Наконец Сато-сан посмотрел на часы и крякнул.
— Ох, засиделись. Мне завтра на конференцию в Осаку. Тайга, спасибо за компанию. Херовато-кун, — он снова хлопнул меня по плечу, — был рад знакомству! Ты славный парень. Не давай этому ворчуну тебя в обиду. Если что — звони, я его приструню!
Он расплатился, оставив на стойке внушительную сумму, поклонился мастеру, который уже начал протирать стаканы, и, помахав нам рукой, вышел ловить такси. Мы с профессором остались вдвоём. В изакае заметно поредело. Шум стих, остались лишь приглушённые голоса пары последних посетителей и лязг посуды с кухни. Я допил своё сакэ. Голова немного кружилась, но это было приятное, расслабляющее ощущение. Я посмотрел на Тайгу. Он молча цедил своё сакэ.
— Спасибо за вечер, профессор.
— Сиди, — коротко бросил Тайга. Он подозвал мастера и заказал ещё одну порцию сакэ на двоих. — Пей.
Он налил мне в чашку, потом себе. Мы выпили молча. Сакэ было тёплым и мягким, обволакивая горло.
— Сато — болтун, — наконец сказал Тайга, глядя куда-то в пустоту, сквозь меня. — Но он хороший врач. Один из лучших.
Я кивнул. Это было первое, что он сказал о Сато-сане без ворчания.
— Он сказал, вы обо мне… рассказывали.
Тайга медленно поднял на меня глаза. Его взгляд был абсолютно трезвым, пронзительным, словно он пытался заглянуть мне в самую душу. В этом взгляде не было и тени прежней усталости.
— Я сказал ему, что в моём отделении появился ординатор, который работает так, будто у него за плечами двадцать лет стажа. И что я не могу понять, гений он или самый удачливый идиот в истории медицины.
Он усмехнулся. Впервые я видел, как он усмехается. Не кривит губы в саркастической ухмылке, а именно усмехается.
— Ладно, пошли. А то угроза про клизмы может стать реальностью.
Мы вышли на ночную улицу. Прохладный воздух приятно остудил разгорячённое лицо. Сато-сан уже уехал. Уличные фонари бросали длинные тени, окрашивая всё в золотисто-жёлтые тона. Шум изакаи остался позади, и теперь нас окружала тишина, изредка прерываемая далёким шумом проезжающих машин или скрипом ставень. Воздух был свежим, с лёгким ароматом влажной земли и далёких цветущих растений.
— Вам такси вызвать, профессор? — спросил я, чувствуя себя немного неуклюже.
Тайга кивнул. Я поднял руку, останавливая проезжавший мимо свободный автомобиль. Водитель притормозил. Профессор Тайга коротко кивнул мне, что-то негромко сказал таксисту и скрылся в машине, которая тут же тронулась с места, растворяясь в ночи.
Я остался один на освещенной фонарями улице. Холодный воздух бодрил, окончательно развеивая остатки алкогольного опьянения. Я засунул руки в карманы и неспешно пошел в сторону дома. Улицы были почти пустынны. Изредка мимо проезжал редкий автомобиль, и его фары выхватывали из темноты то кота, перебегающего дорогу, то силуэт какого-нибудь полуночника.
Тишина была глубокой, нарушаемой лишь моими шагами и редким шелестом листьев под ногами. Я наслаждался этой уединённой прогулкой, давая мыслям свободно бродить в голове. Домой я добрался на автопилоте.
В приюте царила тишина. Все уже спали. Я тихонько проскользнул на кухню. На столе, накрытая аккуратным полотенцем, стояла тарелка, а рядом лежала записка, выведенная неровным детским почерком Ханы: «Бедному братцу, чтобы руки не дрожали. П.С. Она тебе улыбалась. Не будь идиотом. Дерзай». Под полотенцем лежали два онигири, завернутые в нори.
И тут я почувствовал тяжесть в обеих руках. И только сейчас, в тишине кухни, я осознал: я всё это время таскал за собой несколько сумок с продуктами, купленными на рынке. Те самые, тяжёлые пакеты с дайконом, рыбой, водорослями и яблоками, которые тетушка Фуми и Хана добывали в бою, а я должен был просто нести. Я поставил их на пол, и они с глухим стуком осели. Стыд волной нахлынул на меня. Все эти продукты были нужны для ужина, а я совершенно забыл о них. Разложил продукты в холодильник, затем поднялся в свою комнату и рухнул на кровать, даже не раздеваясь.
Голова гудела.
___________________________________________________
Справка:
Сётю — японский крепкий спиртной напиток из риса, ржи и сладкого картофеля. Более крепкий, чем саке; обычно его крепость составляет 20-25 градусов. Производится, в основном, на Кюсю.
Якито́ри (яп. 焼き鳥, букв. «жареная птица») — японское блюдо из кусочков курицы (с внутренностями), поджаренных над углями на бамбуковых шампурах. Якитори — очень популярное блюдо в Японии. Возвращаясь с работы, люди часто покупают пиво и якитори по пути домой. Кроме того, якитори часто предлагают к пиву в идзакая (японское питейное заведение, в котором также подают еду).
В телеграм канале можете увидеть фотографии бара и еды, что ели герои.
Глава 14
Если в моей настоящей жизни кто-то сказал бы мне, что я буду с нетерпением ждать плановую операцию, я бы, наверное, порекомендовал ему хорошего психиатра. Плановые операции для меня всегда были рутиной, скучной и предсказуемой, как прогноз погоды в Сахаре.
Но здесь… Было что-то в плановой операции, проводимой профессором, своя неповторимая, холодная красота. У Тайги, плановая операция — это балет. Выверенный, отточенный до миллиметра танец медицины, где у каждого инструмента, у каждой нитки, у каждого взгляда есть своя партия. Казалось, что это симфония, дирижёром которой выступает профессор Тайга, а моя задача — быть первой скрипкой, которая не просто играет по нотам, а чувствует малейшее движение дирижёрской палочки, предугадывая его мысли.
Сегодня на операционном столе лежал господин Ито, мужчина шестидесяти лет. Он был владелецем сети антикварных лавок, с аневризмой восходящего отдела аорты и недостаточностью аортального клапана. Проще говоря, главный «трубопровод», выходящий из его сердца, раздулся, как воздушный шарик, и грозился лопнуть в любой момент, а клапан, который должен был работать как надёжная дверь, превратился в калитку на ветру, пропуская кровь обратно в сердце. Состояние, которое не лечится подорожником и добрым словом. Требовалась операция Бенталла — сложное и чертовски опасное вмешательство, по сути, полная замена участка аорты и клапана на синтетический протез.
Мы с Тайгой стояли у раковины, обрабатывая руки. Щётка методично скользила по коже, от ногтей к локтям, и этот ритуал был мне знаком лучше, чем собственное отражение в зеркале. Я мог бы делать это с закрытыми глазами, размышляя о неоплаченных счетах или о том, почему кофе в больничном автомате на вкус напоминает песок.
— Херовато, — обратился ко мне профессор в предоперационной. — Не робей. Сегодня ты будешь много шить.
Я поднял на него бровь, продолжая намыливать руки.
— Профессор, вы уверены? Вдруг моя врожденная криворукость окажется заразной и перекинется на вас? Это будет удар по репутации больницы.
— Твоя врожденная криворукость, Херовато, каким-то чудом позволяет тебе проводить операции, на которые не решаются некоторые врачи со стажем, — без тени улыбки парировал он, выключая воду локтем — Так что хватит болтать.
— Так точно, — кивнул я, и мы вошли в операционную.
Операционная встретила нас стерильной тишиной, нарушаемой лишь мерным писком мониторов и тихим гулом аппаратуры. Никакой беготни, никаких криков. Лишь сосредоточенные лица анестезиолога и сестёр. Я встал напротив Тайги, через операционный стол. Он кивнул анестезиологу.
— Начинаем.
И симфония началась.
— Скальпель.
Лезвие в руке профессора блеснуло под светом ламп. Разрез по срединной линии грудины — стернотомия — был выполнен с такой точностью, будто он рисовал его по линейке. Ни капли лишней крови. Настоящий профессионал.
— Пила.
А вот и жутковатый, но до боли знакомый звук распиливаемой грудины. В воздухе едва уловимо запахло жжёной костью. Затем шел расширитель рёбер. И вот оно, сердце. Живое, пульсирующее, обёрнутое в тонкую плёнку перикарда. Оно, когда-то совсем живое и радостное, сейчас же билось тяжело, натужно, словно уставший марафонец.
