Благодать - Линч Пол

Стрела смеха вылетает у нее из нутра к устам, и не поймать, не заглушить ее. Дед Четверобров замахивается метлой на Колли, и они припускают бегом в дождь, в его громадность, в его способность вбирать все и вся как свое выраженье, и Грейс думает, что слышит у них за спиной смех Деда Четвероброва, громовый и сиплый.

Дергает Колли за руку. Где ты этого нахватался? Сроду ничего такого не слыхала. Не мог, что ли, чего попроще придумать?

А что не так? Дед Бенни помер от рака в заде, вот как есть.

Да брехня это все была, Колли. Дед Бенни помер от плохих легких. Ты не слыхал, что ли, как он кашлял? Люди говорили такое в шутку, потому что целыми годами не видал никто, как он с кровати слезает.

Колли умолкает. Затем говорит. Откуда ж знать, если мне никто не рассказал?

Вновь появляется пес с привязанной к хвосту костью, морда книзу от дождя-оплеухи.

Колли говорит, грустней твари за всю жизнь не видывал.

В глазах у пса она видит одновременно и скорбь, и сожаление и задумывается, доступно ли псу постижение всего такого.

Эта ночь отличается от всех прочих, Саунь, ночь мертвецов. Надо найти прибежище, пока не стемнело, бо духам нынче позволено бродить по небу. Она верит, что, если уйти из городка, отыскать какое-нибудь бесхозное укрытие будет проще. Одно дело провести еще одну ночь под открытым небом, однако совсем другое – под открытым небом, заполоненным бесами. Колли и Грейс выходят из городка, в дальней дали присели под измывающимся небом холмы. Они перегнулись за перила моста и смотрят, как кипит духом дождя вода. В наползающей тьме идут мимо больших крестьянских усадеб, и кажется, будто те следят горящими глазами и горящими ртами сторожевых фонарей из репы, зажженных, чтоб отгонять мертвецов.

Гляди! Это Колли вскрикивает и показывает на хлев из грубого камня. Пристроен к нему сбоку хлипкий навес. Они перелезают через ворота и попадают в сочащуюся грязь-траву, крадутся на мягких лапах к лачуге, ухо востро. Колли показывает на молниеносную крысу, исчезающую в канаве. Грейс вскидывает руку и беззвучно вылепливает губами призыв к Колли прислушаться. Сплошь рев и толкотня скотины в хлеву, да дождь садит дробью по крыше. А затем выскакивают собаки, сперва четыре, следом пять, драные созданья всех размеров и мастей. Глаза у них дикие, лая, они дерут клыками воздух. Колли склоняется к одной. Ну-ну, девочка. Худосочным бочком подбирается собака к Колли и против того, чтобы ее погладили, не возражает.

Хлев заперт. Навес полусгнил, дерево пошло гнилью. Гофрированная крыша так проржавела, что уронишь на нее камешек и пробьешь насквозь, думает Грейс. Тут и спальпинь какой дрыхнуть не остался б. Даже пука. Для собак кем-то брошены плесневелая солома и старые тряпки, вонь мочи такая сильная, что едва ль не осязаемая. Грейс и Колли сооружают костровище так, чтоб не видно было с дороги, и собирают сырой хворост.

Грейс наблюдает, как Колли, сидя, трется задом. Ты чего там делаешь?

Пытаюсь нагреть хворост.

Мокрой задницей хворост не нагреть.

Ну и как, по-твоему, тогда?

Надо оставить что-нибудь дивным-пука. В такую ночь, как сегодня, их нельзя сердить.

Они прочесывают заброшенное поле и находят куст, с которого обобрали всю ежевику, не считая малости поздних ягодок, до каких едва ли дотянешься. Погоди, мук, говорит Колли. Проскальзывает малым тельцем своим под куст и сует руку в его сердцевину, сощипывает одну ягоду, затем еще, собирает их все. Шесть неспелых ягод, последние плоды года. Когда выскальзывает обратно, колючка цепляет его за щеку. Ай! Ведьмин коготь меня поймал.

Она трет ему щеку большим пальцем. Сколько собрал?

Немножко. Не знаю.

Придется обойтись этим.

Тот мужик так и не сказал нам, где найти Динни, а?

Завтра еще раз попробуем.

Хе!

Что?

Дристанул ли Динни Доэрти добротненько? Да-да, не раз, не два!

Склоны холмов уже помаргивают кострами Сауня. Грейс и Колли свой разжечь не могут. Она отнимает у собак немножко их подстилки, поджигает их в костровище, и наконец возникает огонек, какой можно растить. Чуть погодя они смотрят, как над костерком розовеют у них руки.

Колли говорит, я слыхал, некоторые волосатые лицом делаются, когда голодают месяцами [13]. Это у нас впереди, в мартышек превратимся.

Хватит.

Когда костер выгорает, им среди собак и вони мочи уже тепло. Бусенец снаружи, и вода, что каплет внутрь с крыши непрерывным потоком, и беспокойство, что копится у нее внутри. Она шепчет Колли, отдай ягоды, я выставлю подношенье.

Колли молчит. Я сам выставлю чуток погодя.

Ты ж не знаешь, как надо класть.

А что, порядок какой есть?

Ну ты просто не знаешь.

Она протягивает ладонь, но он ей ничего туда не кладет. Она принимается тыкать ему в ребра пальцем.

Наконец он говорит, у меня их нету больше.

В каком смысле нету?

Я не удержался.

Что ты с ними сделал?

Съел, и теперь у меня живот болит.

Она умолкает надолго. Ей хочется кричать. Впереди долгая ночь, и совсем без защиты. Лежать в темноте, и что тогда станется. Именно эта ночь с ее тысячей звуков, а вскоре и с тысячей глаз, и ей страшно взглянуть в небо, бо в мыслях своих она страшится увидеть проблеск их призрачного света, мертвых, что рассекают тьму с посвистом по-над полями воздуха и возносят стенания свои, скитаясь сегодня по миру. Падая сверху на них с Колли подобно громадным птицам, чтоб унести прочь, в места мертвых. Вот что с нами станется, думает она.

И тут вспоминает. Говорит, надо вывернуть одежду наизнанку. Это нас защитит. А нет, так виноват будешь ты.

Она отвертывается и выскальзывает из одежды. Он тоже. Потом оба посмеиваются. Это жуть как неуютно, произносит он. Умолкает. А затем говорит, ты правда в них веришь? В дивных-пука? В мертвых? Их вообще кто видел когда?

Кажется, да. Не знаю.

Откуда, по-твоему, они берутся? Мертвые в середке земли живут? Как они оттуда выбираются? Где-то есть жерло ада? Я много раз пытался прикинуть, что там, в середке земли. Если копаешь яму, там ничего, только камни и грязь, ей-ей. Где ж там для них место? Может, они прячутся в лесу или в воде. Или в тайных пещерах в горах. Их там не увидишь, и потому…

От ворот доносится скрип с оттяжкой. Собаки садятся, одна гавкает, то ли приглашение, то ли предостережение. Кто-то – или что-то – направляется к ним. Голос Грейс заостряется до цыц. Она чувствует, как Колли напрягается, хватает его за запястье, стискивает. Теперь-то понимает, что они в любом случае пропали, мертвая душа придет, потому как нет у них никакой защиты, мертвая душа слетит к ним, потому что они дураки. А затем поступь становится кашлем человека в кулак. Бряком ключа в замке. Человек открывает и закрывает дверь в хлев. Долгий миг они сидят напряженные, и ей слышно, как человек опять выходит. Тут она встает, а Колли тянет ее вниз, чтоб села, но ей надо глянуть, кто это был, хочет знать, что он там делает. Она продолжает выбираться наружу, закрывает глаза от ночного неба, а затем позволяет себе быстрый взгляд. Там лишь тьма, великая, плоская, павшая на все, и Грейс на цыпочках подбирается к углу, выглядывает из-за него, видит мало что, однако слышит струю мочи у двери. Затем видит, как движется очерк мужчины, видит, как забирает он что-то от стены, затем возвращается в хлев. Слышит, как он кашляет, представляет, как устраивается в соломе.

Крадется обратно и говорит Колли, это просто кто-то пришел присмотреть за скотиной. Защитить от духов. Думаю, у него ружье.

Пес взвизгивает – она наступила ему на хвост. На миг Грейс замирает, а затем шепотом извиняется перед собакой и пристраивается к теплу Колли.

Просыпается внезапно в темноту, словно падением во сне. Просыпается от отзвуков мужского рева. Так ужас утраивает размеры твоего сердца, но тебя обездвиживает целиком. Все еще есть сумбур сна, и на миг кажется, что она и в пылу того сна, и в ночи, что холодна и всамделишна. Прикидывает, возникло ли то, что она услышала, из какого-нибудь глухого грота сна, ухо устремляется вовне, словно способно выбраться за пределы ее телесной самости, раскрывается во тьму, зрит свой же слух. Слышит же она, что дождь прекратился. Что Колли не проснулся. Что чужак в сарае бормочет сам себе, а затем через миг храпит. У скотника скверные сны, только и всего. Это долгая ночь, и тянется она, словно самый долгий день, обращенный во тьму, и что угодно за то, чтоб кончилась она, вообще все, что угодно, мама и злоключения эти, которые она устроила, и это место, где нам приходится спать. Она смотрит туда, где холмы, видит, что костры Сауня погасли, глаза у нее закрываются и ищут той же тьмы.