Он медленно перевел на нее рыбий взгляд.
– Все дело в том, что, когда ты поднимаешь хвост, дабы испустить тугую струю в сторону угрозы твоему самолюбию, ее может заткнуть только хороший пинок.
– Не понял?.. – нахмурился он, словно только что с ним заговорил неодушевленный предмет, вроде табуретки или посудомойки.
– Я не удивлена. Ты ж дебил. Тебе два на два в столбик умножать надо.
Слова вываливались изо рта черными сгустками, словно в них выплескивалась поселившаяся в ней темнота.
– Как же мне повезло не родить от такого кретина! Повесила б себе на шею еще одного слабоумного, для которого палить петарды в подъездах и сливать фоточки – пик работы межушного ганглия. Счастье, что организм догадался выкинуть твои ущербные гены.
Саша тупо моргал, приоткрыв рот. Не грозный, не страшный, не опасный. Очередной додик, которых она десятками банила в чате, предварительно потыкав палочкой. Ася спокойно смотрела, как в бледных глазах отражается понимание, как сжимаются кулаки. Смотрела и ничего не чувствовала, кроме распирающей изнутри пустоты.
– Ты решила характер показать? – придушенно спросил Саша, приближаясь.
– А что, посмотреть хочешь? Давай, пока время есть. Костя скоро придет, а мне еще постельное сменить.
Пальцы крючьями вцепились Асе в плечи, и Саша поднял ее на ноги. Глаза столкнулись с уродливой маской, которую вылепил гнев на его лице.
– Нет, Саш, тебе с нами нельзя, – пошептала она в побелевшие губы. – У тебя ж стоит через раз. И тебе стыдно, и нам неловко…
Тяжелая оплеуха ошпарила щеку. Внутри ревело и металось, ломилось наружу. Нити разрезали кожу, пропитывая кровью халат.
– Сука!
– Мамка твоя сука.
Второй оплеухой он рассек Асе обе губы.
– Заткни пасть!
– Заткну, когда буду ему отсасывать. Можешь остаться посмотреть. Кто-то же должен тебе показать, как пользоваться членом, или что там у тебя…
Тычок в живот качнул ее, оборвав речь, и оставил в воздухе только разъяренное мужское сопение. Ася коротко вдохнула и повалилась на кровать. Нависнув над ней, Саша вдавливал руку глубже, с наслаждением всматриваясь в лицо, предвкушая, как на нем проступят боль и испуг. С таким выражением обычно смотрят на близкую к оргазму любовницу. Вот только вместо члена он всадил в нее нож и повел лезвием вверх, не дождавшись желаемых эмоций.
Натяжение, ставшее невыносимым, лопнуло. Ася облегченно прикрыла глаза, чувствуя, как пасть приготовилась к броску.
– Бедное больное животное, – сказала она и широко улыбнулась, демонстрируя ему кровавую пленку на зубах.
Сашу дернуло вниз. Он провалился по локоть, забавно вскрикнув, и воткнул левую руку рядом с Асиным плечом, пытаясь освободиться. Трепыхался, как муха, прилипшая лапкой к клейкой ленте, но не мог отвоевать ни сантиметра обратно.
– Что… – выдохнул он, дергаясь снова и снова. В глазах расплескалось недоумение, близкое к панике, и Ася поняла, каково это. Каково поедать тягучий, сладкий ужас, сочащийся из каждой его поры. Он мариновался в нем, как нежнейшее мясо – в пряном соусе, от вкуса которого рецепторы заходились в ликующем экстазе. Вкус, который способен воскресить и вознести в райские кущи.
– Отпусти! – Его голос сорвался, расщепился на истеричные нотки, и Ася расхохоталась, чувствуя, как зубки на стенках бездонной глотки взялись за дело, соскабливая плоть с его руки слой за слоем, волокно за волокном. Саша схватил ее за горло и вдавил, пытаясь вырваться, оторвать от себя, как пиявку.
Ася открыла рот, потянувшись к Сашиному лицу: в черном зеве металось скопище рвущихся наружу щупалец, готовых к броску. Взвизгнув, он отпустил шею, забившись, как зверь в капкане, и уперся коленями в кровать. Кровь прилила к вспотевшему лицу, раздула вены на шее. Он со стоном встал, подняв следом и Асю, ставшую продолжением его руки, оставив на смятом одеяле пояс халата.
Полы разошлись в стороны, приковав его взгляд к расщелине, разломавшей ее тело от груди до паха. Буро-зеленая нить ползла, выскальзывая из отверстий по мере того, как щель раскрывалась все шире, продолжая вбирать и обгладывать его руку.
– Твоя работа, – прошептала Ася, наблюдая, как его начинает трясти. – Нравится? Ты ей нравишься.
Саша, забыв о боли, смотрел, как края разъезжались, и рывками набирал в грудь воздух. Щупальца брызнули из расщелины, словно разжатые пружины. Зависли, образовав над ним шевелящийся купол, хищно нацеливая острые кончики. Выпучив глаза, он смотрел на сотни плотоядных трубочек, открывая и закрывая рот.
– Они тебя перевоспитают, – ласково сказала Ася.
И он закричал.
Несколько десятков щупов немедленно ринулись на звук и набились в глотку, превращая вопль в задушенное мычание. Нити потоньше начали взбираться по полусъеденной руке, перетягивали, сжимали, хрустели сминаемыми костями. Саша застонал и упал на колени, давясь шевелящимся кляпом, стиснул челюсти, пытаясь их перекусить, но двух выдавленных зубов хватило, чтобы он сдался. Его выгнуло, едва не сложив пополам, когда щупы полезли глубже, проникая в желудок. Трубчатые тельца потемнели, заполняясь жидкостью, и по Асиному телу разлилось щекочущее тепло.
Его лицо превратилось в набрякшую кровью маску. Глаза вылезли из орбит, глядя на нее с отчаянной мольбой, но в Асиной душе ничего не шевельнулось, кроме отвращения. Хотелось поднять ногу и наступить, раздавить, как таракана. И она бы сделала это, если б не знала, что тем самым окажет ему услугу. Он отдаст ей весь свой страх, все отчаяние, каждую предсмертную конвульсию, каждый хрип. Отдаст ей ее жизнь. А потом сгинет во тьме.
Оставшиеся в стороне щупальца, крадучись, обвивали корчащееся тело, трепеща в предвкушении. Тугими кольцами они легли на грудную клетку. Послышался треск. Саша захрипел, надувая носом кровавые пузыри, и схватился за ее ногу, царапая кожу, но Ася не обратила на это внимания, растворяясь в восхитительном чувстве насыщения. Стенки пасти конвульсивно сокращались, пережевывая Сашину руку, висевшую чулком, новые и новые порции поступали по щупам из его внутренностей. Щупальца неспешно окольцовывали, сдавливали, крошили кости, рвали мышцы, превращая тело в однородный податливый фарш. Жизнь уйдет из него гораздо раньше того, как его уволокут в горячую пульсирующую яму, но даже помраченным рассудком Саша понимал, что с ним произойдет. Ася видела это на донышках стекленеющих глаз, когда упругие щупы обвились вокруг головы, и наклонилась, чтобы успеть попрощаться.
– Жил говном, в говно и превратишься.
С влажным хрустом череп лопнул и сложился внутрь.
* * *
Земля чавкала, встречаясь с лезвием лопаты. Ася скинула капюшон, подставив разгоряченное лицо под весеннюю морось. Капли наливались на ветках раскидистой ивы и с тихим шорохом падали вниз. Она всегда любила это дерево. Подходя к окну, каждый раз находила взглядом сначала его в скоплении яблонь, рябин и вишен. Длинные ветви сонно раскачивались, будто плавали в прозрачной воде.
Желтая куртка ярким пятном замелькала меж деревьев. Ася оперлась на черенок, положила подбородок на руки, выдыхая легкие облачка пара.
– Солнце светит, негры пашут, – усмехнулся Костя, хрустя мокрыми корочками снега под подошвами.
Она почувствовала, как рот разъезжается до ушей.
– Подождала бы, я б помог. Труп закапывала?
– В каком-то смысле.
– Тем более нужно было меня подождать.
Он прищурился, изучая взглядом ее румяные щеки, растрепавшуюся густую копну волос, и поцокал языком.
– Ба! Какое преображение. Молодильных яблок объелась?
Ася отбросила лопату, переступила холмик и подошла к Косте вплотную. Обхватила руками и прижалась щекой к куртке, закрыв глаза. Помедлив, он обнял в ответ, ласково потрепав рыжие пряди на затылке.
– Что ты, матушка?
Мятное дыхание запуталось в волосах. Внутри царил абсолютный покой. Только заживающие отверстия от иглы немного побаливали. Когда-нибудь Костя спросит, откуда они, как и бледный маленький шрам посредине, оставленный осколком стекла. Но не сегодня.
