Худеющий - Кинг Стивен

Цыгане припарковали машины вдоль улицы, примыкавшей к парку. Стайка детишек тут же высыпала на газон и затеяла игры. Цыганки стояли в стороне, болтали друг с другом и присматривали за резвящейся малышней. Женщины в ярких, цветастых нарядах, но не в тех живописных лохмотьях, в каких изображали цыган в голливудских фильмах тридцатых и сороковых. Женщины в красочных сарафанах, женщины в укороченных брючках; те, что помоложе, – в джинсах «Джордаш» или «Кельвин Кляйн». Все они были яркими, полными жизни, в чем-то даже опасными.

Молодой парень выскочил из микроавтобуса «фольксваген» и начал жонглировать кеглями великанских размеров. «КАЖДОМУ НАДО ВО ЧТО-ТО ВЕРИТЬ, – было написано у него на футболке, – И ПРЯМО СЕЙЧАС Я ВЕРЮ, ЧТО ВЫПЬЮ ЕЩЕ ПИВКА». Дети Фэрвью с радостным визгом побежали к нему, словно притянутые магнитом. Под футболкой у парня играли мышцы, на груди ритмично подскакивал огромный крест. Мамаши Фэрвью похватали своих малышей и потащили прочь. Но не все матери оказались столь расторопны. Ребята постарше направились к цыганятам, и те, прервав свои игры, наблюдали за их приближением. Городские, читалось в их темных глазах. Мы знаем вас, городских. Мы вас видим повсюду, куда нас приводят дороги. Мы знаем ваши глаза и ваши аккуратные стрижки; знаем, как сверкают на солнце брекеты у вас на зубах. Мы не знаем, где будем завтра, но знаем, где будете вы. Как вам не надоедают одни и те же места, одни и те же лица? Наверное, все-таки надоедают. Наверное, поэтому вы нас и ненавидите.

Билли, Хайди и Линда тогда были в парке, за два дня до того, как Халлек насмерть сбил старуху цыганку меньше чем в четверти мили отсюда. Они приехали в парк пораньше и устроили семейный пикник перед началом концерта городского оркестра, первого в новом весеннем сезоне. Большинство остальных посетителей парка собрались здесь по той же причине, о чем, конечно же, знали цыгане.

Линда поднялась, рассеянно отряхнула сзади свои «левайсы» и направилась к парню, который жонглировал кеглями.

– Линда, вернись! – резко окликнула ее Хайди. Она поднесла руку к вороту джемпера и принялась теребить его пальцами, как делала почти всегда, когда была чем-то расстроена. Халлек был уверен, что она сама этого не замечает.

– Почему, мам? Это же цирк… ну, наверное, цирк.

– Это цыгане, – сказала Хайди. – К ним лучше не подходить. Они все жулики и ворюги.

Линда посмотрела на мать, потом на отца. Билли пожал плечами. Он подумал, что дочка наверняка даже не осознает, каким мечтательным, чуть ли не завороженным стал ее взгляд. Точно так же, как Хайди не осознает, что ее рука нервно теребит ворот джемпера.

Жонглер зашвырнул свои кегли одну за другой в открытую боковую дверь микроавтобуса. Черноволосая девушка невероятной, почти неземной красоты бросила ему пять булав, тоже одну за другой. Он принялся жонглировать ими, периодически подбрасывая одну из булав из-под мышки. При этом он каждый раз кричал: «Хой!»

Пожилой цыган в клетчатой рубашке и комбинезоне с эмблемой «Ошкош» раздавал какие-то листовки. Молодая красавица, ловившая кегли и бросавшая жонглеру булавы, легко спрыгнула с подножки микроавтобуса с мольбертом в руках. Халлек подумал: Сейчас она выставит плохие морские пейзажи и, возможно, портреты президента Кеннеди. Но вместо картин девушка прикрепила к мольберту большой лист с мишенью. Кто-то из микроавтобуса бросил ей рогатку.

– Джина! – окликнул ее жонглер. Широко улыбнулся, продемонстрировав отсутствие нескольких передних зубов. Линда резко села на место. Ее представления о мужской красоте сформировались под непрестанным влиянием кабельного телевидения, и теперь красота молодого цыгана была для нее безнадежно испорчена. Хайди прекратила теребить ворот джемпера.

Девушка бросила рогатку жонглеру. Он уронил одну из булав и, даже не сбившись с ритма, заменил ее рогаткой, пойманной на лету. Халлек помнил, как он подумал: Вот это ловкость! Проделав пару-тройку кругов, парень перекинул рогатку обратно девушке и умудрился поднять брошенную булаву, продолжая жонглировать остальными. Послышались жидкие аплодисменты. Кто-то из местных заулыбался – в том числе и сам Билли, – но большинство горожан продолжали смотреть настороженно.

Девушка отошла от мольберта с мишенью, вытащила из нагрудного кармана несколько шариков от подшипников и трижды выстрелила из рогатки, причем все три раза – прямиком в яблочко: бах, бах, бах. Вскоре ее окружили местные мальчишки (и даже несколько девчонок), желавшие пострелять. Она выстроила ребят в очередь, организовала все быстро и четко, как детсадовская воспитательница, готовящая детишек к групповому походу в уборную. Два подростка, примерно ровесники Линды, выскочили из старого «форда»-универсала и принялись подбирать с земли отработанные боеприпасы. Эти двое были похожи как две капли воды. Наверняка близнецы. Один брат носил золотую серьгу в левом ухе; другой – точно такую же в правом ухе. Видимо, так их и различает мать, подумал Билли.

Никто ничего не продавал. Подчеркнуто и очевидно, никто ничего не продавал. Никакая мадам Азонка не гадала на картах Таро.

Тем не менее вскоре подъехал полицейский автомобиль, и из него вышли два человека в форме. Одним из них был Дункан Хопли, шеф полиции Фэрвью, видный мужчина под сорок, образец грубовато-суровой мужской красоты. Активности среди цыган чуть поубавилось, и еще больше мамаш поспешили воспользоваться затишьем и увести своих завороженных чад подальше. Кто-то из старших ребят возмущенно протестовал, и Халлек заметил, что несколько малышей разрыдались.

Хопли принялся излагать неумолимую правду жизни молодому жонглеру (его булавы, раскрашенные ярко-красными и синими полосами, теперь валялись в траве у него под ногами) и пожилому цыгану в комбинезоне с эмблемой «Ошкош». «Ошкош» что-то сказал. Хопли покачал головой. Жонглер тоже что-то сказал, сопровождая свои слова бурной жестикуляцией. Он шагнул к полицейскому, сопровождавшему Хопли. Халлек никак не мог сообразить, что ему напоминает эта сцена, а потом понял: спорная ситуация в бейсбольном матче, игроки препираются с судьей.

«Ошкош» взял жонглера за локоть и оттащил на пару шагов назад. Это только усилило впечатление: тренер старается удержать молодого горячего игрока от опрометчивых действий, чреватых удалением с поля. Жонглер сказал что-то еще. Хопли вновь покачал головой. Жонглер начал кричать, но ветер дул не в ту сторону, и Билли не разобрал слов.

– Мама, что происходит? – спросила Линда, явно заинтригованная.

– Ничего, милая. – Хайди вдруг принялась собирать и укладывать в сумку остатки их пикника. – Ты поела? Больше не хочешь?

– Нет, спасибо. Папа, что происходит?

У него чуть было не сорвалось с языка: Мы наблюдаем классическую картину, Линда. Извечный сюжет наряду с «Похищением сабинянок». Называется «Изгнание неугодных». Но Хайди не сводила с него глаз, сидела, поджав губы, и явно давала понять, что сейчас не время упражняться в остроумии.

– Ничего особенного, – сказал он. – Просто маленькое разногласие.

На самом деле ничего особенного и вправду не происходило: собак ни на кого не спускали, дубинкой никто не махал, автозак к парку не подогнали. Преувеличенно раздраженным, почти театральным жестом молодой цыган сбросил руку «Ошкоша», поднял свои булавы и снова начал жонглировать. Но злость мешала ему сосредоточиться, и теперь представление получилось убогим. Две булавы он уронил почти сразу. Одна ударила его по ноге, и кто-то из детей рассмеялся.

Напарник Хопли нетерпеливо шагнул вперед. Хопли, не теряя спокойствия, удержал его за руку точно так же, как «Ошкош» удерживал молодого жонглера. Хопли прислонился спиной к дереву и засунул большие пальцы за широкий ремень, рассеянно глядя куда-то вдаль. Он что-то сказал своему напарнику, и тот вытащил из кармана записную книжку. Послюнявил большой палец, открыл книжку, подошел к ближайшей машине – дряхлому «кадиллаку» начала шестидесятых, явно бывшему катафалку – и тщательно переписал номер. Демонстрируя всем своим видом, что серьезно подходит к делу. Следующим на очереди был микроавтобус «фольксваген».