чтобы сделать тебя тем, кем ты была: выжившей. В конце концов я достиг желаемого, но получил дефективную, неполноценную душу. В случае твоего бегства риск был бы слишком велик, поэтому ты подлежала уничтожению. Кто бы мог подумать, что исцеление сделает тебя еще более опасной. К тому времени ты уже приняла личность Келли и даже не догадывалась, кто ты на самом деле.

Нет! Я Келли!

Разве не так?

Картинки в памяти меняются, словно в калейдоскопе: я вижу ее/себя; ее/мои чудесные темные волосы и голубые глаза; у нее были фотографии ее замечательного старшего брата и мамы, и она рассказывала мне о них, о ее доме, о том, где они жили. Рассказывала ночью, занимала нас, отвлекая от страха. И все, что она говорила о себе/мне, было намного лучше, интереснее моей жизни.

Проблески другой, отвергнутой жизни проносятся перед мысленным взором. Я пытаюсь оттолкнуть их, но не могу.

Страх. Боль.

То, о чем Келли не знала до шетлендской лаборатории. О чем не ведала в своей чудесной, идеальной жизни.

Я не Келли. Мое имя скрыто в темной глубине памяти; оно тайна, до которой так трудно докопаться.

Она выкрикивала мое имя, когда тащила меня за волосы вверх по ступенькам. Моя последняя приемная мать, та, от которой я сбежала. Я слышу ее сердитый, рычащий голос: Дженна, противная негодница.

И эхо в самой глубине…

Дженна.

Меня звали…

Мое имя Дженна.

А я хотела быть Келли.

Но я не она. И никогда не была ею.

— Начинаешь вспоминать, да? — говорит Алекс и с сожалением качает головой. — Я так надеялся, что выжившей будет моя дочь, но выжила ты.

По крайней мере, это значит, что ты не был моим отцом!

— Какое счастье для нас обоих. Но, какой бы ты ни была, ты достигла большего, чем я мог рассчитывать, — ты распространила заболевание, которое ограничивалось лишь узким кругом имевшихся в нашем распоряжении подопытных, в большинстве своем таких же ущербных, как ты. Теперь я понимаю, что мы допустили ошибку, сделав выборку из генетически слабого материала. Ты указала нам на эту ошибку и заслуживаешь благодарности.

Я смотрю на него и не знаю, что сказать. Болезнь, отчаяние, смерть — всем этим я обязана ему. Куда бы ни пошла, я везде заражаю людей, несу смерть, а он говорит, что благодарен мне?

Я нашла Первого и не могу его заразить — он уже переболел и выжил. Но может ли он сгореть?

Набрасываюсь на него жгучим пламенем, но он отшвыривает меня, едва пожав плечами.

— Послушай, мне пора. Еще многих из нас нужно спасти.

Многих из нас? О чем он?

О выживших?

И тут я вспоминаю о Шэй. Меня ведь послали найти Шэй.

15

ШЭЙ

Вбегаю в дом. Чемберлен снова вертится под ногами. Видел ли он, что я сделала? Запираю дверь на засов.

Одежда перепачкана кровью Спайка и рвотой, и я чувствую, что меня снова тошнит. Нужно срочно переодеться. Взбегаю по лестнице, сбрасывая на ходу вонючую одежду и с остервенением сдирая с кожи засохшую кровь, но получается плохо. К тому же то, чем я запачкалась внутри, просто так не отскребешь.

На грязное тело натягиваю чистую одежду и, дрожа всем телом, сворачиваюсь в комочек рядом с Чемберленом на кровати.

Что дальше? Что делать?

Издалека долетают обрывки криков и воплей, как будто где-то там еще продолжается схватка. Но та, что бушует внутри меня, намного, намного хуже. Спайк мертв. Из-за меня. Я виновата в его смерти. Повторяю эти слова раз за разом, но они все равно звучат фальшиво, словно я пытаюсь убедить себя в чем-то ненастоящем. Не могу это принять. Спайк мертв. Из-за меня. Его кровь на мне, на моей коже. Снова пытаюсь оттереть засохшие пятна, тру сильнее и сильнее, сдираю кожу ногтями, пока моя собственная кровь не смешивается с его кровью. Чувствую, как подкатывает истерика.

Я во всем виновата. Я…

Внезапно, словно клякса в воздухе, рядом проносится тень.

Келли?

Она кидается мне на грудь… обнимает… плачет. Нет, не плачет — у нее ведь нет слез, — но всхлипывает так горько, что душа рвется на кусочки.

— Как ты нашла меня? Откуда ты? — спрашиваю я.

Она как будто закусывает губу, сдерживает рыдания и после короткой паузы начинает говорить.

Извини. Я не она. Я не Келли! Думала, что я Келли, но я не она.

Во всей этой неразберихе — и снаружи, и внутри — ее слова заставляют меня собраться и попытаться понять, помогают успокоиться.

Она здесь, со мной, и мне так ее не хватало.

Я не Келли, повторяет она. Келли была моей подругой.

Стараюсь сосредоточиться.

— Не понимаю.

Послушай, мне нужно рассказать тебе кое-что. Алекс это Первый.

— Что?

Он Первый доктор! Он виноват в том, что началась эпидемия! — говорит она с болью и снова всхлипывает.

— Келли?

Не Келли. Меня зовут Дженна. Я знала, что заражаю людей, но не говорила тебе. Никому не говорила. Мне так жаль. Это моя вина. Во всем виновата я. Все, кто заболел и умер, заболел и умер из-за меня.

Она плачет, по-своему, сухо, без слез, и я тоже плачу, и наши слезы, настоящие и ненастоящие, но оттого еще более горькие, смешиваются. Мы обнимаем друг друга, пытаемся утешить и смягчить то, что смягчить невозможно.

16

КАЙ

Фрейя заставляет меня остановиться, спрятать мотоцикл и идти дальше пешком. Я понимаю, что она права, но мне так хочется попасть туда скорее. Прямо сейчас.

Съезжаю на обочину. Отсюда до дома уже недалеко, и мы слышим доносящийся из леса шум — крики, выстрелы.

— Почему Келли не возвращается? — беспокоится Фрейя. — Не нравится мне это. — Она как будто прислушивается к чему-то, потом качает головой. — Зову — не отвечает. А еще хуже то, что я ее не чувствую. Либо она блокирует нас, либо ее здесь нет.

— Мы больше не можем ее ждать, — говорю я. — Идем.