Вокруг дырок, скрепленных толстой зеленой пряжей, снова заклубились красные облачка, когда живот затрясся от рыданий. Горячие слезы побежали по щекам. Впервые не от боли или страха, а от глубокой, горькой жалости к себе, от скорби по себе прошлой и той, кем могла бы стать, от чудовищной несправедливости. Самая обычная жизнь без сказочных иллюзий, данная любому человеку, отобрана. Разрушена. Вытоптана. Им.
Трясущейся рукой Ася нащупала загудевший на табурете телефон. Сообщение пришло с аккаунта одного из полутора тысяч друзей, с кем она не переписывалась со дня добавления. С «мертвой» страницы без аватарки. Вовсе не подозрительно, Саш. И она открыла. Плевать. Нельзя убить то, что мертво. Открыла, ожидая увидеть на фото очередную свою эротическую инсталляцию. Но мокрые глаза уставились на старую коробку, испачканную землей. Ася нахмурилась, чувствуя едва тлеющий уголек узнавания на задворках памяти.
Можно было плюнуть, очистить историю, не реагировать на провокацию, но крючок уже был проглочен и леска натянулась. Она увеличила фотографию, поднесла экран к самому носу, чтобы узнать в потекшем пятне лейбл. Это коробка от кроссовок «Кэт». Она носила такие лет семь и никак не могла сносить. Да, у нее была такая, совершенно точно. И половичок перед дверью под коробкой у нее похожий, да и дверь…
Нет. Нет-нет-нет-нет.
– Больной ты сукин…
Ася выронила телефон. Грудь выталкивала неровные быстрые вдохи. Она рванулась вперед в попытке схватиться за кран и упала обратно. Рванулась снова, в этот раз дотянувшись до него кончиками пальцев, не замечая, как ее окутывает красное облако. Третий рывок был почти успешным: рука соскользнула, стоило ей сомкнуть пальцы, но задача уже не казалась невыполнимой. В глазах темнело и плыло, и Ася прогоняла дурноту злостью, стискивая зубы, кусая щеку и выравнивая дыхание. Еще немного, совсем капельку…
Яростно рыкнув, она выбросила тело вперед и вцепилась в кран обеими руками, давая себе не больше пяти секунд, чтобы отдышаться, и молясь, чтобы он выдержал. Мучительно медленно подогнула под себя одну ногу, потом вторую, пару раз едва не сорвавшись и прокусив от напряжения губу. Сев, наконец, на колени, Ася повернулась и отжалась от бортика на трясущихся руках, боясь в любую секунду сорваться и разбить об него лицо. Но мышцы каким-то чудом выдержали.
Казалось, ее тяжелое дыхание раздавалось в каждом углу помещения. Ноги ощутили пол, но твердости в них хватило, только чтобы стоять, потому что с первого же шага Ася впечаталась плечом в стену. Несколько минут она натягивала на себя халат, не обращая внимания на кровавые ручейки, текущие по ногам. Ее неумолимо тянуло в коридор. Через боль и бессилие. Пусть это будет последнее, что она сделает в жизни, но Ася доберется до двери, заберет коробку и откроет, чтобы убедиться.
Негнущиеся пальцы повернули ключ в замке. Дверь быстро распахнулась, вырвав ручку из пальцев, и Ася влетела обратно в прихожую от сильного толчка. Пол больно ударил в спину, выбив из нее дух, затылок стукнулся о линолеум. Ее схватили сзади за ворот халата, потащили в спальню и бросили у кровати. Перед качающимся взором мелькнули ноги в мужских ботинках, сквозь вату в ушах громыхнула входная дверь, клацнули замки.
Ася села, вжимаясь спиной в кровать и начиная догадываться, кто пришел без приглашения. Позвоночник стонал после удара, затылок нагревался и пульсировал. Испуг комом встал в горле, и она никак не могла его сглотнуть.
Саша вошел в комнату, торжественно неся перед собой коробку, и поставил ее Асе на колени, сев перед ней на корточки. Она стянула края халата на груди, не сводя с него глаз.
– Ну, привет, – улыбнулся он, явно польщенный реакцией. – Наконец-то мы увиделись. Почему ты так плохо себя вела?
Он протянул руку, почти дотронувшись до ее щеки, и Ася дернулась, будто в нее прицелились из ружья.
– Ладно. – Саша закатил глаза. – Я много думал. Хотел понять, зачем ты все это делаешь. Не отвечаешь, жалуешься своему Самарину, недоноска этого опять к себе позвала. Когда женщине показываешь слабость, у нее срывает тормоза. Она снова и снова будет пытаться тебя сломать, если уже однажды у нее получилось. Я дал тебе время разобраться с твоими тараканами, и ты приняла это за слабость.
Презрение подергивало мышцы его лица, словно он смотрел не на женщину, с которой делил постель и планировал семью, а на отвратительное насекомое. Она помнила, с какой стремительностью это презрение перерастает в ярость. Не переставая болтать, он достал из кармана складной нож и двумя небрежными движениями разрезал скотч, державший крышку плотно прижатой к коробке.
– Но из меня куколда сделать не получится, как из твоего Костика. А после того, что я твое нутро всему Интернету показал, ни из кого не получится. Считай, что я тебя перевоспитываю. Что молчишь?
Ася не расслышала вопроса. Его слова растворялись в белый шум, отходили на второй план, как паршивый саундтрек в безвкусной мыльной опере. Она посмотрела на коробку у себя на коленях, стряхнула с крышки крошки земли, приподняла. «Не смотри, – шептал ей в ухо голос Кости поверх Сашиного. – Тебе не нужно смотреть, ты же и так знаешь. Думай о том, как добраться до телефона и позвонить мне. Обмани его, отпросись в туалет, что угодно, и позвони! У него же нож, Ася, ну!»
Крышка соскользнула вбок. Она тоненько заскулила, зажмурилась и на ощупь закрыла коробку, снова скрыв истлевшие косточки и клочки потускневшей коричневой шерсти. Подтянула картонный гробик к себе, не замечая, как гладит его словно кота.
– Ты ведь и выкидыш хотела на меня спихнуть, да? – Нотки радости зазвучали в его голосе, стоило ей заглянуть в коробку. – Знаешь, люди говорят, что, перед тем как заводить детей, нужно потренироваться на животных. Может, поэтому, – он постучал пальцем по коробке, – у тебя не получилось?
Она чувствовала, что тонет. Проваливается в размягчившийся пол. В ушах шумело, будто под водой, и сквозь этот шум робко пробивался стук ее сердца. Ася не знала, где оно теперь находилось, но еще чувствовала его. Слабый орган ритмично трепетал, пытаясь вытолкнуть поступающую по венам боль, корчился и срывался в галоп.
Внутри распухала ярость, натягивая барабаном кожу живота, силясь порвать швы. Она затапливала Асю, возвращая в прошлое, разнося по телу яд воспоминаний. Девушку трясло от каждого удара, каждого унизительного слова, каждого болезненного секса. И она терпела, день за днем, ночь за ночью, глотая боль, пока та не прожгла в ней эту бездонную яму, не разъела внутренности.
Саша фыркнул, одарил насмешливым взглядом ее мешки под глазами, болезненную худобу, утонувшую в халате, и поднялся, чтобы снять куртку и пройтись по комнате походкой победителя.
Асе показалось, что живот вот-вот лопнет. Злость поломает кости, и они вопьются в мясо. Извивающийся клубок поднимался по пищеводу, растягивая горло. Она чувствовала шевеление в глотке, ощущала, как темнота вылизывает ее изнутри, поднимая крошечные волоски на теле, с хрустом выпрямляя позвоночник. Череп разламывался от давления, словно в него вставили насос и включили напор. Слизь хлынула носом, затопила рот и глаза. И когда голова уже готова была взорваться, в ней наступил полный штиль.
Ася вытерла лицо рукавом. Подняла взгляд в зеркальную дверцу шкафа. Тьма взглянула на нее в ответ.
– Ты когда в последний раз меняла постельное? – прозвучал его бодрый голос. Саша даже не скрывал своего торжества.
Она осторожно сняла с колен картонный гробик и поставила его рядом.
– При мне такого не было. Развела тут свинарник. Клетка еще какая-то вонючая… твою мать, а это еще что?
– Пока ты не снял штаны и не начал дрочить от злорадства, разреши поделиться наблюдением.
Ася перевела взгляд на его отражение, с плохо скрываемым отвращением разглядывавшее крысиную кровь на простыне.
– М? – Саша едва отвлекся, не привыкший, чтобы она ему отвечала.
– Знаешь, что лучше всего маркирует закомплексованное чмо? Ты не умеешь останавливаться. Даже когда победил всухую, тебе мало. Нужно сплясать на останках, чтобы почувствовать себя чуть меньшим ничтожеством, чем обычно.
