— Гениально… — пробормотал я. — Вот бы мне такую территорию в операционной. Накладываешь шов, а он стопроцентно идеальный. И профессор Тайга стопроцентно рад.
— Но Годжо-сенсей такой крутой не только из-за этого! — продолжал вещать мой персональный гид по миру японской анимации. — У него есть «Техника Безграничности». Он может управлять пространством на атомарном уровне, и никто не может до него дотронуться, потому что расстояние между ним и противником — это буквально бесконечность!
Я сел на кушетке и потер виски. Бесконечность. Точно такое же расстояние, казалось, лежало между моим пониманием происходящего и энтузиазмом Танаки.
— Погоди, — сказал я, пытаясь включить остатки своего логического мышления. — Если он такой неуязвимый, то в чем смысл сериала? Он просто приходит и всех побеждает?
— Нет! — Танака снова всплеснул руками. — В этом-то и вся соль! Он настолько сильный, что автору приходится постоянно придумывать, как его убрать, чтобы дать шанс главным героям. Его то запечатают в какой-нибудь артефакт, то еще что-нибудь… А еще он обожает сладкое и постоянно подкалывает всех вокруг. Он гений, но при этом такой несерьезный! Понимаешь?
— Ладно, — вздохнул я. — А тот, второй, с розовыми волосами? Он что, главный герой?
— Да! Это Итадори Юдзи, — глаза Танаки снова заблестели. — Он съел палец древнего проклятия и стал сосудом для Короля Проклятий, Сукуны. Теперь он учится в столичной технической школе магии, чтобы собрать все пальцы и потом умереть вместе с Сукуной!
Я молчал. Просто молчал, переваривая информацию. Пальцы. Древние проклятия.. В голове пронеслась шальная мысль: может, и мне стоило съесть какой-нибудь палец, чтобы разобраться со всем этим бардаком в моей жизни? Хотя, учитывая мою удачу, я бы просто подавился.
Пока я размышлял, Танака снова погрузился в свой мир. Я встал и побрел к кофейному аппарату на кухню. Нужно было что-то горячее. И крепкое. Желательно, не сакэ.
Кухня для персонала была пуста, но из приоткрытой двери кладовки, где хранились разные принадлежности, доносился приглушенный шепот. Можно сказать, я уже даже закатил глаза. Казалось, что я стал главным героем какого-то низкобюджетного фильма. Иначе как объяснить то, что на кухне я постоянно сталкивался с какими-то странными людьми.
Я налил себе в чашку бурду из автомата, стараясь не шуметь, и прислонился к стене.
— …говорю тебе, он ее бросил прямо перед свадьбой, — шипел до ужаса знакомый голос Кенджи. — А весь такой из себя профессор.
— Да не может быть, — сомневался его собеседник. — Что должно было случиться?
— А вот случилось! Говорят, она была красавица, из хорошей семьи, дочка какого-то важного чиновника из министерства. А он взял и разорвал помолвку. Без объяснения причин.
— И что она?
— А что она? Погоревала и вышла замуж за другого. Говорят, за его же лучшего друга. Вот почему у Тайги нет друзей, и он всех ненавидит. Он с тех пор он стал холодный, как его любимый скальпель.
Я отхлебнул кофе. И на душе вдруг стало так мерзко. Конечно, обо мне тоже часто ходили сплетни. Как никак, профессор, так еще и строгий. Чего я мог только о себе не узнать. «Этот профессор Шпаков всех медсестер так этот переэтак» либо, наоборот, «Да у него там уже давно не работает». В общем, о моей личной жизни ординаторы знали лучше родителей. Но то дело я, а тут слышать такое о профессоре Тайге, к которому я, буду честен, уже проникся уважением и симпатией, было неприятно.
Тут дверь кладовки скрипнула. Я остался стоять на месте. Кенджи и его приятель вышли и, заметив меня, обомлели. Я лишь продолжил пить кофе. Вступать с ними спор, драться на кулаках? А зачем? Таким ведь ничего не докажешь. Да и Тайга не девушка, чтобы я его честь отстаивал, особенно перед такими идиотами.
Эти двое еще несколько секунд попялились на меня, а затем, продолжая шептаться, направились на выход. Я постоял еще немного в тишине, а потом медленно пошел обратно.
Пронзительный звонок громкой связи разорвал ночную тишину:
— Кардиобригаду! Срочно в приемное!
Я рванул сразу туда. Когда я добежал, фельдшеры уже вкатили каталку. На ней, вся синяя, лежала маленькая девочка. Лет шести, не больше. Она дышала тяжело, с хрипом, жадно хватая ртом воздух, который, казалось, совсем не приносил ей облегчения. Ее крошечные пальчики и губы были иссиня-черными. Рядом, вцепившись в край каталки, бежала молодая, обезумевшая от страха женщина.
— Эми, шесть лет, — быстро докладывала уже знакомая мне Акико, которую я даже сначала и не заметил. В ее голосе звенела неподдельная тревога. — Врожденный порок сердца. Тетрада Фалло. Состояние резко ухудшилось час назад. Приступ одышки, потеря сознания. Давление критическое.
Я шагнул к каталке. Тетрада Фалло, по другому, «синий порок». Четыре аномалии в одном маленьком, отчаянно бьющемся сердце. Дефект межжелудочковой перегородки, смещение аорты, сужение легочной артерии и, как следствие, утолщение стенки правого желудочка, который работал на износ, пытаясь протолкнуть кровь через узкое горлышко в легкие. Кровь, бедная кислородом, смешивалась с артериальной и растекалась по телу, окрашивая кожу в этот жуткий синий цвет.
Взади уже стоял профессор Тайга. Он окинул девочку одним взглядом и бросил:
— В реанимацию. Срочно УЗИ, ЭКГ, подготовьте все для интубации.
— Доктор! — женщина, видимо, мать девочки, бросилась к нему, хватая за халат. — Спасите ее! Умоляю! Нам говорили, что операция слишком рискованная, что нужно ждать… Но она угасает!
Тайга мягко, но настойчиво отстранил ее руку.
— Мы сделаем все, что в наших силах. Сейчас главное — стабилизировать ее состояние.
В отделении реанимации воцарился хаос. Аппараты пищали, медсестры бегали, анестезиолог уже готовил трубку. Я стоял у УЗИ-аппарата, водя датчиком по крошечной грудной клетке. Картина на экране была хуже, чем я ожидал. Правый желудочек был огромен. Легочная артерия сужена почти до ниточки. Кровь едва поступала в легкие.
— Она не доживет до утра, — тихо сказал я, когда мы с Тайгой вышли в коридор.
— Я знаю, — глухо ответил он. Он смотрел на рыдающую мать, которую пыталась успокоить медсестра.
— Может, в столицу ее, где больницы более оснащенные… — начал я.
— Перелет она не перенесет, — отрезал Тайга. — Это все равно что пытаться перевезти зажженную динамитную шашку в самолете.
Мы молчали. Ситуация была патовой. Здесь, в нашей больнице, такие операции на детях с комплексными пороками не проводили. Риск был чудовищным. Смертность на операционном столе просто запредельной. Любой здравомыслящий администратор запретил бы это, чтобы не портить статистику и не нарваться на судебный иск.
— Мы не можем просто смотреть, как она умирает, — сказал я наконец.
Тайга посмотрел на меня. Долго, изучающе.
— Ты понимаешь, о чем просишь, Херовато? Если мы ошибемся, нас не просто уволят. Нас сотрут в порошок. И будут правы.
— А если мы не попробуем, я не смогу смотреть в глаза ни ее матери, ни себе в зеркале, — ответил я. — Профессор, мы можем это сделать. Я знаю, что можем.
— Откуда такая уверенность? — его голос был тихим, но в нем слышалась сталь. — Из своих книжек?
— Из понимания того, что другого шанса у нее нет.
В этот момент из-за угла вышел Кенджи. Этот японец что, преследует меня? Он, видимо, усердно подслушивал. На его лице было написано злорадство.
— Профессор, он сумасшедший! — выпалил он. — Вы не можете его слушать! Это же ребенок! Если она умрет на столе, нас засудят. Больницу закроют.
Тайга даже не повернулся в его сторону. Он продолжал смотреть на меня. И я видел, как в его глазах идет борьба. Борьба между протоколом и долгом, между риском и шансами, между холодным расчетом и отчаянным желанием спасти.
— Кенджи, — негромко сказал Тайга. — Иди работай. Пиши выписки. Это у тебя получается лучше всего.
Кенджи открыл рот, чтобы возразить, но, встретившись со взглядом профессора, захлопнул его и, бросив на меня полный ненависти взгляд, удалился. Тайга взглянул на меня, покачал головой, а затем вернулся к матери девочки.
