Жатва. Том 1 (СИ) - Мичурин Артем

Башни и шпили Швацвальда показались задолго до того, как Волдо смог разглядеть их за утренней дымкой, висящей над уходящими в горизонт полями. Он всё рассказывал о колоссальности и величественности этих сооружений, пока я оценивал их собственными глазами. И да, конопатый не преувеличил ни на йоту. На северной границе облюбовавшего небольшую возвышенность города высился огромный замок на холме. Говоря «огромный», я имею в виду не то, что он был самым крупным строением Швацвальда, и не то, что он был самым высоким. Нет, в таком случае я подобрал бы иной эпитет. Но этот замок был действительно ОГРОМНЫМ. Он напомнил мне ворона, сидящего на пне, перед которым лежала куча рассыпанного гороха — домишки Швацвальда, до того крохотные, что не шли ни в какое сравнение с нависшей над ними циклопической каменной глыбой. Думаю, они все без проблем поместились бы в его залах и коридорах, оставив ещё немало свободного пространства. Весь город выглядел не более, чем придверным ковриком этого титана.

— О! Вон, видите?! — вытянул Волдо руку в сторону чуда местного зодчества. — Громадина на холме! Это и есть замок Бертольда Длинноногого!

— Глазею на него уже с полчаса.

— А… Я забыл про ваши глаза. В общем, нам туда.

— Полагаю, спрашивать, знаешь ли ты кого-нибудь, ориентирующегося в этом монстре, глупо.

— Глупее не придумать. Но вы правы, нам понадобится проводник, иначе рискуем заплутать и помереть с голоду.

— Ну, мы с Красавчиком найдём, чем перекусить.

— И чем же? — насупился Волдо.

— Не ссы, там ассортимент и без тебя будет богатый.

— Вы в самом деле готовы есть плоть человека?

— Разумеется. И ты тоже. Да почти каждый готов при необходимости. Просто, не все с такой необходимостью сталкивались, вот и корчат из себя неженок.

— Вы так уже делали? — конопатая физиономия сложилась в гримасу крайней степени отвращения.

— И не раз.

— Что же за обстоятельства вас на это толкнули?

— Голод, само-собой. Вот однажды мы с напарником заплутали в муромских лесах, три дня не могли хоть к какой-нибудь дороге выйти. Ну я его и съел.

— Напарника? — уточнил Волдо упавшим голосом.

— Ага. Да не о чем переживать, говно был человечишка, и на вкус такой же. Но голод не тётка, знаешь ли.

— Всего три дня без еды, и вы уже съели человека?!

— День, на самом деле. Так-то у нас провианта на двое суток хватило. Что? Питаться нужно регулярно, а то желудок испортишь. У нас там душ животворящих не было, между прочим.

Волдо вперился в меня округлившимися глазами, но развивать тему данного эпизода моей биографии не стал.

— Ладно… А ещё когда ели?

— Да много когда. Как-то раз в Арзамасе после удачной стрелки загуляли с корешами в подмятом кабаке, накидались до зелёных чертей, поплясали, поблевали, ёбла побили, ну и скучно стало. Начали кабатчика донимать, мол, чё там у тебя в меню изысканного, а то, понимаешь, кормит новую крышу хрючевом каким-то. Застремали бедолагу так, что аж заикаться стал, всё никак не мог «бефстроганов» выговорить. Короче, его на тот самый бефстроганов в конце концов и пустили. Вышло недурно.

— И какая в этом была необходимость? — спросил рыжий, потратив некоторое время на попытку осмыслить описанное.

— Слыхал когда-нибудь выражение «за компанию»? Я хоть и не особо компанейский, но в тот раз обстоятельства обязывали. Все мы — винтики социума, в той или иной степени.

— То есть, это социум заставил вас съесть ни в чём не повинного кабатчика?

— Схватываешь на лету!

— Ясно, — покивал Волдо, глубокомысленно поджав губу. — Думаю, дело в том, что вы убеждённый каннибал.

— Вовсе нет. Выбирая между человечиной и свининой, я точно выберу свинину. Не то чтобы они сильно различались по вкусовым качествам, просто, свинья — более чистое животное. Но я не так уж брезглив. А кроме того, к представителям рода человеческого отношение имею весьма косвенное, так что даже технически каннибалом меня назвать нельзя.

— Знаете, я до сих пор не могу понять — вы в самом деле настолько безразличны к людским жизням, или рассказываете всё это чтобы запугать меня.

— Ради чего мне тебя запугивать?

— Например, чтобы я и подумать боялся о предательстве.

— Ну, коли ты такие мысли не только имеешь, но и озвучиваешь мне, непохоже, что ты сильно запуган. А как думаешь предать?

— Я мог бы пойти на сделку с властями — ваша голова в обмен на мою свободу. А в довесок предложу баронессу, Брокка, Сезара и всю его шайку.

— Хм… Звучит как вполне рабочий план. При условии, что те самые власти тебя через хуй не кинут, наобещав с три короба.

— Это его самое слабое место. Даже действуя через посредников, я смогу обезопасить себя лишь от немедленной расправы, но не от дальнейшего преследования, когда останусь один, без вашей защиты.

— Вижу, ты провёл немало времени за обдумыванием деталей.

— Не стану врать, это так. Сидя в клетке, я перебирал любые варианты спасения, но все они имели большие изъяны. А потом пришли вы, спасли меня, и я осознал, что наилучший план — оставаться с вами. В запугивании нет нужды. Моя верность обусловлена не страхом, а холодным расчётом.

Да, под этими рыжими кудрями определённо не солома. Так изящно мне ультиматумов ещё не выдвигали. Впрочем, требования справедливы и, что куда важнее, выполнимы.

— Холодным расчётом, значит… Ладно. Немного грустно, конечно, от того, что это обусловлено не любовью или, на худой конец, огромной симпатией, но ладно. Раз уж сегодня у нас день шокирующих откровений, вывалю-ка и я порцию. Ты можешь всецело рассчитывать на мою защиту, пока наши пути идут параллельными курсами. Но учти, — развернул я лошадь и прицелился пальцем в конопатую физиономию, — если встанешь поперёк, я размажу тебя по дороге так тонко, что страшилки об этом будут ещё долго передавать из уст в уста от столицы до самых глухих окраин вашей сраной империи. Не запугиваю, информирую.

Волдо молча кивнул, принимая условия сделки.

К полудню мы неспешно добрались до первых домов, раскиданных тут и там среди пригородных полей. Присмотревшись к нескольким, я выбрал наиболее уединённый, с одинокой фигурой, изредка показывающейся в окнах. Нужно было дождаться темноты, хлебнуть горячего и передохнуть, желательно не на камнях, корнях и прочих сомнительных удобствах под открытым небом. Души-душами, а старые кости нет-нет да и напоминали о себе.

Не мудрствуя с причинами визита, я постучал в дверь и на вопрос «Кто там?» привычно и уверенно ответил:

— Инквизиция, открывай.

— Инквизиция? — произнёс испуганно немолодой мужской голос. — А… А что от меня нужно? Я ничего…

— Либо ты немедленно откроешь, либо я во имя Пресвятой Амиранты предам этот дом очищающему огню.

— Ладно-ладно! — заскрипел изнутри засов, а потом и петли. — Зачем так сразу?

В дверном проёме стоял невысокий сухой мужичок с нечёсаной бородой и редкими остатками шевелюры на покрытом пигментными пятнами скальпе, в руке он, несмотря на безмерное уважение к церкви, всё ещё сжимал серп, который, впрочем, полетел на пол, едва мой осуждающий взгляд коснулся этого не по назначению используемого сельхозинвентаря.

— Так, значит, ты встречаешь защитников нашей веры?

— Простите, — попятился тот, выставив перед собой руки. — Я не хотел вас оскорбить.

— Да не переживай, — вошёл я внутрь и осмотрелся. — С этими хуесосами только так и надо.

— А вы разве не…? — заподозрил что-то радушный хозяин, но вошедшие следом Волдо и в особенности Красавчик мигом развеяли всю таинственную недосказанность. — Нет-нет-нет!!! — шуганулся мужичок в самый дальний угол, по пути сметая со стола посуду и роняя табуреты. — Пресвятая Амиранта!!! Кто вы такие?! Что вам от меня нужно?!

— Во-первых, мне нужно, чтобы ты перестал истерить. Мой демон нервничает от резких звуков.

Мужичок перевёл ошалелый взгляд на оскалившегося Красавчика и зажал рот руками.

— Делаешь успехи. Во-вторых, я хочу, чтобы ты угостил нас горячей едой и холодным пивом, если найдётся. Только давай без ядов. Договорились? Вот и славно, — ответил я на его активные кивки. — Мы немного передохнём, бесстыже пользуясь твоим гостеприимством, и пойдём себе дальше. Будешь молодцом — останешься цел и при деньгах. Можем даже душ отсыпать. Но если попытаешься сбежать или позвать на помощь… — указал я на глухо зарычавшего Красавчика, отчего мужичок вздрогнул и съёжился в своём углу. — Не обессудь.