Восстанавливая реальность - Вереш Аттила

Но какая разница? Меня напечатали!

Здесь мне стоило остановиться, успокоиться на том, что сборник укрепит мою шаткую позицию в Академии писателей-фантастов, позволит публиковать умные посты, и я смогу поставить его на полку, чтобы показывать родственникам, как много всего я добился в последние годы. Но нет, конечно, я не мог здесь остановиться. Мне нужно было увидеть свою историю на этом необычном иностранном языке. Пускай я ни слова не пойму, но мне надо было убедиться, что перевод существует, как будто без него не могло существовать меня самого.

Мой рассказ был четвертым по счету. Мое имя было несколько искажено, но я списал это на то, что мы тоже переводим Жюля Верна на венгерский как Дюлу Верна. Конечно, я был рад, но как всегда искал подвох. И все-таки нашел.

Потому что название, которое я так хорошо знал, ведь это я дал его рассказу, на этом языке состояло, по-видимому, из четырех слов. Я бы радовался и дальше, но мой взгляд то и дело останавливался на пробелах между словами. Эти пробелы меня напрягали. Я намеренно назвал рассказ «Из праха». Люблю такие волнующе короткие заголовки. Я бы спокойно принял название, если бы в нем было два или три слова. На английский его можно перевести двумя словами, на немецкий, пожалуй, тремя. Кто знает, может, у этой народности нет выражения «из праха в прах», тогда каким-то образом им пришлось расширить название, например, «Человек, созданный из праха» или «Певица, созданная из праха и в прах обратившаяся», хотя в последнем случае язык скорее должен был обладать поэтической лаконичностью.

Это не давало мне покоя. Я снова отправил письмо редактору, но в ответ получил все то же оповещение об ошибке. Тогда написал Хекле, объяснив ситуацию, но и от нее тоже пришло оповещение об ошибке. Это было более чем возмутительно, хотя меня уже не удивило. Я перепробовал все способы, чтобы найти сборник в интернете, но в Гугле ничего толкового не находилось. Конечно, поиск усложняло еще то, что на моей раскладке не было таких букв, я даже название сборника еле напечатал. В итоге решил обратиться за помощью на Реддит. Сфотографировал одну из страниц сборника (хотя чего скрывать… не одну из, а ту, на которой был напечатан первый абзац моего рассказа) и отправил в несколько тредов, где люди со всех уголков света обсуждали языки и вопросы лингвистики. What Language is this? [2] – написал я под каждым постом, а потом принялся терпеливо ждать, когда же мне ответят.

К моему удивлению модератор на Реддите удалил все мои посты, так как они, по его мнению, нарушали условия пользовательского соглашения, а мой аккаунт забанили на четыре дня. Честно сказать, я был в ярости, потому что ничего запрещенного не постил, да и вообще, что можно такого сделать, чтобы тебя заблокировали на странице, где вообще-то неонацисты преспокойно обсуждают превосходство белых.

Однако за минуту до того, как меня заблокировали, под одним моим постом появился ответ: «Ратун сампи». Это все, что сообщил пользователь, а чуть позже мой пост вместе с комментарием удалили.

Я вбил эти два слова в поисковик, но он выдал мне очень мало результатов, в основном не относящихся к делу. Первым был аккаунт в соцсети какого-то, предположительно, тайца, затем несколько страниц с неполным соответствием про саамов, но ничего из этого не помогло мне разгадать загадку моего авторского экземпляра. Я дописал слово «венгерский» и запустил новый поиск, кто знает, вдруг этот сборник где-то рекламировали. И мне повезло! На третьей странице с результатами нашлась статья двадцатилетней давности, в ней упоминалось имя одного молодого лингвиста, доктора Андраша Войт-Келемена, который занимался исследованиями в том числе и «языков ратунов». По его имени я нашел следующее: доцент Института языкового посредничества Университета имени Лоранда Этвеша, специалист по экзотическим языкам. Больше ничего особенного выяснить не удалось, только несколько ссылок на университетские публикации. Еще несколько лет назад я пообещал себе, что всю оставшуюся жизнь буду читать только тексты развлекательного характера, именно поэтому решил обойти стороной публикации доктора Андраша Войт-Келемена. Нашел добавочный номер, по которому, вероятно, можно было бы позвонить доценту, но, сколько бы ни звонил, никто мне не ответил. Я отправил имейл, на который в течение нескольких дней никто не отвечал, а затем пришло короткое письмо: доцент пригласил меня в свой офис в здание филологического факультета Университета имени Лоранда Этвеша строго в приемные часы.

Не стоило тратить на это время, но я как раз подумывал заглянуть в книжный магазинчик при университете. Я тешу себя тем, что смогу найти там дешевые книги, при этом жутко боюсь, что однажды найду там свои произведения. Я выбрал два сборника современной художественной литературы, которые точно никогда не прочитаю, но которые будут хорошо смотреться на полке, и только после этого отправился в здание университета. В коридорах было холодно, потому что денег на отопление опять не хватало.

Я постучался, дверь офиса открыла секретарша доктора Андраша Войт-Келемена. Не уверен, что она была секретаршей, скорее ассистентом преподавателя, в любом случае по девушке было видно, что она в дурном настроении, не высыпается, ей не нравится ее жизнь, и вероятно, ее постоянно все донимают. Господин доцент сидел за столом, взвалив все свои сто сорок килограммов на старый офисный стул. На доценте был вельветовый пиджак, в нескольких местах прожженный сигаретой. Он не брился уже несколько дней. При каждом вздохе у него из легких раздавался свист, при этом на столе валялась красная пачка «Мальборо» и пластиковая зажигалка с изображением обнаженной женщины, а ногти доцента пожелтели от никотина. Голос у него был глубокий и грубый, а волосы похожи на мочалку.

Я представился и объяснил свою ситуацию, сказал, что хотел бы сравнить свой рассказ с переводом, и не может ли случайно господин профессор – или как там правильно величать этих, чтоб их, университетских лекторов – сказать, насколько тексты соответствуют друг другу. Я показал ему сборник, ну и конечно же свой рассказ, и стал ждать ответа. Доктор Андраш Войт-Келемен взял книгу, бросил взгляд на страницу, а затем выпустил томик из рук. Он откашлялся, достал сигарету из пачки, бросил резкий взгляд на ассистентку, чтобы та открыла окно.

Доктор Андраш Войт-Келемен не стал церемониться. Он закурил и дал понять, что понимает слова, напечатанные на бумаге, хотя ему в голову не приходило, зачем кому-то понадобилось видеть язык ратун сампи в печатном виде. Тем не менее надежды, что перевод может быть хорошим, он тоже не дал, так как, насколько ему известно, на этом языке еще никогда не выходило художественных произведений. Читать это вслух у него желания нет, но он может перевести текст. Я, конечно, обрадовался и надеялся, что для него это не составит большого труда, ведь если все будет хорошо, то мой оригинальный текст и перевод должны быть практически идентичны. Мне достаточно, если он просто пробежится по венгерскому тексту и его переводу на ратун сампи (ведь, насколько я понял, господин доцент назвал этот язык ратун сампи, как и пользователь на Реддите), и подтвердит, что тексты соответствуют друг другу, тогда я снова смогу радоваться публикации.

Однако доктор Андраш Войт-Келемен дал мне понять, что он непременно хочет конвертировать свои знания в наличные деньги и свой гонорар определил в полтора миллиона форинтов за страницу. Я уважаю людей, которые запрашивают соответствующую цену за свои с трудом приобретенные, к тому же редкие знания, ведь ценность есть только у того, за что платят. Однако я не хотел платить, я ж не дурак. Эту мысль я и донес до профессора, доцента или кто он там, подчеркнув, что я не жду от него литературного перевода, мне достаточно просто сравнения. Я действительно считал крайне несправедливым заплатить несколько десятков миллионов форинтов за то, чтобы мне перевели мой собственный рассказ обратно на родной язык. Все это время доктор Андраш Войт-Келемен смотрел мне прямо в глаза сквозь сигаретный дым, затем откашлялся и, сопровождая свою речь многочисленными ругательствами, принялся излагать кризис интеллигенции, что никто не хочет платить за знания, затем он очертил мое место в этом кризисе, что я хочу чего-то от интеллигенции, но платить за это не готов. В его глазах, по сути, я и есть проблема. Когда он закончил, я тоже принялся излагать кризис творческой сферы, сопровождая свою речь многочисленными ругательствами, что это не профессия, что писателей много, а читателей мало, что никто не хочет платить за книги, в которые человек вкладывается годами, так мы и подошли к нашему общему кризису. Что у меня нет денег, а доктору Андрашу Войт-Келемену нужны были именно они.