Корсет - Перселл Лора

Мы никогда не пили хороший чай, к которому привыкли вы, мисс. Продавцы чая бесцеремонные обманщики: они красят листья, подмешивают к ним траву… Но даже такой чай был для меня редким угощением.

– Знаешь, девочка моя, – мама подсела ко мне на боковину кресла, – на самом деле, виновата во всем я. Это я настояла, чтобы папа отдал тебя именно в эту школу, где учатся девочки из семей… более обеспеченных. Такие, какой я была в свое время. Следовало догадаться, что они непременно станут дразнить тебя. – Мама поджала губы, как делала всегда, когда шитье было особенно трудным. – Прости меня, Рут. Но тебе нужно научиться не обращать на них внимания. Они на самом деле очень глупые девочки, и им скоро надоест, и они найдут кого-то другого, чтобы издеваться.

Я сделала глоток чая и закрыла глаза, которые уже болели от слез.

– Мама, они ненавидят меня!

– Что еще за глупости? Конечно, нет! Рут, я знаю, о чем говорю, сама училась в школе. Девчонки постоянно травят кого-то. И отношения между ними меняются очень быстро: сегодня не разлей вода, а завтра уже козни друг другу строят. Вот увидят они, как ты прекрасно шьешь, – и будешь среди них настоящей звездой!

Я ничего не ответила, только еще плотнее закуталась в плащ.

– Так, ну теперь давай посмотрим, что можно сделать с твоим капором.

Я просто сидела, даже не притрагиваясь к ужину. В комнате становилось все темнее. От одной мысли о еде меня мутило, равно как и от мыслей о себе самой. Интересно, мои одноклассницы, эти жестокие и тщеславные девчонки, тоже сейчас ужинают? Я представила себе Розалинду Ордакл за обеденным столом: белоснежная накрахмаленная скатерть, изящный канделябр… Она грациозно заправляет за ушко свои белоснежные локоны и нарезает нежного лосося, отправляя в свой изящный ротик по малюсенькому кусочку. Если бы я могла унизить ее так же, как она унизила меня. Если бы я только могла… Взять бы свечу из этого серебряного канделябра и втиснуть между этих белых сахарных зубов. На глазах у всех. Вот тогда бы она узнала, что это такое – быть посмешищем для всех и сгорать от стыда.

– Не надо, мама! – воскликнула я, поставив на пол тарелку с нетронутым ужином. Кусочек сыра блеснул, как молодой месяц. – Если ты будешь чинить мой капор, не успеешь вовремя со всеми заказами.

И тут маму словно осенило. Она широко улыбнулась, не выпуская изо рта булавки.

– Может, ты пока поможешь мне с заказом от Метьярдов? – Она вынула булавки изо рта и положила их на боковину кресла. – Хочешь?

Ее лицо скрывала тень, и я не могла понять, серьезно ли она.

– А вдруг я все испорчу?

– Нет-нет, у тебя получится, я знаю.

С этими словами мама поднялась и пошла в другой конец комнаты.

У меня от страха похолодело в животе. Заказ от Метьярдов! Это же, что называется, святая святых! Лучшие ткани, которые ни в коем случае нельзя испортить. Миссис Метьярд заставляла маму платить за них вперед. Если что-то испортить или не уложиться в срок, придется выплатить штраф.

– Ты только посмотри, какая красота! Такой изящной вышивки у нас еще не было. Перчатки для невесты.

Мама бережно, еле дыша, положила мне на колени тончайший шелк, словно это было спящее дитя. Белоснежная основа, голубоватый уток [6]. Вдоль шва на большом пальце поблескивала тонкая серебряная нить. Очень красивые перчатки! У той, что их наденет в свой торжественный день, сердце будет колотиться на кончике каждого пальчика. Мама уже вышила на левой оранжевый цветок и начала вышивать рядом серебряной нитью веточку мирта.

– Вот смотри: я сама придумала рисунок. Просто вышей то же самое на правой.

У меня пересохло во рту, и я громко сглотнула. Еще секунду назад мне хотелось громить все вокруг. Но мама предложила мне направить энергию в другое русло – созидательное!

– Пойду помою руки, – еле выдавила я из себя.

Она никогда раньше не доверяла мне работу для Метьярдов. Я понимала, что мама идет на риск, доверяя мне столь важный заказ, только чтобы хоть как-то приободрить. Если я откажусь или сделаю что-то не так, она никогда больше не поручит мне такую работу.

Я пошла наверх, сняла плащ и с большим трудом высвободилась из лохмотьев, в которые превратилась моя одежда. То и дело морщась от боли, я натянула на себя новую нижнюю рубашку и платье с длинными рукавами и высоким воротом, чтобы мама не увидела синяки и царапины на моем теле, а потом спустилась вниз, где мама уже зажгла сальную свечу.

– Шелк довольно сложно удерживать в руках, Рут, он очень скользкий. А серебряная нить грубая, она застревает в ткани, с ней надо работать очень аккуратно.

– Хорошо, мама!

Я взяла в руки правую перчатку и устроилась поудобнее. Пару секунд – и серебряная нить вместе с шелковой перчаткой стали мне как родные. Чад от свечи разъедал глаза, распухшие от слез. Серебряная нить поблескивала в свете пламени. Я сощурилась, так что могла разглядеть лишь кончик иглы. А потом мои руки задвигались, словно сами собой.

Я все вышивала и вышивала, стежок за стежком, а в глазах стояли слезы. Мысленно я снова и снова переживала все события этого ужасного дня, вспоминала каждое гадкое слово, брошенное мне в лицо, каждый удар, каждый рывок за волосы.

А потом я стала представлять себе невесту, которая наденет эти перчатки: вот она стоит вся в белом и держит за руку того, кто готов поклясться ей в вечной любви и верности. У меня такого не будет никогда. Мне предстоит шить и вышивать, и, возможно, для многих я стану лучшей швеей, но никто и никогда не назовет меня лучшей девушкой. Пределом моих мечтаний может быть лишь работа за прилавком галантереи. Шикарные женщины будут, смеясь, расплачиваться, надевать расшитые мною перчатки и на крыльях любви выпархивать из дверей магазина в свою шикарную жизнь. Мой удел – вдыхать аромат их изысканных духов и старательно подсчитывать оставленные ими монеты.

Чтобы быть счастливой, требуется всего ничего: смазливое личико да любящий муж, а еще возможность шить и носить красивую одежду. Разве это так много? Но уже сейчас, когда мне всего-то двенадцать лет, я вынуждена признать, что этого никогда не будет. У меня нет ни единого шанса – так зачем мне тогда вообще жить?

– Рут!

Я вздрогнула от резкого оклика мамы и уколола палец. Инстинктивно я сразу отдернула руку, боясь запачкать дорогую ткань кровью.

– Отодвинься подальше от свечи – от нее летят искры. Не дай бог прожжешь перчатки!

Мама подошла, взяла из моих рук перчатку и стала разглядывать вышивку. Она долго вертела ее, и глаза становились все шире.

– Мама, я сделала что-то не так? – испуганно взмолилась я. – Мама, я распущу аккуратно и все переделаю!

– Рут… – нежно отозвалась мама.

– Мамочка, прости меня…

– Девочка моя, это просто невероятно! Как ты это сделала?

Мама не могла отвести глаз от расшитой мной перчатки. Я еще не закончила, и иголка болталась на серебряной ниточке, то вспыхивая отраженным пламенем свечи, то пропадая в темноте.

Я вжалась в кресло, ожидая ругани и побоев.

И как это я позволила себе думать о посторонних вещах за такой важной работой?! Нужно было сосредоточиться только на вышивке, делать все аккуратнее и продумывать каждый стежок.

– Рут, девочка моя, ты где-то видела этот рисунок раньше?

Я в недоумении уставилась на свою работу. Серебряный узор сверкал и переливался. Мне удалось не только скопировать мамину вышивку, но и сделать ее еще интересней. Над оранжевым цветком порхали бабочки. А на веточке мирта красовались ягодки, цветочки и бутончики. Я немного изменила форму листьев, а тычинки у цветов сделала длиннее, и они стали как живые. Теперь мамину вышивку на левой перчатке придется дополнить, потому что по сравнению с моей она стала выглядеть простовато.

– Где ты видела это, Рут? В витрине магазина по пути из школы домой?

Я не знала, что ответить. Скорее всего, где-то видела. Должна была видеть. Ну не могла же я вышить такую красоту, не подсмотрев ее?