Проклятие Озерной Ведьмы - Джонс Стивен

Но та я из прошлых времен никогда не заслужит доверия этой идеальной маленькой девочки. Та я из прошлых времен – ее теперь вовсе нет в офисе шерифа. Камеры временного содержания – да, конечно, они там были, нет вопросов.

Я теперь другая. Тифф тоже вполне могла измениться.

Но не Пруфрок. Резня в Кровавом Лагере, может быть, и случилась почти шестьдесят лет назад, но так с тех пор по-настоящему и не прекращалась. Где еще можно потерять голову только за то, что ты приехал забрать из школы своего ребенка?

Судя по показаниям нескольких свидетелей, которые не сразу запрыгнули на тротуар с полосы запрещенной стоянки, они, возможно, видели грязного маленького мальчика, который шел между машинами? Если видели, то это было круто. Может, чуточку рискованно – позволять второкласснику самому пересесть из машины матери в машину какой-то тети, но мы живем в одном из малых городов Америки, чуть ли не в деревне: все будут внимательно следить за этим мальчиком. Никто не проедет по нему колесом.

Но этот малыш с помощью своих маленьких умелых ручек и маленьких быстрых ножек забирается в снова открытое окно той золотистой «Хонды».

И миг спустя – рррраз – фонтан густой крови брызжет в стекло. Мгновение или два спустя голова Карла Дюшама вываливается из окна и катится под машину, стоящую рядом с его, так быстро и беззвучно, что даже те, кто находился рядом, не поняли, что они видели и видели ли что-то вообще. Баскетбольный пасс? Его коробку с пышками, посыпанными сахарной пудрой? В самом ли деле он выкинул сюда свой пакет от «Дотса», прямо перед школой?

Те немногие, кто видел это, пытались воспроизвести случившееся перед своим мысленным взором, чтобы понять, что же такое они видели, а у малыша было достаточно времени, чтобы вылезти из других дверей или из того же окна – этого никто не знал. Баннеру и другим родителями потребовалось не менее пяти минут, чтобы набраться мужества и подойти к «Хонде», потому что они были уверены, что какой-нибудь маленький барсук человеческой породы зарычит и оторвет голову им.

Ваша покорная слуга, конечно, держалась подальше. Ступишь не дай бог не в ту грязь – принесешь ее домой.

Что вовсе не означает, что я не стояла у пары двойных дверей и не провожала Сейди Дюшам обратно, когда она вместе со всей остальной школой помчалась посмотреть, что там такое случилось. Сделать это было непросто. Пока Баннер не вытащил бумажник из куртки цвета хаки Карла Дюшама, тот был просто неизвестным с телефоном с камерой, пытающимся заработать лайки в интернете. Но теперь он еще был и чьим-то отцом. Отцом Сейди, которая одновременно могла и не могла понять, почему все ее одноклассники могут выйти из школы и посмотреть, что там происходит, а она – нет.

– Что там такое? – спрашивала и спрашивала она у меня.

Мне не хватило мужества сказать ей, я просто отвела ее в кабинет заместителя директора и сказала дежурному у входа, что любой, кто выпустит ее из школы на полосу запрещенной парковки, будет иметь дело со мной, ясно?

Кристально.

После этого я могла идти домой, но меня ждал Баннер, он смотрел на меня глазами, которые говорили, что ему нужно поговорить со мной тет-а-тет, и лучше всего это сделать в машине на окружной дороге Пруфрока.

– Это она? – спросил он, глядя в нужную сторону с водительского сиденья, чтобы я понимала, кого он имеет в виду.

– Это невозможно, – пробормотала я ему в ответ, пытаясь найти кнопку, которая открывала бы мое окно. Главным образом потому, что на заднем сиденье его пикапа может спрятаться целая толпа Чаки.

Я не солгала, сказав, что это невозможно, но все равно старая песня Кристины Джилетт про скакалочку уже проигрывалась в моей голове:

Именно слова «И в грязи – ноги следы» не дают мне сейчас выкинуть из головы мысли об офисе Баннера.

Значит ли это, что Стейси Грейвс может ходить по земле? Разве Синнамон не говорила мне, что они с Джинджер как-то раз видели отпечаток босой ноги на берегу? Но я видела Стейси Грейвс достаточно близко и своими глазами, и хотя тот, одетый в какую-то рванину ребенок, который на моих глазах пролез под сеточной оградой, был грязный и злой, как кот, я все же не думаю, что это была она.

Но в то же время в 2019 году озеро вернуло Мелани Харди, верно? И она тоже сильно изменилась. Только отец ее и узнал.

Но хуже всего для таких, как я, кто знает, что ужас идет вразнос в юбилеи, тот факт, что Стейси Грейвс было восемь лет, когда те ребята выкинули ее в озеро, а она сообразила, кто она такая, убежала по поверхности воды и нашла свою мертвую мать, вцепилась в нее.

Восемь лет назад я держала Стейси Грейвс под той же водой, пока ее маленькое тело дергалось, а потом не замерло в моих руках.

Не было ли это перезагрузкой? Не выросла ли она еще раз за последние восемь лет, не из другого ли она теперь материала? Более озерного? Не провела ли она достаточно времени в подводной церкви Иезекииля в Утонувшем Городе, чтобы запомнить, кто она и что умеет? Не она ли тот Ангел озера Индиан, который, как настаивает малышня, не есть просто желаемое, выдаваемое за действительное?

Я не спрашивала об этом у Баннера вслух. Потому что, пока я молчу об этом, пока не превращу в реальность своим голосом, оно не сбудется. Это одно из правил.

Но Баннера беспокоит другой вопрос:

– Почему он?

Почему Карл Дюшам?

Хороший вопрос. Эксперту по слэшерам, каким я считаю себя, давно было пора задать этот вопрос.

Вот только теперь я – нянька.

Нянька, оставившая свою подопечную на диване, потому что маленькие дети не должны изучать содержимое папки, оставленной Баннером прямо на настольном календаре.

Это фотографии того, что Лемми уже показывал на проекторе, съемки, которые катастрофическим образом стерлись с его телефона как раз к тому времени, когда ими заинтересовался Баннер, потому что, как объяснил Лемми, память телефона переполнилась.

Ему всего семнадцать, а потому его телефон – его же главный компьютер. Дрон передает запись на телефон, а телефон хранит записи, пока… пока не перестает их хранить.

– Тифф была занята, – бормочу я касательно фотографий, перебирая их.

Разрешение снимков достаточно велико, чтобы создавать эффект присутствия.

Первый – Рекс Аллен. Его цинковая звезда по-прежнему на тех лохмотьях, в которые превратилась его рубашка, – вот почему звезда Баннера отполированная и новая: та звезда, которую он должен был получить, потерялась. Я заставляю себя разглядывать нашего прежнего шерифа, пока считаю до десяти, это что-то вроде епитимьи.

Следующая фотография – Фрэнси. Ее челюсть висит на одной петле, словно она все еще жует жевательную резинку, как всегда это делала, а левая рука прижата к груди, на пальце теперь слишком большое для нее обручальное кольцо.

Я не знаю, как поступить – передать это Сету Маллинсу или бросить в ящик и не навязывать ему.

Типа, ведь его все равно не посадят в камеру за пожар в лесу.

Не то чтобы, я думаю, у него серьезные планы остаться в живых в ближайшие несколько дней. Если я потеряю кого-то таким вот образом, то я, может, тоже подожгу мой дом, а потом буду просто сидеть там, довольная тем, что все, находящееся вне меня, соответствует наконец тому, что находится внутри меня.

«Что чувствует человек, когда его так вот любят?» – спрашиваю я у Фрэнси.

Когда я задала свой вопрос, она продолжала жевать, а потому ответа не последовало.

И зачем я вообще наказываю себя этим? Тут может быть где-то фолиант с иллюстрациями, который я вполне могла бы полистать вместо этого. Что-нибудь с птичками, или цветочками, или панорамными видами Америки. Или даже с каким-нибудь памфлетом о… не знаю… новых и улучшенных правилах зачитывать права задерживаемому.