Тривселенная - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович

Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118

Сколько продолжалось мое скольжение с высоты? Десять минут? Час? Солнце, казалось, стояло на одной высоте, решив дождаться моего приземления и лишь затем продолжить свой путь к горизонту. Поняв, что в следующую секунду я коснусь земли, и вытянув ноги, чтобы не упасть, я обнаружил себя не в лесу, не на поляне, а в месте, которое мне было совершенно не знакомо. Площадка, покрытая упругим веществом, и множество плоских дисков вокруг — от полуметра в диаметре до огромных десятиметровых махин. Вблизи диски были похожи на древесные пни, отличаясь от них разве что цветом, иссиня-черным, не ассоциировавшимся в сознании с зелеными насаждениями.

Солнце устремилось к горизонту с такой скоростью, будто желало наверстать упущенное время. Темнота должна была упасть с минуты на минуту, и в воздухе вовсе не носились идеи, ухватив которые я мог бы понять, где оказался и что теперь нужно делать.

Я сделал несколько шагов в сторону ближайшего ко мне диска, дрожавшего в нетерпении, будто резвый конь в ожидании всадника. Возникшее в мыслях сравнение вовсе не показалось мне неуместным и породило другую ассоциацию, точнее, воспоминание.

Когда мне было семь лет и родители были еще живы, отец повел меня в зоопарк. Московский зоопарк — вообще странное место, где не всегда понимаешь, кто на кого пришел смотреть: люди на зверей или звери на посетителей. Многие животные здесь были либо генетическими конструктами, либо дефектными клонами. Мы направились к вольерам с тиграми, подошли к барьеру, и я в смятении отступил, потому что тигр (а может, это была тигрица?) стоял, положив передние лапы на бетонную перекладину, и смотрел мне в глаза абсолютно разумным взглядом. Не нужно было быть ни телепатом, ни знатоком звериной психологии, чтобы понять, что хотел сказать этот уссурийский красавец. Даже мне в мои семь лет и при отсутствии опыта общения с хищниками было ясно: животное любило меня — не так, как любит человека собака или кошка, а так, как меня могла любить только мама. Во взгляде было столько чисто человеческой теплоты, участия, желания приласкать и накормить сладкой кашей, что я невольно поднял ногу, чтобы перепрыгнуть через протянутую низко над землей нить заградительного кабеля, и если бы не железная хватка отца, вцепившегося изо всех сил в мою курточку, в следующее мгновение случилось бы непоправимое. Мне не грозила гибель в тигриной пасти, но электрический разряд поразил бы меня наверняка…

Я остановился метрах в трех от диска, манившего меня так же, как манила к себе тигрица. Я заставил себя остановиться. Я заставил себя перевести взгляд в темневшее небо. Я заставил себя думать о тигрице из зоопарка, а не о том, как я сейчас вскарабкаюсь на дрожащий в нетерпении диск, и тогда…

Что — тогда?

— Я не сделаю того, что вы от меня хотите, — сказал я вслух.

К кому я обращался? К Минозису? К Фаю? Или к природе, чьи законы сейчас проявляли себя?

Между облаками, безжизненно висевшими в зените, возник блестевший в солнечных закатных лучах шар, пикировавший на меня так же, как совсем недавно пикировала на нас с Виктором патрульная полицейская машина. Шар излучал единственную концентрированную мысль: «Вперед! На корабль!»

Что ж, теперь это стало понятным. Черный цилиндр был космическим кораблем, предоставленным в мое распоряжение, чтобы покинуть Землю. Значит, я находился на космодроме. Значит, мой полет был ничем иным, как выполнением приказа Ученого? Значит, и Даэну я оставил одну, выполняя чужой приказ и даже не задумавшись о том, что совершаю преступление?

Но ведь ни Минозис, ни Фай не были свободны в выборе поступков. Если законы морали — это объективные природные законы, связавшие духовную суть человека с его физической, материальной природой, то Ученые не могли эти законы преступить. Не могли даже подумать о том, что это возможно.

Значит, оставлять любовь — морально? Если следовать законам природы этого мира — да, потому что… Без «потому что»! Разве я спрашивал себя когда-нибудь, почему притягиваются разноименные заряды? Таков закон природы — закон Кулона. Человек начинает спрашивать «почему это так?», когда речь заходит о законах общества. Кажется, что спросив, а потом ответив, получаешь возможность изменить. Сделать лучше.

А если все предопределено?

Но тогда… Тогда и гибель Ормузда была предопределена законами природы, а не моим желанием. Я убил Учителя по элементарной причине: природные законы вошли в конфликт с моими внутренними законами, перешдешими в этот мир вместе с сохранившимися воспоминаниями.

Мог ли я заставить себя поступить вопреки силам природы? Расправиться с пикировавшим на меня ослепительным шаром, пользуясь оружием, которое я еще ни разу не применял сознательно, будучи в здравом уме и твердой памяти?

Я протянул руку к шару и, хотя расстояние между нами все еще измерялось сотнями метров, коснулся ладонью его холодной поверхности. Меня это удивило — я думал, что шар окажется раскаленным, как звезда. Впрочем, удивление мгновенно сменилось пониманием: шар и должен был быть холодным, поскольку не было в нем никаких духовных сущностей, способных создавать физическое тепло. Это было орудие убийства, и оно обязано было оставаться холодным.

Что-то зашипело в воздухе, будто масло на горячей сковороде, и свечение исчезло. Я отдернул руку. В небе над моей головой расплывался в темном небе светлозеленый отпечаток ладони.

Шар исчез, и я был свободен.

Я стоял среди готовых к полету космических аппаратов, принцип действия которых меня не интересовал, и впервые за время своей новой жизни ощущал полное и безмерное спокойствие. Неожиданно упавшая ночь была прекрасна. Звезды одаривали меня светом любви. Стоявшие вдали деревья радостно шелестели кронами. А черный цилиндр настолько слился с ночным мраком, что я перестал его видеть. Да и не хотел. Может, его и не было вовсе. Никогда.

Нет ничего ужаснее эйфории победителя. Я понял это очень скоро.

Глава четырнадцатая

Это была моя вторая ночь под звездами, которые светили, не освещая. Мне следовало как можно быстрее покинуть космодром и найти Даэну раньше, чем Фай предпримет на меня новую атаку. В памяти моей отложился весь маршрут, по которому я планировал в поле тяжести. Если бы я умел летать, то смог бы повторить путь в обратном направлении. Но я летать не умел, законы природы понимал умозрительно, а не на подсознательном уровне, необходимом, должно быть, для того, чтобы пользоваться ими. А по земле я идти не мог — наверняка упал бы, споткнувшись о первую же преграду. Чтобы найти дорогу к Даэне, я должен был видеть суть лежавшего между нами леса, но для этого я хотя бы должен был знать для начала, в каком направлении этот лес находится!

Я сделал несколько шагов и нащупал холодную влажную поверхность. Скорее всего, это был один из дисков — не металл и не пластмасса; поверхность напоминала скорее шкуру животного, может, бегемота, может, слона. Такая же грубая.

Я отдернул руку, сделал шаг назад и спиной ощутил шероховатую поверхность другого цилиндра. Я метнулся вправо — с тем же успехом. Влево…

В полной темноте диски, видимо, приблизились друг к другу, и я оказался в своеобразной клетке или, точнее, в лабиринте с сжимавшимися стенами и мгновенно вспомнил (будто ярким лучом высветило!) ощущения героя рассказа Эдгара По «Колодец и маятник», от чтения которого я в детстве приходил в трепетный ужас. Мне было десять лет, я посмотрел фильм, который показывали по киноканалу для юношества — посещать эти передачи мне запретили, но родителей не было дома, а код блокировки я давно подобрал, он оказался не таким уж сложным. Помню, как я корчился в ужасе, когда стены моей детской и потолок начали сдвигаться, лишая меня возможности раскинуть руки. Фильм был добротный, ставил его Бенецкий, мастер такого рода ужастиков, и я завопил, когда в щели между стенами начала просачиваться вода. Хорошо, что вовремя сработала вторая линия блокировки, и в телевизоре сменилась программа. Иначе я, возможно, умер бы от страха. После того случая я никогда не играл с системами блокировки программ — смотрел что положено для моего возраста. Но впечатление запомнил — ужас сопровождался каким-то сладостным желанием, которое напоминало оргазм и было мне еще совершенно не знакомо. На другой день я нашел томик Эдгара По в отцовской библиотеке, обычную пластиковую книгу издания до двадцать девятого года, и прочитал рассказ глазами. Ужас повторился, но теперь это был не физический ужас, а воспоминание о нем, ужас метафизического восприятия, сладостный в силу своей безопасности.

Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118