Кино под небом - Лансдейл Джо Р.

Физически я ощущал себя лучше. Еще не был готов к преодолению препятствий, но, похоже, снова пришел в чувство. Многое из того, что я наблюдал, заблудившись в озоновом слое, сложилось в единую картину, и я увидел все в истинном свете. Например, маленькая девочка, до смерти забитая ногами. Мне казалось, что я тоже хотел ударить ее. Я помнил, что думал об этом, но, хоть убей, не мог вспомнить, почему. Неужели я смотрел, как ее отца застрелили из дробовика и счел это смешным? И в поедании ребенка ничего такого не было? (Отличие сырого от жареного).

Я подумал о вяленке, которую съел, и вспомнил, как друг отца сказал про нее, что это все равно что жевать сиську дохлой бабы. Мысль об этом и происходящем на парковках, где люди то и дело ели друг друга, вызвала у меня слабость и головокружение.

Возможно, Боб был прав. Животные. Вот кто мы такие. Отличаемся от животных лишь отстоящим большим пальцем, желанием делать попкорн и бить друг друга по голове камнем, или любым другим подручным инструментом.

На парковке, похоже, наступило затишье. Никто не дрался, стояло лишь несколько зевак. Они смотрели на лежащие на земле тела (их было несколько), и, возможно, видели в них стейки, но еще не совсем были готовы к действию.

Однако затишье длилось не долго. Подошел какой-то парень с револьвером «Магнум» 357-го калибра в руке. Громким, зычным голосом он произнес:

– Вы не можете гадить Мерве Кинсману. Мерве Кинсман никому не позволит делать это. Я пришел сюда за едой, типа, очень вежливый. И будь я проклят, если какой-то панк без трусов с ниггером на плечах скажет мне свалить. Я не потерплю этого дерьма. Я отстрелю им бошки, вот что я сделаю. С ножом они или без. Я этого не потерплю, говорю я вам.

Мерве, казалось, не обращался к кому-то конкретно, но когда говорил, то вращал головой из стороны в сторону, будто те, кто все еще слонялся вокруг, вслушивались в каждое его слово.

Я посмотрел на торговую палатку. Никакой деятельности там уже не наблюдалось, как и не было видно ни Уилларда, ни Рэнди. Казалось вполне очевидным, что под «панком без трусов» и «ниггером» подразумевались именно они.

Мерве, который «никому не позволит делать это», остановился возле палатки, стал размахивать револьвером и продолжать общаться с воздухом.

– Никому не позволю так с собой разговаривать, слышите, вы? Я оторву им бошки, и нассу в горло, вот что я вам скажу.

Мерве посмотрел на ближайшего зеваку, стареющего хиппи в старых синих джинсах, теннисных туфлях и с голым торсом. Хиппи пытался выглядеть непринужденно.

Он выдавил дружелюбную улыбку.

– Не смотри так на меня, старый извращенец. – Мерве схватил хиппи, несколько раз ударил его револьвером по голове и ушам и швырнул на землю. Хиппи лежал на боку, прикинувшись мертвым, но я видел, что он моргает. По лицу у него сочилась кровь. Лозунг 60-х «Власть цветам!» здесь не работал. Я представил себе, что сейчас он пытается понять, как именно он смотрел на Мерве, чтобы, если б ситуация повторилась, он смог бы все переиграть.

Мерве открыл дверь в палатку и быстро поставил ногу на порог, как коммивояжер. Выпятив грудь вперед, шагнул внутрь со словами:

– У меня есть несколько пуль с вашими именами, засранцы. Идите и получите их.

Затем двинулся в правую часть палатки и скрылся из виду. Посетители, слонявшиеся поблизости и что-то еще соображавшие, поспешно ретировались. Некоторые лежали на земле, как побитые шавки. Стареющий хиппи так и не пошевелился.

В палатке прогремел выстрел.

Еще несколько посетителей бросились врассыпную.

Поскольку новых выстрелов не последовало, хиппи быстро откатился вправо, вскочил на ноги и убежал. Казалось, он брал уроки у парня, которого Уиллард приложил бейсбольной битой.

Время тянулось медленнее, чем в кабинете у дантиста. Затем, наконец, появился Мерве Кинсман. Он вышел из палатки, двигаясь, как пьяный, пытающийся казаться трезвым. Из правого глаза у него торчал нож Уилларда. Тот был вогнан до середины лезвия. Мерве Кинсман, который «никому не позволит делать это», жаловался, но не так громко, как раньше. Теперь он был Мерве Кинсман, с которым «лучше не связываться», и он хотел, чтобы каждый из нас знал это. Он сказал что-то о суровой каре, которая свершится, когда он найдет свой пистолет. Затем упал лицом вниз на парковку, и острие ножа вышло у него из затылка.

В следующий момент из палатки появился Уиллард. Рэнди по-прежнему сидел у него на плечах, с попкорновым ведерком на голове. Уилларду пришлось пригнуться, чтобы Рэнди прошел в дверь. В руке у него был револьвер. Выглядел Уиллард очень счастливым. Он улыбался. На зубах у него была кровь (или шоколад). Возможно, он получил удар по зубам или укусил кого-нибудь. Или съел батончик «Алмонд Джой».

– Палатка принадлежит нам, долбоносы! – закричал Уиллард. – Слышали меня? Нам!

Никто не стал возражать. Несколько человек, у которых не хватило ума убежать, переминались с ноги на ногу.

Мерве Кинсман, который «никому не позволит делать это», он же Мерве Кинсман, с которым «лучше не связываться», не стал возвращаться из мертвых, чтобы оспорить это заявление. И я решил, что если кто-то и был способен сделать это, то только этот парень.

Уиллард сделал несколько шагов вперед, размахивая револьвером. Рэнди ударил себя в грудь и издал вялый «тарзанский» крик. Когда они стояли в тени, в стороне от прямого света, падавшего от палатки, сложно было понять, где заканчивается одно тело и начинается другое, тем более что Уилларда покрывали асфальтово-черные татуировки.

– Теперь мы здесь главные, – закричал Рэнди.

Уиллард еще немного поразмахивал револьвером, повернулся, нырнул обратно в дверь палатки и закрыл ее. Прижавшись носом к стеклянной двери, выглянул наружу. Теперь видно было лишь ноги Рэнди. Остальная его часть находилась над дверью, за стеной. И я представил себе, как его попкорновая шляпа едва не задевает потолок.

Уиллард удалился, и лишь круглый отпечаток носа остался напоминать о его присутствии.

– Похоже, теперь палатка будет принадлежать им, – сказал Боб, – пока не появится кто-нибудь с большей огневой мощью.

– Есть какие-нибудь мысли? – спросил я.

– У меня нет, но у кого-то определенно есть.

Чернота над автокинотеатром все плотнее испещрялась синими электрическими прожилками, и довольно скоро синего стало больше, чем черного. Гром, а также змеиное шипение молний болезненно отзывались в ушах даже внутри грузовика.

Боб, осмелев, открыл заднюю дверь и выглянул наружу.

– Глянешь на это? – спросил он.

Я выглянул. Эмблема «Орбиты» и входной козырек притягивали молнии, словно гниль микробы. Электрические разряды плясали по всей эмблеме, отбрасывая синие всполохи, которые смешивались с бело-голубыми огоньками гирлянды. Красные буквы на козырьке походили на яркие, кровавые волдыри, готовые лопнуть.

Мы наблюдали, как электрические разряды тянутся от эмблемы к торговой палатке и касаются ее (словно Бог, передающий искру Адаму). Палатка светилась белыми и голубыми огнями, и те летучие мыши и черепа в витринах казались почти живыми.

– Посмотри на это, – сказал Боб.

Он снова указал на эмблему, или скорее на то, что находилось над ней. Из черноты высунулось нечто, похожее на черно-зеленое щупальце, хотя этот эффект мог быть вызван игрой молний – сочащаяся светом щель в черноте, похожая на хвост торнадо. Из щупальца (я предпочитал так это называть, поскольку это соответствовало моим снам об обитающих над нами богах) стремительно выстреливали молнии, целясь в эмблему «Орбиты», и перепрыгивали с нее на входной козырек. Слово «Резня» с шипением взорвалось облаком стеклянных осколков. Остальная часть надписи, казалось, тоже была готова взорваться, но выстояла.

Еще одно щупальце свесилось вниз, извиваясь в воздухе, и выстрелило молнией. Этот разряд прошел через эмблему и козырек и взорвал слово «Расчленил». Эмблема же стала стремительно вращаться, выбрасывая все новые энергетические импульсы, которые перекидывались на палатку.