Худеющий - Кинг Стивен

Она улыбнулась и легонько коснулась его руки. Да, они замечательно отдохнули – Хайди уж точно. Хайди определенно сумела забыть все плохое: и погибшую цыганку, и предварительное судебное заседание, на котором дело было прекращено, и старого цыгана с гниющим носом. Для Хайди все эти беды остались в прошлом, как и дружба Билли с тем итальяшкой-бандитом из Нью-Йорка. Но ее все равно что-то тревожило. Билли покосился на нее и увидел, что она уже не улыбается, а пристально глядит на него, и вокруг ее глаз стали заметны тоненькие морщинки.

– Пожалуйста, – сказал он. – Всегда пожалуйста, детка.

– И когда мы приедем домой…

– Я опять завалю тебя в койку! – воскликнул он с наигранным энтузиазмом и изобразил похотливый оскал. Хотя, если по правде, сейчас у него вряд ли встало бы даже на всю команду чирлидерш «Далласских ковбоев», марширующих перед ним в дизайнерском нижнем белье. И дело не в том, сколько раз они с Хайди занимались любовью в Мохонке; все дело в предсказании. ОТОЩАЕШЬ. Такого там быть не могло – ему наверняка показалось. Хотя нет, черт возьми, не показалось. Надпись была очень даже реальной и четкой, как заголовок на передовице «Нью-Йорк таймс». И эта реальность пугала больше всего, потому что в набор предсказаний на платных весах «ОТОЩАЕШЬ» не входит. Даже «ВАША СУДЬБА – В СКОРОМ ВРЕМЕНИ ПОХУДЕТЬ» не прокатит. Люди, пишущие тексты для таких предсказаний, обычно ограничиваются чем-то вроде дальних дорог и нежданных встреч со старыми друзьями.

Стало быть, ему это привиделось.

Да, именно так.

Стало быть, у него что-то не то с головой.

Не говори ерунды.

Это не ерунда. Когда воображение выходит из-под контроля, это плохой знак.

– Можешь меня завалить, если хочешь, – сказала Хайди, – но мне бы хотелось, чтобы ты завалился в ванную и встал на весы.

– Да ладно, Хайди! Я чуток похудел, в чем проблема?

– Я рада, Билли, что ты похудел, я тобой очень горжусь, но все эти пять дней мы были вместе почти постоянно, и я совершенно не представляю, как тебе удалось сбросить вес.

На этот раз он смотрел на нее чуть дольше, но она на него не смотрела; она сидела, скрестив руки на груди, и глядела прямо перед собой.

– Хайди…

– Ты ешь столько же, сколько всегда. Может быть, даже больше. Видимо, горный воздух подстегивает аппетит.

– Лучше говори прямо. – Он притормозил, чтобы бросить сорок центов в автомат на въезде на платный участок дороги. Его губы сжались в тонкую белую линию, сердце бешено заколотилось в груди, и он вдруг разозлился на Хайди. – Ты хотела сказать, что я большой жирный боров. Вот и говори сразу. Какого черта? Я как-нибудь переживу.

– Я говорила совсем о другом! – воскликнула она. – Зачем ты так, Билли? Зачем ты меня обижаешь? Мы с тобой так хорошо отдохнули, а ты пытаешься все испортить.

Даже не глядя на Хайди, он понял, что она чуть не плачет. У нее дрожал голос. Он пожалел о своих грубых словах, но сожаление не отменило злости. И страха, который таился за злостью.

– Я и не думал тебя обижать. – Он так крепко сжал руль, что у него побелели костяшки пальцев. – Я тебя никогда не обижу. Но когда человек начинает худеть, это же хорошо, Хайди, а ты как будто меня укоряешь.

– Это не всегда хорошо! – От ее крика Билли испуганно вздрогнул, и машина вильнула. – Это не всегда хорошо, и ты сам должен знать!

Она все же расплакалась и теперь рылась в сумочке в поисках бумажных салфеток в своей характерной манере, которая отчасти его умиляла, а отчасти бесила. Он протянул ей свой носовой платок, и она вытерла слезы.

– Говори все, что хочешь, Билли. Злись на меня сколько влезет. Можешь даже испортить мне все впечатление от нашей чудесной поездки. Но я тебя люблю и скажу как есть. Когда люди внезапно худеют без всяких диет, это может быть признаком очень серьезной болезни. Это один из семи первых симптомов рака. – Она вернула ему платок. Когда Билли его забирал, он случайно коснулся ее руки. Рука была очень холодной.

Что ж, слово сказано. Рак. Рифмуется с «ништяк». Рак? Да все ништяк. Видит бог, это слово неоднократно мелькало у него в голове с тех пор, как он встал на весы рядом с тем обувным магазином. Оно маячило, словно замызганный воздушный шарик в руках злого клоуна, и он каждый раз от него отворачивался. Так отворачиваются от нищенок, что целыми днями сидят, покачиваясь, в укромных замусоренных закутках на Центральном вокзале… или от резвящихся цыганят, которых не счесть в каждом таборе. Цыганята поют странными голосами, заунывными, но в то же время чарующе нежными. Цыганята умеют ходить на руках, ухитряясь удерживать бубны босыми грязными ногами. Цыганята жонглируют. Цыганята утрут нос любому из местных мастеров фрисби; они запросто крутят одновременно по две или даже по три пластиковые тарелки не только на пальцах, но и на носах. Они смеются, проделывая свои трюки, и кажется, будто у них у всех либо какая-то кожная болезнь, либо косоглазие, либо заячья губа. Когда видишь такое причудливое сочетание прыткости и уродства, можно лишь отвернуться. А что еще делать? Нищенки, цыганята и рак. Даже этот поток беспорядочных мыслей напугал Билли.

Но может быть, это к лучшему, что страшное слово произнесено.

– Я хорошо себя чувствую, – повторил он, наверное, уже в шестой раз после той ночи, когда Хайди вдруг завела разговор о его самочувствии. И черт возьми, это чистая правда! – У меня, кстати, были хорошие физические нагрузки.

Тоже чистая правда… по крайней мере в последние пять дней. Они вместе прошли Лабиринт, и хотя Билли пыхтел всю дорогу и пару раз в самых узких местах ему пришлось втянуть живот, он нигде не застрял. На самом деле Хайди запыхалась даже больше его самого, и именно Хайди дважды просила остановиться передохнуть. Билли дипломатично молчал о ее неумеренном курении.

– Я верю, что ты хорошо себя чувствуешь, – сказала она, – и это прекрасно. Но все равно лучше провериться. Ты уже полтора года не был на медосмотре. Доктор Хьюстон наверняка по тебе соскучился…

– Добрый доктор, старый нарк, – пробормотал Халлек.

– Что?

– Ничего.

– Но говорю тебе, Билли, нельзя сбросить почти двадцать фунтов за две недели на одних только нагрузках.

– Я не болен!

– Тогда сходи на осмотр ради меня, чтобы я успокоилась.

Весь оставшийся путь до Фэрвью они оба не проронили ни слова. Халлеку хотелось обнять жену и сказать, что, конечно, он сделает все, как она говорит. Но ему в голову вдруг пришла одна мысль. Совершенно абсурдная мысль. Абсурдная, но все равно жуткая.

Может быть, это такой новый способ цыганского проклятия? Друзья и соседи, как вам такой вариант? Раньше цыгане превращали тебя в волка-оборотня, или подсылали демона, чтобы он оторвал тебе голову посреди ночи, или еще что-нибудь в таком духе, но все меняется, верно? Что, если этот старик прикоснулся ко мне и заразил меня раком? Хайди права, это очень тревожный симптом… когда ни с того ни с сего вдруг худеешь на двадцать фунтов, это уже как шахтерская канарейка, упавшая замертво. Рак легких… лейкоз… меланома…

Мысль была идиотская, но она все равно не давала ему покоя: Что, если он прикоснулся ко мне и заразил меня раком?

Линда встретила их бурными объятиями и поцелуями и, к изумлению обоих родителей, вытащила из духовки очень даже пристойную лазанью, которую подала на бумажных тарелках с портретом рыжего кота Гарфилда, известного обожателя этого блюда. Она спросила, как прошел их второй медовый месяц («Мне показалось, она намекала, что мы впали в детство, если и вовсе не в старческий маразм», – сухо заметил Билли в разговоре с Хайди, когда вся посуда была перемыта и Линда с двумя подругами умчалась доигрывать бесконечную партию в «Подземелья и драконы», тянувшуюся у них почти год), но как только они приступили к рассказу о своей поездке, воскликнула: «Кстати! Вы мне напомнили!» – и уже не умолкала до конца ужина, пересказывая все последние главы «Повести о чудесах и кошмарах средней школы Фэрвью», бесконечной истории, увлекательной для нее, но не особенно интересной для Билли и Хайди, хотя оба старательно делали вид, что внимательно слушают. Все же их не было дома почти неделю.