Сэр Бейл послал за экономкой. Вскоре сквозь грохот бури до него донеслись тихие старческие шаги и позвякивание ключей у нее на поясе.
– Миссис Джулапер, – сухим небрежным тоном заявил баронет. – Вы меня уговорили: так и быть, Фельтрэм может остаться. О чем вы плачете? – спросил он, заметив, что всегда бодрое лицо экономки, по ее собственному выражению, «все заплакано».
– Поздно, сэр: он ушел.
– Как ушел? – спросил сэр Бейл, слегка растерявшись. – Ну и вечерок он выбрал для побега! Как раз в его духе. Давно он исчез?
– С полчаса назад. Так жалко его, сэр. Больно смотреть, как человеку приходится покидать дом, где он вырос, да еще в такую ночь.
– Никто не просил его уходить сегодня ночью. Куда он направился?
– Не знаю, сэр. Я была наверху, вернулась – его уже нет. Минут через десять после того, как ушел старый Кресуэлл, Дженет выглянула в окно и увидела, как Филип направляется куда-то к озеру.
– Ладно, миссис Джулапер, выбросьте это из головы. Фельтрэм все решил по-своему. Он сам предопределил свою участь. Аминь, говорю я. Доброй ночи.
Глава Х
Приключения в лодке Тома Марлина
Все в округе очень любили Филипа Фельтрэма – доброе, безобидное, робкое существо. Прежде, до того как издевательства баронета совсем сломили его дух, он не прочь был от души посмеяться доброй шутке или веселой байке. Где теперь сэр Бейл найдет себе такого исполнительного слугу и одновременно мишень для насмешек? Кем будет помыкать?
В душе сэра Бейла шевельнулось что-то похожее на раскаяние. Чем больше он размышлял над странным ночным визитом Хью Кресуэлла и его загадочной угрозой, тем тяжелее становилось у него на сердце.
Буря не прекращалась. Даже черствый баронет не отважился бы выгнать несчастного из дому в такую ночь. Верно, Фельтрэм сам решился на побег; но поверят ли в это люди? И стал бы он вообще думать об уходе, если бы не жестокость родственника? Если бы сэр Бейл послушался Хью Кресуэлла и тотчас же послал за Фельтрэмом, сказал ему, что все уладилось, и держался чуть подружелюбнее, может быть, тот остался бы дома? Он ведь подождал десять минут после ухода Кресуэлла, и, стало быть, все можно было изменить. Но теперь было уже поздно, и сэр Бейл решил оставить все на волю Божью. Пусть дела идут своим чередом.
Погрузившись в размышления, баронет стоял у окна. Вдруг в грохот бури вплелись взволнованные голоса. Они раздавались прямо у него под окном. Вглядевшись во мглу, баронет различил фигуры трех человек, тащивших какую-то тяжелую ношу.
Сэр Бейл не догадывался, кому принадлежат три черных силуэта, выплывших из мрака. Таинственные гости завернули за угол дома, к парадному крыльцу, их хриплые голоса пробивались сквозь завывания бури.
Все мы испытывали, что такое предчувствие, и знаем, до какой степени интуитивная догадка обостряет нашу наблюдательность. Именно такие предчувствия превращают обычные сновидения в кошмары – мы замираем от страха, зная, что намерения неких людей самым зловещим образом связаны с нашей собственной судьбой.
Баронет еще немного постоял у окна, ожидая, что загадочные фигуры вернутся. Но они не появлялись. По спине у него поползли мурашки.
– Если им нужен я, им ничего не стоит отыскать меня и растерзать. Да, ничего не стоит.
Баронет вернулся к письмам, коих накопилось уже два десятка. Он решил для очистки совести наконец ответить на них. Такая задача не вставала перед ним до тех пор, пока три дня назад сэр Бейл не освободил Филипа Фельтрэма от обязанностей секретаря – прежде тот брал на себя всю рутинную работу.
Углубившись в письмо, сэр Бейл не мог отделаться от ощущения, что черные тени, проскользнувшие под окном, готовят ему какой-то неприятный сюрприз. Тревожные подозрения заставляли его то и дело поднимать глаза на дверь, за которой ему мерещились шаги и голоса. Прождав бесплодно несколько минут, он говорил себе: «Если кто-то собирается войти, какого черта он не идет?» – и снова погружался в работу.
Внезапно в коридоре зашелестели шаги доброй миссис Джулапер, зазвенели ее ключи.
Наконец-то он узнает, в чем дело! В дверь торопливо постучали. Баронет поднялся, но не успел он ответить, как посреди особенно громкого раската грома, потрясшего дом до основания, добрая старушка в волнении распахнула дверь и, горестно воздев руки, возгласила:
– О, сэр Бейл! О, сэр! Там наш бедный Филип Фельтрэм. Он вернулся домой – мертвый!
Сэр Бейл смерил ее тяжелым взглядом.
– Подойдите ближе и скажите вразумительно, – приказал он. – Что случилось?
– Он лежит на диване в старой буфетной. Видели бы вы его! О боже! О, сэр! Что есть жизнь?
– Черт побери, перестаньте наконец рыдать и объясните, что стряслось?
– Огонь в камине уже развели, отогревают его, да что толку? Люди делают, что могут, а Том Уоррен поскакал в Голден-Фрайерс за доктором Торви.
– Утонул он или только воды наглотался? Ну-ка, отведите меня к нему. Мертвецам не нужен ни огонь в камине, ни совет доктора. Я сам взгляну.
Итак, сэр Бейл, угрюмый и бледный, в сопровождении легконогой миссис Джулапер прошагал по коридорам и очутился в старой буфетной, давно не использовавшейся по прямому назначению. В эту минуту здесь собралась вся прислуга да в придачу трое рыбаков, живших на берегу озера. Один из них промок до нитки, и вода потоками лилась из его рукавов, стекала по складкам в карманы жилета и хлюпала в ботинках. Ручейки, капавшие с мокрых волос, струились по щекам, будто потоки слез.
Сэр Бейл, мертвенно-бледный, быстрыми шагами вошел в буфетную. При его появлении все расступились. В полной тишине он склонился над Филипом Фельтрэмом, лежавшим на низкой кровати у стены в тусклом свете двух или трех свечей, расставленных по углам комнаты.
Сэр Бейл положил руку на холодное влажное запястье.
Баронет знал, как действовать в таких случаях. Он знал, что делать, чтобы спасти человека, если в нем теплилась хоть малейшая искра жизни. Слуги тотчас засуетились. С Филипа сняли промокшую одежду, укутали в горячие одеяла, обложили грелками и теплыми кирпичами. Его уложили головой вниз, так, чтобы вода свободно вытекала из легких через рот. С помощью больших мехов в грудь ему вдували воздух, старым испытанным приемом поддерживая искусственное дыхание.
Но все старания оказались напрасны. Черты Филипа Фельтрэма сохраняли печальную безмятежность, виски оставались холодными, с посиневших губ не слетало ни малейшего дыхания; белые, как у рыбы, незрячие глаза закатились, пульс не прощупывался. Холодный, как лед, лежал он среди горячих грелок и подогретых кирпичей.
В конце концов, испробовав все возможные средства, сэр Бейл, руководивший спасательными работами, положил руку на сердце Фельтрэма. Прислушавшись, он покачал головой и, глядя в осунувшееся лицо, произнес:
– Боюсь, все кончено. Умер, бедняга! И запомните вот что: миссис Джулапер может рассказать вам больше, чем я. Она знает, что нынче ночью он ушел из дома не по моей воле, а повинуясь лишь собственному упрямству; может быть, в своем беспричинном негодовании он желал бросить тень на этот дом, сделав вид, что мы в такую бурю отказали ему в приюте. Впрочем, я прощаю его за это, ибо нет на свете обвинения лживее. Миссис Джулапер слышала, как радушно я предлагал ему остаться, но он не послушался. Он сам принял решение, никому не сказав. Сказал он вам, миссис Джулапер, что собирается уходить?
– Нет, сэр, – всхлипнула миссис Джулапер из-за носового платка, полностью скрывавшего лицо.
– Ни единой душе не сказал, поступил лишь по собственному капризу. Бедный Фельтрэм! Вот к чему это привело, – продолжал баронет. – Мы сделали все возможное. Не думаю, что доктор по прибытии скажет, что мы что-то упустили. Однако ничто не помогло. Знает кто-нибудь, как это случилось?
Нашлись два человека, хорошо знавших, что произошло: старик, мокрый насквозь, и его спутник помоложе, также находившийся в буфетной, – он помог отнести Фельтрэма домой.
