Проклятие Озерной Ведьмы - Джонс Стивен

Я разговариваю с дешевенькой белой маской, которую засунула назад в кусты так, чтобы ее было видно лишь под определенным углом. Потому что на Хеллоуин 1978 года это было единственное место, где мог спрятаться Майкл, когда прибежала Энни, чтобы «поймать» его, после того как его заметила Лори – он мелькнул на тропинке перед ними. Я что хочу сказать, да, он мог бы броситься наутек, завернуть за дом? Но неужели он настолько лишен чувства собственного достоинства, чтобы убежать куда-то за эту девяносто одну минуту?

Не-а.

А это значит: он, вероятно, нырнул в эту высокую зеленую изгородь, а потом стоял там так… так близко к Лори. Достаточно близко, чтобы протянуть руку и положить ей на плечо.

Может быть, это мое лучшее укрытие для курения. Нет, правда.

– Ты так и осталась чудиком, ты ведь это знаешь, да? – говорит Баннер.

– Да, я все еще возвращаюсь в этот городок, – отвечаю я, но с этакой ухмылочкой и пожав плечами, потом делаю глубокий восхитительный вдох.

Я держу его, держу дымок внутри себя, мои глаза слезятся от никотина.

– Так что там насчет Пола Демминга и Хетти Йэнссон? – спрашивает наконец Баннер, прищуриваясь таким образом, что мне хочется ответить ему таким же прищуром.

– Я не… я всего лишь видела эту запись, – говорю я ему. – С ними что-то случилось.

– И руки к этому приложили Аллен и Фрэнси?

– Но сейчас их там нет – ты это хочешь сказать? А что насчет лошади Уэйнбо? И мотоцикла Пола?

Баннер отрицательно покачивает головой, но теперь медленнее.

– Интересно, Уэйн Селларс сегодня пришел в школу? – говорю я, украдкой взглянув на школу.

Баннер пожимает плечами:

– А при чем тут Уэйн?

– Он тоже был с ними.

– На этой… видеозаписи? – уточняет Баннер.

– С дрона Лемми, – бормочу я – меня эта часть не интересует. – Я думаю, он их случайно нашел, летал туда-сюда. Ты же знаешь, он помешан на дронах.

– С ними – имеется в виду Рекс Аллен и Фрэнси.

– А также Хетти, и Пол, и Уэйнбо. Но не Йен.

– Кажется, мне нужно поговорить с Лемми Синглтоном.

– Он не очень разговорчивый.

– Вы добровольно решили стать его адвокатом, мисс Дэниэлс?

– Я участвую в этом достаточно долго, чтобы стать учителем истории и тюремным адвокатом.

– Но ты за него ручаешься?

– Я даже за себя не ручаюсь.

– «Это может быть кто угодно», да, – бормочет Баннер. – Поверь мне, для Лит это Евангелие.

– Любые сведения, какие вы предоставите, могут быть использованы против вас, – как бы цитирую я. Из моего собственного символа веры.

– Давно ли Лемми сделал эту запись? – спрашивает Баннер.

– Презентация у него была сегодня, – говорю я. – Наверное… даже не знаю. Это имеет значение?

– Если он это обнаружил неделю назад, а показал только сейчас, то да, это имеет значение.

– У него презентация была назначена только на сегодня.

Вслух эта отговорка звучит так же беспомощно, как и в моей голове. Извини, Лемми.

– Значит, ты пришел сюда только для того, чтобы сообщить мне о шерифе Аллене и его помощнице, – говорю я громким голосом. – Потому что думал: если я услышу это в учительской, то такая новость может вызвать у меня шок. Но кто-то убрал эти три еще совсем свежих тела. Вместе с мотоциклами и лошадьми.

– Предположительно, свежими телами.

– Держу пари, там можно найти покрышки с высоким протектором, – говорю я. – Следы лошадиных копыт?

Баннер молчит.

– Ты там уже все следы затоптал, верно? – спрашиваю я, заранее зная ответ. – Слушай, челюсть Хетти… она… ну, ты знаешь. И шею Пола пронзил корень дерева. И Уэйнбо весь…

Я изображаю, что мой торс выпотрошен.

– Прямо как в кино, – говорит Баннер.

– А ты теперь здесь, командуешь – Джейд, быстро, поспеши, если мы успеем, то сможем положить наши головы на плаху! Давай же, на сей раз это будет здорово! Выжить мы не сможем ни в коем случае!

– И это будет допущение, с которым мне самому не справиться, если, конечно, будет с чем справляться, – добавляет Баннер. – Спасибо за оказанное доверие.

– Ты думаешь, я отдала свой голос за тебя?

– Бывшие заключенные не имеют права голоса.

– Спасибо за напоминание.

– Я здесь не потому, что Лемми притащил какой-то фейк на презентацию, – говорит Баннер, взмахнув рукой в сторону школы. – И я ничего не знаю ни про лошадей, ни про мотоциклы.

– Значит, ничего такого и не было, – говорю я ему.

– Нет трупа – нет и преступления, – произносит Баннер, понявший суть своих слов через мгновение после того, как он их произнес, и теперь набирает в грудь воздуха и сжимает губы, чтобы пресечь собственное словоизвержение. – Извини, – говорит он.

– Нет-нет, ты прав, – говорю я, и бог с ним, что он случайно достал из озера тело моего отца, если бы оно таки всплыло. – А если бы там были Хетти, и Пол, и Уэйнбо? Догадайся, что тогда. И все это больше уже не мое.

– Никогда не думал, что услышу эти слова из твоих уст.

– Ну да. И что? – Я показываю ему свои кусаные-перекусанные пальцы как экспонат номер один. В качестве экспоната номер два я указываю на свои потертые подошвы, где уже шевелю оставшимися семью пальцами в телесного цвета гольфах.

– Ты темнее этого, верно? – говорит Баннер про мою ногу, его ладонь раскрывается, словно его пальцы хотят прикоснуться, хотя голова и говорит им, что делать это не стоит.

– Кто теперь переключает передачи?

– Они не совпадают с твоими…

Остальная часть меня, моя кожа, черноногость, которую я унаследовала от отца.

– Теперь это ноги белой девушки, да. Ну, не останавливайся, шериф. Не останавливайся. Я куплю черные, когда они будут продаваться.

– Полки магазинов тут, кажется, не очень ими забиты, – признает Баннер.

– Не та высота, не те времена, – соглашаюсь я, выпуская дым на сей раз в кусты, – я словно делюсь сигаретой с Майклом.

– Значит, ты здесь не для того, чтобы стащить меня с плотины, заставить меня посмотреть на мертвецов. Тогда почему я здесь с тобой беседую об Орегонской тропе?

– Об этом и была презентация Лемми?

– Зачем ты здесь, Баннер?

– Эди, – говорит он и ловит мой взгляд на время, достаточное для того, чтобы я поняла: это серьезно.

Я мгновенно, сразу же прихожу в чувство.

– Где она? – спрашиваю я.

Из всех обещаний, что я давала, единственное, которое я никогда не смогу нарушить, что бы ни случилось, – это обещание защитить эту маленькую девочку, каждый раз идти к той стене вместо нее, не думая ни о чем.

– Постой-постой, она в полном порядке, крестная, – говорит Баннер, отступая к живой изгороди. Она не поддается, она никого к себе не пустит, как бы им ни хотелось спрятаться, какие бы профессиональные одеяния на них ни были.

– И что? – настаиваю я.

– Может, тебе стоит присесть, чтобы выслушать это.

– Может, тебе стоит поцеловать мою смуглую задницу, шериф.

Баннер поджимает губы, трет свой замызганный подбородок подушечками пальцев правой руки – он меня слишком хорошо знает, чтобы провоцировать.

Двигается он медленно, чтобы не было и намека на агрессивность, вытаскивает сигарету из моих пальцев. Я смотрю на это так же, как может смотреть в вонючую клетку ученый, который дал обезьяне ее первую чашку «Джелл-О».

– Разве твоя задница не становится, ну, типа белой, – очень осторожно говорит он, – когда на тебе эти?..

Он кивает головой, показывая на мои ноги, – речь идет о гольфах. Подозреваю, что он считает гольфы полноценными колготками. Неужели я когда-то падала столь низко? Харрисон может мною командовать вплоть до подола моей дурацкой юбки, но ни на дюйм выше.

– Хорошо, значит, можешь поцеловать мою задницу белой девушки, – говорю я ему. – Но для этого нужно хорошо прицелиться. Ты же знаешь, как мы следим за тем, что едим, и занимаемся йогой.

Баннер фыркает со смеху и, глядя мне в глаза, вставляет мою недокуренную сигарету себе в рот и сразу же затягивается, словно должен успеть сделать это, прежде чем остальная его часть успеет сообразить, чем это он тут занимается.