Кино под небом - Лансдейл Джо Р.

Я взял один кусок и начал жевать. Сперва мне было больно десны, но потом появилось ощущение, будто в меня закачивают свежую кровь. Я хотел проглотить кусок, но Боб продолжал говорить, чтобы я посасывал и растягивал удовольствие.

– Если Уиллард и Рэнди вернутся, – сказал Боб, – я не пущу их в грузовик. И будь, что будет. Понял?

– Но Рэнди – наш друг.

– Уже нет. Ешь.

Я посмотрел на него, сидящего в обнимку с дробовиком. Он походил на молодого Клинта Иствуда, правда ниже ростом, только что выпрыгнувшего из спагетти-вестерна.

– Эта вяленка была у меня все это время, – сказал Боб. – Я сперва про нее забыл, из-за всего случившегося, тем более что она была не на виду. Я взял ее, чтобы вы с Рэнди ее разделили и забрали себе домой, ее хватило бы, чтобы вы угостили своих предков. Время от времени я забирался сюда и ел ее.

Голова у меня прочистилась, будто из нее вытащили ватную набивку.

– Ты должен был сказать нам, – произнес я.

– Вижу, ты чувствуешь себя уже лучше. Снова начинаешь корчить из себя «саму праведность». Впервые за последнее время произнес что-то внятное. А до этого ты пребывал в Стране клоуна Бозо, дружище. Тебе не хватало только резинового носа и огромных башмаков.

– Ты мог бы сказать нам, – повторил я.

– Не. Рэнди и Уиллард были не в себе, чувак. Если б я рассказал им про вяленку, от нее ничего бы уже не осталось. Уиллард забрал бы ее у нас, а если б мы заартачились, он бы нас прикончил. Нет, дружеские взаимоотношения закончились. И говорить ему об этом, а потом постоянно держать его под прицелом мне тоже не улыбается.

– Это потребность в белке сделала их глупыми, – сказал я и, закрыв глаза, стал дожевывать кусочек вяленки. Мне в жизни не попадалось ничего вкуснее.

– Возможно, только я не герой, Джек. Я следил за собой. Что тут скажешь? Я понимал, что мы попали в щекотливую ситуацию. И хотел сохранять силы максимально долго. Чем больше мяса у меня будет, тем дольше я продержусь. Я не налегал на газировку и сладости, старался пить столько, чтобы поддерживать в организме необходимое количество жидкости, и нейтрализовывал сахар с помощью мяса. Я думал, что, если буду оставаться в живых достаточно долго, все может вернуться на круги своя.

– Почему ты мне все это говоришь?

– Не знаю. Чем хуже тебе становилось, тем хуже я себя чувствовал. Черт, мы так долго уже дружим… Посмотри на себя. Ты хреново выглядишь. Больно смотреть.

– Но ты справлялся.

– Какое-то время. Мой папа всегда говорил, что, когда доходит до дела, люди превращаются в сукиных сынов. И что, если встанет выбор между честью и едой, они всегда выберут еду. Похоже, он был прав насчет этого. Когда вернемся домой, я ему так и скажу.

– Ну, ты тоже выглядишь не очень хорошо, – сказал я. – И к черту твоего старика.

– Я чувствую себя неважно, Джек, но с этой вяленкой в животе, я, по крайней мере, могу отличить правую руку от левой, член от ноги, и знаю, что в происходящем здесь нет ничего приятного… Чувак, происходит уничтожение человечества.

– Рэнди долгое время был нашим другом, – сказал я.

– Ну да. Мне на него не наплевать. Но мы с тобой дружим еще с детского сада. И у Рэнди появился очень странный приятель. Они с Уиллардом… они стали такими не из-за дефицита продуктов. Эти двое, этот автокинотеатр и то, что случилось, сочетаются, как бурбон с колой… Думаю, они рады нынешнему положению дел. Черт, не знаю, может, они педики, влюбленные друг в друга, и поняли это именно в данной ситуации. Возможно, это не так. Может, они уже были долбанутыми, и все это послужило последней каплей, так сказать.

– И все же меня больше поражает то, как ты справился с этим, – сказал я.

– Да? Вот, возьми еще кусок.

Я взял без возражений. Фактически схватил. И едва не съел прямо вместе с целлофаном.

– Ты – хороший парень, Джек. Может, излишне мягкосердечный, но хороший. Я хотел рассказать тебе о мясе, но знал, что ты поделишься новостью с Рэнди и Уиллардом. Кусок вяленки никак не помог бы им, поэтому я не мог этого допустить. Но, наконец, я решил, что у меня ничего не получится, неважно, сколько мяса у меня в заначке. Поэтому подумал, что мы с тобой разделим его, и продержимся столько, сколько сможем. Я в том смысле… что во мне еще теплится какая-то надежда, как и в том менеджере. Возможно, где-то в глубине души я тоже жду, что прибудет Нацгвардия… Понимаешь, мне пришлось выбирать между Уиллардом, Рэнди и тобой. И я выбрал тебя.

– Я должен почувствовать себя польщенным?

– Было бы неплохо. Ты так долго находился в прострации, совсем не дружил с головой. Посмотри туда.

Он хлопнул ладонью по окошку грузовика, и я посмотрел. Люди дрались. Бросались друг на друга, бегая на четвереньках. Издавали звуки, словно бешеные собаки.

– Как я уже говорил, Джек, ты излишне мягкосердечный. Если бы я рассказал тебе про вяленку некоторое время назад, когда ты хорошо себя чувствовал и был полон всего того дерьма, вроде общественной морали, ты, по своей доброте душевной, захотел бы поделиться с Рэнди и Уиллардом… возможно, даже пригласил на ланч Глашатая, и кого-нибудь еще. Устроил бы из этого пикник. С песнями. У нас закончилась бы эта вяленка быстрее, чем у шлюхи чувство самоуважения. И повторю тебе: Уиллард прикончил бы нас.

– Он казался мне вполне нормальным.

– Раньше. Он был добр с нами, потому что нуждался в друзьях. Несмотря на свою «крутость», он был одинок. Я думал об этом, благо, время у меня было. Но он – выживальщик, а Рэнди – потребитель. Теперь они вместе, и это уже не два отдельных человека, а одно целое.

– И что, если я захочу поделиться с ними?

– Не знаю.

– Ты меня застрелишь?

– Возможно. Тогда я смогу тебя съесть. Кажется, это стало здесь трендом. Не думаю, что до этого дойдет, но все возможно. Просто взгляни на это с другой стороны, Джек. Рэнди и Уиллард – где-то там, далеко. В Сумеречной зоне. Можешь забыть про них, если только менеджер не ошибался, и Нацгвардия прибудет сюда и спасет нас, и все мы получим сэндвичи с индейкой и возможность отдохнуть. В противном случае, это только начало. Люди – всего лишь животные, Джек. Мы с тобой тоже. Если все станет совсем плохо, люди станут есть то, что смогут, и делать то, что придется.

Я подумал о книгах, которые собирал. Все они были мусором, но в большинстве из них прослеживалась основная тема: человек лучше зверя, внутри у него есть что-то, похожее на цветущую розу, которая не увядает даже тогда, когда истлевает его физическое тело.

Я посмотрел на дерущихся на парковке людей. Парень в костюме оборотня без маски катался по земле, сцепившись с каким-то студентом в давно неглаженых брюках.

– И ты считаешь, что мы закончим точно так же?

– Возможно. Но будем держаться столько, сколько сможем. И тешить себя надеждой. Если станет слишком тяжко… всегда есть дробовик.

Я подумал по шутку, которую папа сказал маме насчет двух последних пуль… Когда это было? Господи, ну кто же мог знать? Вчера? Сегодня? Сто лет назад? Что именно он сказал ей? «Если дела пойдут плохо, если покажется, что мы не справимся, я оставлю для нас две последние пули».

Я посмотрел в окошко. Люди лежали на земле, не шевелясь. Обнаженный мужчина получил ногой по яйцам от полуголой девицы с панковской прической. Другие ползали на четвереньках, собирая просыпанный попкорн и конфеты. Одна женщина лакала пролитую газировку, словно собака. Ее зад был обращен ко мне, платье задралось, и было видно, что на ней нет нижнего белья. Но ничего сексуального в этом не было. Женщина походила на отчаявшееся, умирающее животное. Мне было ее жалко. И всех остальных. Нас.

– Может, хочешь пойти туда и выступить с речью о людском братстве? – спросил Боб.

– Нет, – ответил я. – Наверное, нет.

– Мудрая мысль. А теперь возьми еще кусочек мяса, медленно жуй его и будь счастлив.

10

Какое-то время мы сидели и молчали. Я думал, наблюдал за грозой и за людьми. Мне не хотелось смотреть, как они дерутся и убивают друг друга, но я не мог отвести от них глаз. Это было все равно что следить за игрой «Далласских ковбоев», когда они не в лучшей форме. Тебя воротит от этого зрелища, но ты должен досмотреть до конца.