Мертвая река (ЛП) - Кетчам Джек

Если не принимать эту разницу во внимание, они были семьей.

Так что, когда дитя восприняло их ярость и возмущение, они стали его собственными – и оно прижалось к дереву позади себя и стало ждать, когда формы, вычерченные разными оттенками мрака сменятся с темных на чуть более темные. Кто-то вторгается. Кто-то идет сюда, идет быстро...

Кто-то, возможно, сулящий боль.

* * *

Она услышала низкое рычание позади себя и поняла свою ошибку: здесь, оказывается, не три собаки, а четыре. Но у Женевьевы не было ни времени, ни возможности исправить эту ошибку, потому что четвертая секретная собака подбиралась все ближе и ближе.

Женевьева надеялась, что дальше рычания у этой твари не зайдет, но когда существо с ревом выпрыгнуло на нее из конуры – нечто без глаз, с пустующими провалами глазниц, с кожей, похожей на расплавленный розовый воск, – когда это дитя вонзило зубы в мягкую плоть между ее шеей и плечом, а желтые растрескавшиеся когти впились ей в руки, все, что Женевьева смогла сделать – это отвести связанные запястья и попытаться оторвать этого нового врага от себя, крича при этом, жутко громко крича.

* * *

– Брайан! Лей на Агнес! – скомандовал отец, и он так и сделал. Брайан отлично провел время, схватив собаку за морду, оттолкнув ее и слушая крики Ратон.

– Ладно, сестренка, – крикнул он, – давай посмотрим, как ты там!

* * *

Внутри дома Белл услышала крики, как и ее дочь. Дарлин не отпускала ее, вцепилась изо всех сил, и ребра Белл тоже, казалось, кричали. В конце концов Белл оттолкнула дочь и стала удерживать ее на расстоянии вытянутой руки.

– Дорогуша, деточка, вернись сейчас же в свою комнату, запри дверь и не выходи, пока мама или Пегги не разрешат тебе выйти, хорошо?

Дочь извивалась в руках Белл, по ее лицу текли слезы.

– Не-е-ет... Я хочу остаться здесь... с тобой...

– Нельзя, милая. Делай, как я говорю. Это очень-очень важно. Хорошо?

Она отпустила ее, развернула и слегка подтолкнула. Дорогуша побежала к лестнице.

Затем она тоже повернулась, чтобы выяснить, что, черт возьми, происходит.

* * *

Звереныш рвал ее, впивался когтями в спину, раздирал одежду до голого тела, и она слышала свой бездумный голос: Прекрати, отстань, убирайся, и толкала его, и извивалась так, что, наконец, приземлилась на него, услышала, как воздух выходит из легких мелкого монстра, и почувствовала его ужасное дыхание прямо на лице. Он отпустил ее, и мгновение Женевьева обрела свободу.

Она повернулась и ринулась назад, пока не наткнулась на стенку клетки и не поняла, что все эти метания сделали, по крайней мере, одну хорошую вещь – левое запястье почти освободилось. Попыталась встать, но ноги ее не держали. Существо, похожее на ребенка, кралось к ней так же, как могла бы красться собака. И рычало. А потом залаяло. Во всяком случае, это было подобие лая.

«Ты не собака, – подумала она, – ты – человек».

И почему-то от этого стало только хуже.

Она снова попыталась встать, упала и потянула за веревку. Лицо было мокрым – она поняла, что плачет, – и звереныш вдруг прыгнул вперед и впился зубами в ее лодыжку. Она почувствовала, как внутри ломаются кости, вскрикнула, рванулась, ощутила, как адреналин наполняет ее кровь, как горячий обжигающий ликер, и вдруг ее левая рука освободилась от веревки, и она вцепилась в то место, где должен был быть его глаз – в пустую глазницу,– и звереныш потрясенно закричал детским голосом, а его руки метнулись к лицу. Затем он затряс головой, как мокрая собака, и снова прыгнул, разбрызгивая кровь и слюну.

Он прошелся когтями по ее животу и глубоко вцепился в него.

Ни одна собака не смогла бы провернуть что-то подобное.

Ни одна собака не смогла бы дотянуться до нее и, держась одной лапой, подтянутся поближе – при этом другая лапа была занята тем, чтобы полосовать когтями грудь жертвы.

Ни одна собака не смогла бы так ловко и разумно насесть на нее всем весом.

И последним, что Женевьева услышала в этой жизни, был голос Криса Клика, мягко повелевающий: «Выключи, сынок». И она поняла, что это конец – конец Женевьевы Ратон (никакой больше геометрии, увы), и все, о чем она думает под конец, это Дороти, моя бедная Дороти...

Брайан выключил воду и посмотрел на отца. Тот просто стоял, опустив руки. Его лицо ничего не выражало.

Затем у них на глазах собаки дружно ринулись на жертву.

Глава 33

Женщина все слышит.

Вопли, лай собак, и странный звук, словно собачий, но вызывающий замешательство. Но главным образом ее смущает девушка, что развязала ей ноги, а затем и левую руку.

Девушка осторожно дотрагивается до нее. Она явно напугана.

Девушка дотягивается до правого запястья Женщины, а затем отводит руки назад. Руки дрожат. Девушка боится дать ей полную свободу действий.

У нее есть на то веские причины.

* * *

«Наверное, я сошла с ума», – думает Пег. Но остался ли здесь кто-то в здравом уме? Точно не ее отец или брат, и у нее есть серьезные сомнения насчет матери, смирившейся со всем этим – не только с этой женщиной, стоящей перед ней, но и с тем, что стало с первой сестрой Пег, с изнасилованием и беременностью Пег, со всей этой дичью.

«Когда придет время, поедешь к тете Джоан, – так она сказала. – Никто не должен об этом узнать».

Безумие. Глупость. Мисс Ратон ведь как-то узнала.

«Так ты собираешься это сделать или нет?» – думает она.

«Да. И будь прокляты все последствия. Если женщина меня убьет, то это будет сущим облегчением».

Она делает глубокий вдох и протягивает руку.

* * *

Женщина свободна. Она трясет руками и кистями, начинающими пульсировать от боли, когда в них вливается жар крови. Девушка неподвижно стоит перед ней, как дикое животное, всеми фибрами своей звериной души желающее сделаться невидимым.

Но девушка – не дикое животное.

На одно мгновение их взгляды встречаются...

* * *

...затем рука женщины внезапно вытягивается, будто собираясь ударить или вонзить нож в живот – нет, в утробу, в ту самую потаенную ее часть, подвергавшуюся поруганию со стороны отца ночь за ночью, снова и снова. И Пег видит себя рыдающей в постели, видит, как потеет под ним, боится, что Дарлин проснется, слышит скрип кровати, чувствует, что задерживает дыхание, чтобы не чуять его запах, его вонь. Рука женщины, кажется, глубоко вонзается в стыд и боль, которые наполнили ее утробу до краев.

Рука опускается на живот.

Гладит медленно, осторожно. Ласкает.

Пегги не может сдержаться, она начинает плакать.

Как будто она увидела чудо. Почувствовала чудо.

И она думает: «Быть может, так оно и есть».

– Господи, Пегги! – слышится сзади голос матери. – Что же ты натворила?

* * *

С трудом спустившись по ступенькам крыльца, Белл увидела дверь в погреб открытой, и подумала: «Неужели это конец? Неужели это она кричит в сарае? Неужели Крис наконец-то решил скормить эту чертову женщину собакам?» Это безумие, но не более безумное, чем все остальное, что он делал в последнее время. Поэтому она решила проверить.

И вот она стоит на вершине лестницы и видит свою дочь внизу; та смотрит на нее, как заторможенная, а женщина освобождается от цепей и летит на нее, как пуля из пистолета.

* * *

Эта женщина принадлежит мужчине. Она стояла рядом с ним, когда он обливал ее горячей водой, а потом холодной. Она била ее, приставляла пистолет к ее голове.