Сторож брата моего - Пауэрс Тим

Он уже девять лет состоял в местной масонской ложе, и ему пришло в голову, что ее загадочное высказывание могло быть первой частью обмена паролями, и в этом случае его ответ не мог быть правильным – но выражение ее лица не изменилось. Похоже, свое предположение она высказала совершенно искренне. Теперь ему следовало блефовать и вызнать, что она имела в виду.

Она села рядом с ним, и, несмотря на все свои обстоятельства, он приосанился, разгладил жидкую бородку и невольно задумался о том, находит ли эта женщина его привлекательным.

Она щелкнула пальцами.

– Нортенгерленд.

– Совершенно верно. – У Брэнуэлла сделалось теплее на душе оттого, что она запомнила имя, которым он представился. Он посмотрел на нее и вскинул брови.

Она кашлянула, прежде чем заговорить снова.

– Я – миссис Фленсинг. – Она говорила с акцентом, который, по предположению Брэнуэлла, мог быть континентальным. – Конечно, на самом деле у него два глаза, как у них всех в наши дни. Я думаю, что он пришел к Понден-кирк, чтобы умереть от собственной руки и тем осквернить это место, но, когда регент – предводитель племени напал на него, он изменил свои намерения и пустил в ход диоскуры для самозащиты.

Мысли Брэнуэлла лихорадочно скакали от Диоскуров – это, как он хорошо знал, было прозвище героев-близнецов из древнегреческой мифологии, Кастора и Поллукса, – к двухклинковому ножу, который уронила Эмили. Самозащиты…

– Ножом, – сказал он, пытаясь придать голосу уверенное звучание.

– Да. Вы знаете, что регент – старейшина святых! – был убит в этой схватке?

– Нет, – рискнул признаться Брэнуэлл. И, помня о том, как Эмили всего пару часов тому назад вернулась домой, спросил: – А что стало с… э-э… диоскурами?

– Полагаю, убийца взял его с собой. А вы так страшитесь его? Но ведь он и сам, несомненно, был тяжело ранен.

– Что вы, конечно нет. Но ведь такие ножи очень необычны. Один раз увидишь – и ни с чем не спутаешь.

– Верно. Только одно предназначение и непредсказуемые реакции на раны. Мы давно считали, что этот человек может быть опасен, и я преследовала его из Лондона до поместья близ Аллертона. – Она вздохнула с нескрываемым разочарованием. – Но прошлой ночью он убил там двух человек и ускользнул от меня в последовавшей неразберихе. Что вы о нем знаете?

Брэнуэлл почувствовал, как под его рубашкой побежала струйка пота. Эмили разговаривала с ним очень уклончиво – до красноречивости уклончиво. Она сказала, что пошла со Стражем на запад, а потом на восток и нашла на дороге нож-диоскуры. Эта женщина говорит, что «одноглазый католик» намеревался «осквернить это место» самоубийством.

– Совсем недавно человека с таким ножом видели на вересковых пустошах к западу от дома здешнего священника, – сказал Брэнуэлл. – Сегодня. Э-э, в районе Понден-кирк, как вы и сказали. – Его лицо пылало. – Я полагаю, это и был… одноглазый католик. – Он скрипнул зубами. – Судя по всему, у него был жалкий вид.

Миссис Фленсинг нахмурилась и встала.

– Насколько я понимаю, вам ничего не известно.

– Моя сестра, – выпалил Брэнуэлл, – сегодня утром гуляла по полям и вернулась с диоскурами и кровью на рубашке. И не говорила, где была и что видела.

Миссис Фленсинг снова села.

– Она была ранена? Или укушена?

– Укушена? Нет. Вряд ли это была ее кровь.

Миссис Фленсинг крепко стиснула его запястье.

– Вы должны узнать у нее, что она видела, что делала, как ей достался нож. Вы меня понимаете?

– Да, конечно, – заверил ее Брэнуэлл, а сам задумался о том, сохранилось ли у него с кем-то из сестер хоть что-то из былых детских привязанности и доверия.

– Как я понимаю, она не прошла крещение.

– Конечно прошла. Наш… ах, да! Нет, не… – Он приподнял правую руку с двумя сложенными пальцами. Мгновение подумал о том, что еще могло бы привлечь неоценимое внимание миссис Фленсинг, и добавил: – Ее однажды укусила… э-э… необычная собака. – А вот о том, что она прижгла укус раскаленным утюгом, он умолчал.

Миссис Фленсинг напряглась.

– Ах! С этих пустошей… – Она устремила на него яростный взгляд. – Вы понимаете, что сейчас сказали мне? Что это была за собака?

Эмили никогда не описывала в подробностях ту собаку, которая цапнула ее, и Брэнуэлл обратился памятью к тому дню, когда его самого укусила собака, которая странно вела себя и, возможно, была бешеной.

Ему было тогда около девяти лет. Хвастаясь смелостью перед сестрами, он подошел к уродливому животному и протянул руку; пес стремительно мотнул тяжелой головой и цапнул его зубами за запястье. В следующий момент собака умчалась в холмы, Брэнуэлл же самостоятельно перевязал раненую руку и попросил сестер не говорить никому об этом происшествии. Рана оказалась поверхностной и зажила буквально на следующий день, а вот испуг от случившегося оказался таким сильным, что он целый месяц не мог спать; отец даже разрешил ему некоторое время не посещать местную школу.

– Большая, больше бульмастифа, – сказал он миссис Фленсинг, скрыв озноб, который и сейчас пробежал по его коже, – с приплюснутой черной мордой, с длинными ногами и большими лапами. Короткая редкая шерсть, похожая на свиную щетину… и… – он вспомнил еще одну подробность, – по его словам, рычание собаки походило на плач ребенка. Конечно, необычного ребенка, сами понимаете.

Миссис Фленсинг слушала его, тяжело дыша.

– Я намеревалась действовать этой ночью в одиночку, но трое, объединив усилия, куда вероятнее добьются успеха. Необходимо, чтобы ваша сестра тоже участвовала. Где она живет?

– Да… прямо здесь, в деревне.

– Прекрасно. Не сомневаюсь, что в этом заведении найдется комната, где можно было бы поговорить наедине. – Он кивнул, и женщина вынула из кармана и дала ему полдюжины шиллингов. – Наймите ее на завтрашнюю ночь. Встретимся там с вами через час после заката. Обязательно приведите с собой сестру. Прежде всего она должна пройти посвящение. И вы должны помочь мне убедить ее. – И она повторила: – Вы меня понимаете?

Брэнуэлл внезапно испугался, что утвердительный ответ на этот вопрос повлечет за собою какие-то реальные последствия наподобие подписания контракта. Но миссис Фленсинг смотрела ему в глаза, и он изо всех сил постарался проникнуться личностью Нортенгерленда, бессовестного, аморального героя своих детских сочинений. Нортенгерленду все это по силам, сказал он себе.

Он заставил себя четко произнести:

– Да. – И, откашлявшись, продолжил более уверенным тоном: – И какое же место предполагается для меня в этой… нашей… компании?

Она окинула его оценивающим взглядом.

– Полагаю, высокое. Вы знаете эту деревню?

– Я тоже живу здесь, – сознался Брэнуэлл.

– Понятно. Что ж, вы сможете помочь мне советом. Сразу и начнем, поскольку вам дорого ваше будущее – и верьте. – Она встала, подошла к столу у противоположной стены и коснулась рукой кожаного саквояжа. – Здесь имеется могила, – тихо сказала она, – в которой лежит под камнем тело, давным-давно подвергшееся ампутации. Оно должно остаться… пока что… не полностью целым. Но племя… влияние, которое оно распространяет, ослабело из-за сегодняшнего убийства, и поэтому целостность тела следует как можно скорее повысить, чтобы наши… источники здесь, на севере, не претерпели непоправимого ущерба.

Видя его полное непонимание, она продолжила:

– Тело под камнем не совсем мертво. Когда его голову приблизят к телу, личность в какой-то степени отреагирует, перекинет связь через разрыв, восстановит силу, которую подорвала смерть регента.

Брэнуэлл невольно подумал о том, что для того, чтобы миссис Фленсинг не хотела полного восстановления трупа, должна быть какая-то веская причина, и тут же вспомнил преподобного Фарфлиса с его «двуединым» богом, две ипостаси которого в настоящее время разделены. Молодой священник тогда сказал, что цель их ордена – их воссоединение, но уже тогда Брэнуэллу показалось, что тот не слишком стремился к тому, чтобы это произошло как можно скорее. Не могло ли то, что лежит под могильным камнем, быть половиной их двусущностного бога?