Проклятие Озерной Ведьмы - Джонс Стивен

Записки на стикерах приклеены к фотографиям, подписи сделаны рукой Тифф – я помню ее почерк, потому что списывала у нее на уроках географии, и английского, и… Остальные из них тоже в полном порядке. Может, она и полная идиотка, но при этом еще и чертовски умная.

«Не лопатами», – пишет она Баннеру на клейкой бумажке, она младший детектив, вот кто она.

Имея в виду… экскаватор? Разве не экскаватором откапывают новые могилы?

Но не здесь, не у ограды, где надгробия стоят одно подле другого, они тут все будут поломаны, если колесо большого трактора не то что наедет, а просто коснется их.

Но такую яму в земле вручную не откопать.

Верно ведь?

И я ведь не детектив штата, какого Баннер вызвал по телефону тут, в коридоре, но это никакое не открытие – связать труп с плотины с этой пустой могилой. Это не объясняет, зачем оно кому-то понадобилось, но тут «кому» гораздо важнее, чем «зачем». По крайней мере в настоящий момент.

Мне нужно разложить все фотографии одну рядом с другой, чтобы получить представление, кто где, и тогда я смогу…

– Нет, – говорю я, отпрянув от следующей фотографии, которую собиралась положить в верхний угол стола, как часть пазла, пока для нее не найдется подходящего места.

Кресло Баннера отскакивает к стене от моего резкого движения, сотрясает стену исторического пруфрокского материала – Глен Хендерсон и Тобиас Голдинг, гигантская форель, мертвые волки выше, чем персона, которая держит их, мускусные крысы на некой старомодной бельевой веревке перед аптекой.

Эди поднимает голову, ее карандаш замирает. Рамочки у меня за спиной покачиваются на своих гвоздях, ничто не падает, не сотрясается.

Кроме всего того, что я знала.

– Паук, – лгу я.

Эди подтягивает ноги на диван, оглядывает комнату, снова обращает свой взгляд на меня, потом возвращается к своей Очень Важной Картине.

Сердце бьется у меня в горле, я заставляю себя опять взглянуть на фото.

Вот крупный план надгробия над пустой могилой.

ГРЕЙСОН БРАСТ.

Хорошее имя.

Я стою там, постукиваю носком об пол, пока Тифф не замечает меня и не поднимает подбородок в сторону Баннера, как бы сообщая ему о том, кто стоит рядом с ним.

Эди сидит у меня на бедре, в ее ушах наушники, мой телефон она прижимает к своей груди.

Переходить на «Фугази» никогда не рано.

Но еще важнее то, что я не хочу, чтобы она слышала поток сквернословия изо рта тети Джейд.

– Какого хера? – говорю я Баннеру, произнося нецензурщину, но заостряя ее моими глазами.

Чтобы уточнить, что я имею в виду, хлопаю ладонью по папке «Пятница 13-е» на столе Тифф.

Тифф облизывает губы, потом плотно сжимает их.

Напряжение между ею и мной – это пережитки еще со времен средней школы, она была вечной тусовщицей, а я всегда стояла в сторонке, но то, что случилось в воде восемь лет назад, что уничтожило следующие четыре года моей жизни и в немалой мере сбросило меня с рельсов, было записано ее рукой. Этим летом она отвела меня в сторону, когда Баннер и Лета вели меня в его кабинет, заверяла, что никогда не имела в виду ничего плохого, что она была вынуждена выложить записи, что она понятия не имела…

– Была вынуждена? – спросила я, глядя ей прямо в глаза, пока она не отвернулась.

Больше мы к этому не возвращались.

И все равно ведь все же это я рубанула мачете по шее моего отца. Просто я не знала, что это он.

Хотя это ничего бы не изменило.

По крайней мере, так я говорю себе.

Легко быть крутой в своей голове, в своем тайном сердце.

– Значит, теперь ты проверяешь содержимое моего стола? – говорит Баннер, глядя на папку.

– Прекрати ты эту срань, – говорю я, пересаживая Эди на мое другое колено.

Тифф выходит вперед, выпростав перед собой руки, ладони раскрыты, типа «дай-ка мне». Баннер кивает, и я передаю ей Эди, и Тифф тут же начинает муси-пуси прямо в личико Эди, будто она уже не взрослая девочка и ей никогда не придется бороться с собственными монстрами.

– Посмотрим, сможешь ли ты противиться желанию выложить ее в «Инстаграм» [17], – говорю я, моргая два раза, чтобы она могла уловить, что я ей подкидываю.

Тифф очень предумышленно не встречается со мной взглядом, она отходит на шаг и кружится вместе с Эди.

Возвращаясь к Баннеру, я медлю мгновение перед дверью, чтобы быть уверенной, что следующее явление не ждет нас уже там, вздымая грудь от нетерпения, от того, что наша кровь все еще течет внутри нас.

– Грейсон Браст, – говорю я, имея в виду папку.

– Сегодня случилось кое-что похуже, чем ограбление могилы, – замечает Баннер, подходя к кулеру. Он достает стаканчик, сужающийся к донышку, протягивает мне. Я отрицательно качаю головой, и он набирает в стаканчик воду, выпивает залпом. Это всего лишь отвлекающий маневр. Он рассматривает донышко бумажного стаканчика, словно ищет в нем объяснения.

– Это взаимосвязано, – твержу все же я. – Или твои полицейские инстинкты говорят тебе, что тело, выкопанное из могилы и вытащенное с кладбища, в сравнении с мертвым телом прежнего шерифа – это так, ерунда какая-то?

– Нет, не ерунда, – говорит Баннер, тоже останавливаясь перед дверью, что заставляет меня помедлить, задуматься.

И тут я понимаю: нынешний шериф испытывает неприятные чувства, видя мертвого прежнего шерифа.

– Что? – спрашиваю я, присаживаясь на стол Тифф так, что календарь переворачивается, разрушая великолепный порядок на столе.

– Я не знаю что, – говорит Баннер, складывая руки на груди, бумажный стаканчик сминается в его левой руке, как у настоящего крутого парня. – Я знаю другое: новое убийство в средней школе важнее, чем… чем все, что происходит здесь, что бы оно ни было.

– Но ты мог сообщить мне об этом две недели назад, – говорю я ему, имея в виду папку «Пятница 13-е».

Баннер поживает плечами, бормочет:

– Лета мне не позволяла.

– Что вы сказали, шериф?

– Она сказала мне, что ты ушла, что ты покончила со всем этим, что тебя нет, – говорит Баннер, вкладывая в свои слова чуть больше давления. – Что с моей стороны было бы неправильно снова втягивать тебя во все это.

– Ты хочешь сказать, что она знала?

– Теперь ты злишься на нас обоих.

– Я злюсь на весь мир, – говорю я ему, распахиваю дверь и иду, то разочарованно сжимая, то разжимая руки.

Я сама набираю себе воду, что, как мне кажется, можно в некотором роде считать небольшой победой, не знаю. Вкус у воды, как у лейкопластыря, словно она из льда, расплавленного на дне кулера. Но было так приятно смять бумажный стаканчик. Я бросаю его в корзинку для мусора, а Баннер швыряет свой, тот со свистом рассекает воздух и ударяется о стену.

Он поднимает руки, словно через «не хочу» принимает аплодисменты толпы, что для него дело самое обычное.

Он по-прежнему очень даже вызывает отвращение.

– Что сказало мудачье из полиции штата? – спрашиваю я.

– Сомневаюсь, что им бы понравилось такое название, – говорит Баннер, на его лице появляется полуухмылка. – Но они… они говорят, такое случается.

– «Такое»?

– Зная дурную славу Пруфрока, мы не должны удивляться ограблению могилы. Они сталкивались с такими делами и прежде. Люди хотят иметь артефакты.

– Я спрашиваю, что они говорят о…

– О дорожной полосе для родителей, да. Они хотят прислать кого-то.

– И когда ждать?

Баннер складывает губы, давая таким образом понять: он надеялся, что я не задам этого вопроса.

– Говорят… что это не отвечает почерку или стилю…

– Кого – Мрачного Мельника? Или Стейси Грейвс? Только не врать.

– Про Стейси они точно не знают.

– Только я.

Баннер пожимает плечами, добавляет:

– Они говорят, что убийства при свете дня…

– Конечно, не соответствует, – возражаю я. – Но оно и не значит, что это следует игнорировать.