Мертвая река (ЛП) - Кетчам Джек

Пег вскрикнула. Клик просунул руку под толстовку и схватил ее за грудь. Пег пыталась вырвать его руку, но он только сильнее вцепился в нее.

– Клик! Будь ты проклят, Клик!

Женевьева повернулась, чтобы посмотреть, не собирается ли Брайан снова ее ударить. Он просто улыбнулся. Маленькая змея.

– Клик!

Он не обратил на нее никакого внимания. Он был сосредоточен на груди своей дочери.

– Знаешь, на что ты годишься, Пег? – сказал он. – Вы, нелепые ноющие сучки, хороши для одного, и только для одного, и в половине случаев вы несчастны от этого. Думаешь, я не знаю, кто ты такая? Думаешь, я этого не знаю? Ты ничем не лучше той твари там, внутри. Той твари в погребе. Там вам всем и место. Всем, до последней пизды!

Женевьева успела подумать: «Тварь? В подвале?!» – а потом он снова бросил Пег на землю – та сильно ударилась коленями и локтями, – и начал тянуть за веревку к открытым дверям сарая. Учительница попыталась сопротивляться, но это был дохлый номер. Клик был слишком силен, слишком разъярен. Теперь она слышала, как внутри сарая бешено лают собаки. Они хотели принять участие в происходящем.

– Давай, Брайан, – сказал он. – С этой мы разберемся прямо сейчас.

Глава 30

Слова отца звенели у нее в ушах. Там вам всем и место. Всем, до последней пизды.

Пег повесила трубку. Копы сказали, что они уже в пути. Однако их дом – у черта на куличках. Если повезет, им потребуется полчаса, чтобы добраться сюда из города.

Ее грудь пульсировала. В ушах звенело.

Всем, до последней пизды.

Я следующая, папочка? Да?

Мама? Я? Дорогуша? В каком именно порядке?

Она захлебывалась от рыданий.

Собаки лаяли как сумасшедшие. Пег не могла представить, что там происходит, или, возможно, могла, но не хотела.

– Хватит, – сказала она. – Это должно прекратиться. Хватит...

Она сдернула ключи с опорной балки, выбежала, перескочив через распростертое тело мамы, в коридор – и на бегу протаранила плечом заднюю дверь.

* * *

Белл очнулась от боли в сломанном ребре – и от вида промелькнувших над ней ног дочери. Она попыталась заговорить, но не смогла; попробовала сесть, но вышло только еле-еле приподняться на одном локте. Чтобы унять головокружение, она глубоко втянула в себя воздух. Все тело болело. Не только голова и ребра – им просто больше остального влетело.

Белл попробовала сесть еще раз; удалось выпрямить руку. На полу рядом с ней лежала влажная мочалка, и она вытерла ею лицо. Головокружение прошло.

– Мама? Я сосчитала до ста и не знаю, что делать дальше. Где все? Почему так лают собаки? – Дорогуша стояла, сгорбившись, в дверном проеме, с широко раскрытыми глазами, явно напуганная. Она была права – собаки сходили с ума.

Она не хотела, чтобы ее маленькая девочка видела ее такой, ей было ужасно больно, но ей удалось сесть, а затем и медленно встать.

– Иди сюда, – сказала она. – Иди сюда, милая.

Дорогуша кинулась к ней и обняла за талию.

Ребра заныли.

– Полегче, – сказала она. – Пожалуйста, милая, полегче.

* * *

Брайан захлопнул двойные двери.

Отец подтащил Женевьеву Ратон к конуре и привязал к звену цепи. Собаки метались совсем рядом, скрежетали зубами с пеной у рта, громко лаяли и бросались на учительницу через проволочное ограждение. Ратон, эта тупая манда, тупо продолжала строчить, будто из пулемета, свои бесконечные «нет-нет-нет», пытаясь держаться на расстоянии – и в то же время ослабить узел на запястьях. Но отец знал свое дело.

– Шланг! – выкрикнул отец. – Включи воду, сынок. Хочу немного раззадорить наших песиков.

Кормил ли Брайан сегодня собак? Хм-хм. Нет, не кормил.

Так что они и так злые.

Но он включил воду, отрегулировал насадку и направил сильную струю наполовину на Джорджа, Лили и Агнес, а наполовину на Ратон. Она пыталась защитить лицо, пока он обливал ее водой.

От холодной воды ее соски наверняка затвердели.

Что ж, прекрасно.

– Лей на собак, – сказал отец.

Брайан сосредоточился на собаках. Мама Агнес ретировалась в будку, злобно рыча и огрызаясь. Пошла ты, мама Агнес. Лили и Джордж убежали в заднюю часть клетки.

– Не забывай этих двоих там, сзади.

– Пожалуйста, – сказала Ратон. – Прекратите. Клянусь, я ничего не скажу. Ничего этого никогда не было, хорошо?

Она умоляла. Ему это нравилось.

А отцу, похоже, было плевать. Он просто отвязал веревку от звена, распахнул дверь клетки, подтащил учительницу на коротком поводке к конуре и подтолкнул. Агнес тут же зарычала – не на Ратон, а на отца. И отец сделал то, что и всегда – зарычал прямо на нее и сделал вид, что хочет врезать собаке по спине. Она знала эти манеры с детства – и с лаем попятилась. Отец захлопнул дверь клетки – с такой силой, что та вся музыкально зазвенела.

* * *

Женевьева наблюдала за злой собакой. Смотрела, как собака наблюдает за ней. Взгляд зверюги пугал ее до смерти. Слишком уж дикий – как будто собака была волком в дикой природе, а не домашним животным в клетке.

По другую сторону клетки мальчик продолжал поливать двух других собак. Но не эту.

Эта нацелилась на нее. Медленно приближалась.

Она знала, что не может ни на секунду отвести взгляд от зверюги. Если она это сделает, та нападет. Женевьева могла лишь попытаться попятиться назад, прижаться спиной к конуре – может, даже заползти внутрь, где она была бы защищена, по крайней мере, с трех сторон. И тогда она, возможно, смогла бы отбиваться от этой мерзкой твари, пока та не оставит ее в покое. И она так и сделала, но...

– О, очень плохой выбор, – услышала она голос Клика. – Ты хоть знаешь, что такое анофтальмия?

Но было уже слишком поздно.

Глава 31

Женщина там, с собаками. Она обоняет их животный дух – что-то в них сохранило первозданную дикость. Дух зверя успокаивает. Дух зверя напоминает ей, что зубы и когти – естественные орудия мира, орудия каждого зверя в нем. Ничто в дикой природе не гибнет без больших потерь и приобретений. Ни один вид зверей не годится для жизни в клетках. Или в сырых темных местах, таких как это.

Она слышит скрежет ключей в замке, и мгновение спустя дверь открывается.

Девушка быстро бежит по лестнице вниз. Включает свет. Затем останавливается, затаив дыхание, и смотрит на нее.

Теперь она отчетливее слышит позади себя яростный лай собак. От девушки веет страхом. Страхом – и чем-то еще. Возможно, гневом. Да. И стремлением защищать.

Девушка кого-то защищает. Возможно, ребенка внутри себя.

От нее? Она не представляет никакой угрозы. Не в таком положении.

Но затем девушка делает удивительную вещь. Женщина такого не ожидала.

Она подходит к ней, пристально смотрит ей в лицо, а затем наклоняется и начинает отвинчивать фиксатор на левой лодыжке.

Глава 32

Дитя прожило почти десять лет, но ничего не знало о времени.

Дитя было женского пола – но и об этом оно ничего не знало.

Оно изведало только конуру и редко выходило наружу. Если оно и выходило, то почти всегда – урвать свою порцию еды у других собак, не таких безволосых, как оно. В компании собак это странное существо спасалось от холода. Оно спало рядышком с ними и слушало их дыхание, не похожее на собственное. Оно разминалось с ними, опорожнялось с ними...

Для него мир всегда был темным. Несколько оттенков мрака – и только.

Оно чувствовало свой запах. Чувствовало запах других – и знало, что отличается от них, но чем именно, оно не могло сказать точно. Ну, разве что, оно было безволосым, а все остальные были мохнатыми. И, похоже, остальные не умели так крепко вцепляться в разные предметы и удерживать их так же хорошо, как дитя. У него были длинные зубы, но у них они были длиннее. Подушечки на их лапах были жестче. Другие собаки были длинными и худыми, а дитя – толстым и приземистым.