Худеющий - Кинг Стивен

В среду утром Халлек впервые за много лет отменил устоявшийся ритуал. В среду утром Халлек подался в еретики. Если и вовсе не в сатанисты, потому что сознательно извратил весь обряд, перевернув его с ног на голову, как дьяволопоклонники на своих черных мессах переворачивают распятия и читают «Отче наш» задом наперед.

Он оделся, ссыпал в карманы всю мелочь, которую смог найти в доме (разумеется, не забыл и армейский складной нож), надел свои самые тяжелые ботинки и съел совершенно гигантский завтрак, решительно игнорируя боль в переполненном мочевом пузыре. Яичница из двух яиц, четыре куска бекона, тост и картофельные оладьи. Апельсиновый сок. Чашка кофе (с тремя ложками сахара).

Со всем этим грузом, плещущимся в животе, Халлек поднялся наверх, вошел в ванную и угрюмо посмотрел на весы. Ему и раньше-то было не слишком приятно на них смотреть, а теперь так и вовсе противно.

Собравшись с духом, он встал на весы.

221.

Не может быть! Сердце бешено заколотилось в груди. Черт, нет! Здесь явно что-то не то! Что-то…

– Прекрати, – хрипло прошептал Халлек. Попятился от весов, как пятятся от собаки, готовой наброситься и укусить. Прижал ко рту тыльную сторону ладони и медленно вытер губы.

– Билли? – позвала снизу Хайди.

Халлек повернул голову влево и увидел свое отражение в зеркале. Лицо белое, как полотно. Под глазами – синюшные мешки, которых не было раньше. И морщины на лбу, кажется, сделались глубже.

Рак, подумал он снова и услышал, как наяву, шепот старого цыгана.

– Билли? Ты там, наверху?

Да, это рак. Точно рак. Он меня проклял. Старуха была его женой… или, может, сестрой… и он меня проклял. Неужели такое возможно? Неужели такое бывает? Неужели прямо сейчас рак пожирает меня изнутри, как сожрал его нос…

Из горла вырвался слабый, испуганный стон. Лицо в зеркале посерело от ужаса – оплывшее лицо безнадежного инвалида. В эти мгновения Халлек почти поверил, что действительно болен раком.

– Би-и-и-лли-и-и!

– Я здесь. – Его голос не дрогнул. Почти.

– Господи, я уже целую вечность тебя зову!

– Извини.

Только не поднимайся сюда, Хайди. Сейчас тебе лучше меня не видеть, иначе ты сразу, еще до полуденных колоколов, отправишь меня прямиком в клинику Мэйо. Стой где стоишь. Я тебя очень прошу.

– Ты не забудешь записаться на прием к Майклу Хьюстону?

– Нет, – сказал он. – Не забуду.

– Спасибо, милый, – тихо отозвалась Хайди и, слава богу, ушла.

Халлек помочился, вымыл руки и лицо. Когда решил, что опять стал похож на себя – ну, так… более-менее, – пошел вниз, пытаясь насвистывать.

Никогда в жизни ему не было так страшно.

Глава 6: 217

– Сколько ты сбросил? – спросил доктор Хьюстон. Халлек, полный решимости говорить правду, и только правду, ответил, что сбросил почти тридцать фунтов за три недели.

– Ого! – сказал Хьюстон.

– Хайди слегка беспокоится. Сам знаешь, жены вечно волнуются…

– У нее есть причины для беспокойства, – заметил Хьюстон.

Майкл Хьюстон являл собой классический образец успешного жителя Фэрвью: статный красавец доктор, седовласый, загорелый, холеный. Когда он сидел в летнем баре у клубного бассейна, за столиком под раскрытым зонтом, его можно было принять за изрядно помолодевшего доктора Маркуса Уэлби. Именно в этом баре под названием «Водопой» они с Халлеком сейчас и беседовали. Хьюстон был в красных штанах для гольфа с ослепительно-белым ремнем. На ногах – белые спортивные туфли. Рубашка фирмы «Лакост», часы «Ролекс». Хьюстон потягивал пинаколаду, или «пенис-коладу», как он сам называл этот коктейль, упиваясь своим остроумием. У них с женой было двое невероятно красивых детей, и они жили в огромном доме на Лантерн-драйв, неподалеку от клуба. Как говорится, в пешей доступности. Дженни Хьюстон всегда этим хвасталась, когда напивалась. Это значило, что их дом стоил больше ста пятидесяти тысяч. Хьюстон ездил на коричневом четырехдверном «мерседесе». Его жена – на «кадиллаке-симаррон», напоминавшем «роллс-ройс», страдающий геморроем. Их дети ходили в частную школу в Уэстпорте. В Фэрвью говорили – а здешние слухи обычно бывали правдивы, – что Майкл и Дженни Хьюстоны пришли к modus vivendi: он ухлестывал за каждой юбкой, она начинала глушить коктейли из виски с лимонным соком примерно с трех часов дня. Типичная семья из Фэрвью, подумал Халлек, и вдобавок к непреходящему страху на него навалилась усталость. Он хорошо знал эту публику или думал, что знает, но так или иначе, выводы были не самыми утешительными.

Он посмотрел на свои собственные ослепительно-белые туфли и подумал: Кого ты пытаешься обмануть? Ты птица того же полета.

– Завтра придешь ко мне в смотровой кабинет, – сказал Хьюстон.

– Завтра я занят.

– Все дела подождут. Тебе надо заняться своим здоровьем. А пока ты мне вот что скажи. У тебя не было кровотечений? Ректальных? Во рту?

– Нет.

– Кожа на голове не кровит от расчески?

– Нет.

– Есть какие-то язвочки или болячки, которые долго не заживают?

– Нет.

– Хорошо, – сказал Хьюстон. – Кстати, я сегодня набрал восемьдесят четыре очка. Как тебе?

– В общем, неплохо, – ответил Билли. – Еще пару годиков потренируешься, и будешь, может, участвовать в турнире «Мастерс».

Хьюстон рассмеялся. Подошел официант. Хьюстон заказал еще «пенис-коладу». Халлек заказал «Миллер». Легкий «Миллер», чуть не добавил он по привычке, но прикусил язык. Легкое пиво ему сейчас нужно, как… ну, скажем, ректальное кровотечение.

Майкл Хьюстон наклонился вперед. Его взгляд стал серьезным, тяжелым, и Халлек снова почувствовал укол страха, словно тонкая стальная игла вонзилась в желудок. Он вдруг с тоской осознал, что его жизнь изменилась, и вовсе не к лучшему. Теперь ему сделалось по-настоящему страшно. Цыганская месть.

Хьюстон смотрел ему прямо в глаза, и Билли понял, что он сейчас скажет: Шансы, что у тебя рак, пять из шести, Билли. И без рентгена все ясно. Тебе не надо обновить завещание? Хайди с Линдой обеспечены средствами к существованию? Когда ты еще относительно молод, просто не верится, что с тобой может произойти что-то такое. А оно может, Билли. Да, может.

Понизив голос, как человек, сообщающий важную тайну, Хьюстон спросил:

– Сколько нужно носильщиков, чтобы похоронить черномазого из Гарлема?

Билли покачал головой и заставил себя улыбнуться.

– Шесть, – сказал Хьюстон. – Четверо несут гроб, двое – радиоприемник.

Он рассмеялся, и Билли Халлек сделал вид, что ему тоже смешно. Но перед мысленным взором как наяву предстал старый цыган, поджидавший его возле здания суда. За спиной у цыгана, под знаком «Стоянка запрещена», стоял древний пикап с самодельным жилым автоприцепом. Боковую стенку прицепа покрывал странный орнамент вокруг центральной картинки: неумелое изображение коленопреклоненного единорога, склонившего голову перед цыганкой с цветочной гирляндой в руках. На цыгане был зеленый саржевый жилет с пуговицами из серебряных монет. И теперь, наблюдая, как Хьюстон смеется над собственной шуткой и аллигатор у него на рубашке трясется от этого смеха, Билли подумал: Ты помнишь больше, чем тебе представлялось. Ты думал, что помнишь только его жуткий нос, но нет. Ты помнишь практически все.

Дети. В кабине пикапа сидели дети и смотрели на Билли бездонными карими глазами, казавшимися почти черными. «Отощаешь», – сказал старик, и хотя его палец был жестким, мозолистым, прикосновение оказалось нежным, почти любовным.

Делавэрские номера, вдруг вспомнил Билли. На его развалюхе были делавэрские номера. И наклейка на бампере… что-то там…

Руки Билли покрылись гусиной кожей, и он испугался, что сейчас закричит, как однажды тут, в баре, кричала какая-то женщина, когда ей показалось, что ее ребенок тонет в бассейне.

Билли Халлек хорошо помнил, как впервые увидел цыган; в день, когда они появились в Фэрвью.