Сторож брата моего - Пауэрс Тим

Миссис Фленсинг оглянулась на дверь бара, потом расстегнула замки саквояжа и открыла его. Она поманила к себе Брэнуэлла; он нетвердо встал и подошел через комнату к ней. Посмотрел в саквояж.

Брэнуэлл сообразил, что именно он увидел, лишь после того как она закрыла саквояж и он вернулся на прежнее место. Неровный костяной овал был верхом большого, какого-то бесформенного черепа, а широкая дыра под одним краем – местом, где когда-то находился нос или рыло. Ему удалось беглым взглядом лишь разглядеть торчащие наружу длинные, чуть загнутые зубы.

У Брэнуэлла кружилась голова, он боялся, что его стошнит, но в этот момент он совершенно не сомневался в том, что сказала миссис Фленсинг. Это была магия, колдовство, некромантия – запретные тайны! – и он, никчемный человечек, который не смог стать даже мелким служащим на железной дороге или учителем, инициирован для них!

Миссис Фленсинг снова села рядом с ним на скамейку.

– Тело, – сказала она, – находится под полом церкви в этой деревне, под могильной плитой, отмеченной соответствующим вырезанным узором. Вы должны показать мне место, лучше всего в самой церкви, где можно было бы незаметно спрятать эту сумку. Вы знаете, как устроено внутри это здание?

– Да. В подробностях.

– Отлично. А присутствие и содействие вашей сестры, прошедшей посвящение, будет чрезвычайно полезным.

Брэнуэлл попытался представить себе Эмили, принужденную содействовать в чем-то, что ей не нравится… но миссис Фленсинг нагнулась и еще пристальней всмотрелась в его лицо, и ему пришлось сделать усилие, чтобы не отодвинуться.

Через несколько секунд она кивнула, запустила руку во внутренний карман пальто и вынула плоский кожаный футляр. Нажав защелку, она открыла его, и Брэнуэлл увидел шесть стеклянных флакончиков, каждый из которых надежно держала на месте черная лента. Женщина вынула один из них и протянула Брэнуэллу.

Тот взял его. Стекло оказалось холодным, в чем не было ничего удивительного; в сосуде, похоже, находилась какая-то черная жидкость, не позволявшая смотреть через стекло насквозь.

– У вас есть запасные очки? – спросила она.

Да, у него были очки, которые он носил еще в детстве, и сейчас они сделались малы ему; их шарниры заржавели после того, как он однажды забыл их на ночь во дворе. Но он не сомневался, что точно помнит, где они лежат.

– Да.

– Завтра, – сказала она, – когда встанет солнце, размажьте содержимое по стеклам очков и походите в них полчасика, только оставайтесь в деревне, не ходите в поля. И носите их понемногу каждый день.

– А что это… – Он не договорил, так как не знал, стоит ли ему признаваться в том, что он не знает, что это за вещество.

Она вскинула бровь.

– Драконья кровь, слезы дьявола, грязь из Геенны… Какая вам разница?

– М-м… никакой, – согласился Брэнуэлл.

– А завтра вы должны быть здесь с сестрой, через час после заката.

– Да.

Миссис Фленсинг встала с места одним плавным движением. Она вновь укутала плечи шалью, взяла саквояж и вышла из комнаты. Он услышал, как открылась и закрылась дверь таверны. И почти сразу же загромыхали колеса тронувшейся с места повозки.

Брэнуэлл повернулся и уставился в огонь.

«И какое же место предполагается для меня в этой… нашей… компании?»

«Полагаю, высокое».

Неделю назад он услышал, что одну из деревенских девочек, Агату, ученицу воскресной школы Шарлотты, лечат от холеры, и вдруг, повинуясь порыву, решил навестить ее. Он пробыл у девочки полчаса, читал ей псалмы… и, когда вернулся домой, Шарлотта спросила его, чем он так удручен.

Он рассказал ей, что навестил маленькую Агату – и Шарлотта бросила на него взгляд, который глубоко уязвил его: сестра, которая всегда была его ближайшим другом, вместе они некогда сочиняли истории про выдуманную страну Ангрию, которые подписывали «МВ» – «Мы вдвоем» или «НД» – «Нас двое», смотрела на него со скептическим и даже презрительным выражением лица. Было до боли ясно: она не верила, что он, такой, какой есть, способен дать себе труд порадовать больного ребенка.

Он отвернулся от огня и встал, стиснув кулаки. «Да я, в конце концов, никому из них ничего больше не должен!» – думал он. Нортенгерленду никто из них не нужен.

Дверь таверны еще раз скрипнула, отворившись, и в переднем зале раздался веселый голос Джона Брауна, пономаря отцовской церкви. Брэнуэлл, даже считая себя Нортенгерлендом, так боялся миссис Фленсинг, что ни за что не осмелился бы потратить хоть один из ее шиллингов на выпивку для себя, но Джон Браун, несомненно, угостит его стаканчиком джина. Или двумя.

Глава 4

Вскоре после того, как Эмили и Энн унесли тарелки, чашки и чайник на кухню, к их отцу явился посетитель. Эмили слышала, как Табби открыла парадную дверь и заговорила с каким-то мужчиной, потом раздался отцовский голос, мужчины удалились в кабинет отца, а Табби, шаркая ногами, поплелась обратно в кухню.

– Джентльмен к вашему отцу, – сообщила она, устроившись на табуретке возле черной железной плиты, – и, должна заметить, как-то он связан с идолопоклонством. Но они, похоже, знакомы: Страж на него не лаял.

Тут из прихожей вновь донесся голос старого Патрика.

– Девочки! – громко позвал он. – Я думаю, вам будет интересно послушать о деле, с которым пришел этот джентльмен.

Эмили и Энн переглянулись.

– Идолопоклонство! – сказала Энн, с трудом сдержав хихиканье, и они вышли из кухни.

Их отец стоял в прихожей возле открытой двери кабинета; Шарлотта одновременно с сестрами вышла из гостиной. Страж стоял у входной двери. Он был насторожен, но не рычал.

Повинуясь приглашающему жесту отца, сестры прошли мимо него в кабинет. Посетитель стоял у окна, и Эмили, всегда настороженно относившаяся к незнакомым людям, прежде всего взглянула на его несомненно дорогую, но изрядно поношенную обувь.

И вдруг ее словно морозом пробрало – ведь эти башмаки она видела всего несколько часов назад, когда они, спотыкаясь и путаясь в траве, ковыляли рядом с ее ботинками.

– Мистер Керзон, – вновь прозвучал голос отца, – вот мои дочери: Шарлотта, старшая, Эмили и Энн.

Сестры присели в реверансе; Эмили, подняв глаза, увидела, как посетитель склонил голову и выпрямился. Она же сохраняла непроницаемое выражение лица.

На столе горела лампа, и в ее янтарном свете Эмили совершенно ясно видела черную шевелюру, смуглую кожу и резкие черты лица Алкуина, того самого человека, которому она лишь сегодня утром пыталась оказать помощь. Его левый глаз все так же прикрывал матерчатый кружок повязки, но одет он сейчас был в серые плисовые брюки и черный сюртук поверх белой рубашки.

Когда вошла Эмили, его единственный открытый глаз на мгновение расширился (она успела испугаться), но его лицо тоже сохранило полную бесстрастность.

Эмили не могла не удивляться тому, как он вообще смог встать, не говоря уж о том, чтобы преодолеть расстояние, отделявшее его от деревни. Неужели существует какое-то лекарство, благодаря которому он сумел за столь короткое время восстановить силы?

– Леди!.. – произнес он. Судя по интонации, он собирался сказать что-то еще, но, ограничившись одним словом, плотно сжал губы.

– Мистер Керзон, – сказал их отец, – узнал о том, что, будучи хоуортским священником, я двадцать лет назад поддержал Билль об эмансипации католиков, и решил посоветоваться со мною о возможности устройства в Йоркшире католических приходов.

Эмили, рассказывая Шарлотте и Энн о своем утреннем приключении, среди прочих подробностей упомянула и эту ненужную повязку и сейчас, поймав краем глаза вопросительный взгляд Энн, чуть заметно кивнула.

– Разве в Йоркшире есть католики? – сухим тоном спросила Шарлотта.

Керзон перевел взгляд с Эмили на нее, и его губы скривились в вежливой улыбке.

– Полагаю, хватит для того, чтобы заполнить одну-две церкви. – В его голосе сейчас не было хрипа и болезненного надрыва, которые запомнились Эмили, но звучал он так же глубоко, и в речи так же угадывался намек на французский акцент.