Проклятие Озерной Ведьмы - Джонс Стивен

Иными словами, ты считаешь это настолько, настолько важным, что вся твоя жизнь, социальное положение, репутация и будущее счастье зависят от того, сумеешь ли ты не слишком напортачить сейчас.

Да неужели?

Это такая мелочь, ничто.

Над тобой, конечно, могут насмехаться, ты можешь мямлить невнятно, запустить свои слайды не в том порядке, но большая часть класса даже не слушает, они мысленно просматривают собственные каталожные карточки, прокручивают их, как если бы делали это для своей матери или отца за завтраком.

Все это я объясняла им на прошлой неделе.

– А вы практиковали что-либо подобное за завтраком? – спросила Элли Дженнингс на свой обычный стеснительный манер, хотя при этом ставя все с ног на голову.

К тому же ее вопрос был таким честным, таким невинным. Он давал мне идеальную возможность завязать со всеми дружеские отношения. Я могла показать им, что когда-то была такой же, как они, и было это когда-то во времена, когда злополучный Пруфрок подходил к своему совершеннолетию.

Большинство из них знакомо с моей историей: завтрак в доме Дэниэлс и близко не был похож на «Предоставьте это Биверу». Уж тогда скорее «Предоставьте это отверженному», что обычно означало наскрести на колбасный сэндвич, показывая средний палец отцу через стену, а затем матери через весь городок, а потом тащиться в школу, держа палец всю дорогу, чтобы избавить себя от необходимости постоянно поднимать и опускать руку.

Такая вот жизнь в средней школе.

– Практика – вещь важная, – ответила я Элли, что вовсе не было никаким ответом. Потом очень торжественно, будто мы все вместе участники, я спросила, кто сам готов выйти первым. – Кто-нибудь хочет побыстрее покончить с этим?

В других моих классах обычно это будет что-то типа ну-так-кто-будет-первым-пингвином-спрыгнувшим-с-этой-плавучей-льдины, но это только по той причине, что ни в одном из этих классов нет Кристи Кристи.

Она немедленно взметнула вверх руку, и по тому, как ее корячило на ее стуле, я предположила, что ей невтерпеж помочиться.

А руку она подняла по вопросу этого дня, по вопросу седьмого урока.

После переклички, проверочного опроса и отклеивания липких бумажек от стульев Хетти и Пола – «Кейси» и «Стив» соответственно, в четвертый раз за две недели, – мы все же наконец приглушаем свет, Джей Ти опускает для нас жалюзи, и Кристи уверенно выходит вперед и встает перед классом, вставляет вилку проектора в розетку, поворачивается лицом к нам, моргает два раза, словно очищает свой разум.

Я стою между двумя окнами у шестидюймовой стены, крашеный кирпич которой такой прохладный и надежный, и кивком приглашаю ее начать и… знаете еще одно хорошее свойство этой мутной полутьмы, в которой мы завязли?

Зрачки училки не видны.

Моя голова все еще в целом работает неплохо для седьмого урока, но лицо как-то онемело, а это значит, что видок у меня опять тот еще.

Когда я наполняла стерильную чашечку для обязательной пробы, Лета заверила комиссию, что экзамены я сдам на «отлично», я не забыла уложить в сумочку все свои рецептурные лекарства, поскольку они могли кое о чем напомнить работникам лаборатории.

Но?

Если ты травмированная девушка, только что освобожденная из тюрьмы, и пытаешься найти свое место в мире, где нет охранников, в мире, где тебя пугают открытые пространства, то люди предполагают, что тебе, чтобы обрести душевное равновесие, чтобы пережить очередной день, требуются достижения фармакопеи.

Тестирование я прошла.

Проводилась конференция с новым доком Уилсоном, речь шла о сатурации и долгосрочных последствиях и о смеси этого и того, о том, что может и чего не может вынести печень, как работают и не работают почки, но это делалось только для меня и не имело никакого воздействия на результаты, которые Лета гордо огласила комиссии.

И это, должна сказать я: мое преподавательство, мое явление в роли нового и совершенно неправдоподобного мистера Холмса, – в большей степени путь искупления, изобретенный для меня Летой, чем что-либо, похожее на мои собственные планы. Когда я вышла с конвертом в руках и никому не нужными данными проверки, мой смутный план сводился к тому, что, может быть, устроиться посудомойкой в «Дотс», и я прекрасно при этом понимала, что на самом деле у меня нет ничего, кроме ожидавших меня моей прежней рабочей одежды и списка первоочередных дел, написанного дрожащей рукой Фармы, который не ставит точки над «i», но никогда не упускает возможности влепить точку между двумя «о» подряд, если таковые встречаются в слове.

Меня ждала судьба уборщицы, которая орудует шваброй в «Крике» и ждет, когда директор Химбри удивит меня.

Но эта судьба ждала меня только в моих снах.

Правда?

Я должна была стать Дорианом из «Крепкого орешка 2» или смотрителем из «Непристойного поведения».

Но Дориан не принимал моих лекарств. А они сравнимы с полной ложкой сахара, которая позволяет мне воспринять презентацию Кристи Кристи.

«История», которую выбрала она, технически представляет собой городскую легенду: Глен Хендерсон убивает Тобиаса Голдинга киркой, которую он потом покрывает золотом и бросает в речку. Золото он получает, переплавив драгоценности жены, а это целое состояние, пусть и небольшое. А в те времена, можно сказать, огромное.

Пропускаем несущественное: некоторое время спустя речка была перекрыта плотиной и отведена в озеро, и теперь эта золотая кирка навсегда похоронена в иле, стиральных машинах и рождественских елочках.

Если только не похоронена?

Теория Кристи Кристи основана на слухах, а не на фактах, и вы, мистер Холмс, вероятно, поморщились бы, узнав об этом, но я вполне могу донести эту мысль до Кристи. Ведь она же давала показания против меня на судебном процессе. Но, может быть, именно поэтому презентация и проходит так гладко, верно? Упавший рейтинг можно поднять, когда я перейду в атаку на нее, ведь ей придется защищаться, переиначить некоторые обвинения, касающиеся ее матушки, и… лучше ведь быть вежливой, правда?

Когда Харрисон обвинял меня на общем заседании школьного комитета, в этом состоял один из его главных пунктов: положенный срок я отсидела, но очистилась ли я по-настоящему – вот в чем вопрос? Что, если в один прекрасный день всплывет труп моего отца и у него на шее будет водонепроницаемая камера, на которой окажется запись того мгновения, когда я замахиваюсь на него тем мачете?

Ну, хорошо, это не он сказал, что это была я.

И все же: а если?

Лета отметила, что обвинения в преступлении против нравственности мне так и не предъявили, меня судили только на формально-юридическом основании за уничтожение собственности штата, которая на самом деле принадлежала Пруфроку.

Не совсем то, о чем я думала в тот момент, но все же.

И хотя мне никогда не светит печать государственного нотариуса или государственная должность, но двадцать пять учеников одновременно доверить мне можно. Но с оговоркой. До того случая, пока я не наворочу еще чего-нибудь.

Школьный комитет вроде как затаил дыхание, да.

И я тоже.

И что? А то, что я не опровергаю Кристи Кристи, не говорю, что она основывается на слухах, а не на фактах.

Что касается этого слуха, то он вот о чем: миссис Глен Хендерсон знала, куда ее муж упрятал золотую кирку, и хотела вернуть свои драгоценности, поскольку билеты в мир не бесплатные, и как-то вечером она вошла в речку, поискала-поискала и наконец нашла виновницу беды.

Но что она сделала с киркой… «Вот в чем вопрос», – заканчивает Кристи Кристи.

Предполагается, что ее вывод – точка, если не последнее слово, а ее все еще вскинутые брови, предположительно, должны быть весомыми доводами.

Я привожу класс к вежливым аплодисментам, пишу «F» в моем блокноте, потом соединяю две горизонтальные лини наверху и превращаю «F» в «P» – pass [9], а затем позволяю этой букве забеременеть, ее пузо выпячивается в неохотное «B» – первая буква в слове blackmail [10], как вы уже догадались.