— ДТП, — коротко бросил я, отрывая взгляд от девочки. — Мужчина, примерно 25 лет. Черепно-мозговая, шок. Давление, думаю, на нулях. Дыхание затруднено.
Фельдшер растерянно посмотрел на меня, потом на пациента.
— Куда везем? Кто… кто опекун?
— Я врач, — проговорил я. — Поеду с вами. Грузите!
В этот момент мой взгляд метнулся к сестрам. Хана и Хината стояли поодаль, прижавшись друг к другу. Лицо Хинаты было белым, как простыня, она вцепилась в рукав сестры. Мое сердце сжалось. Я не мог их здесь оставить. Но и этого парня бросить было нельзя. Я разрывался на части.
И тут Хана сделала шаг вперед. Ее лицо было серьезным, не по-детски взрослым. Она взяла за руку Хинату и подошла к маленькой девочке. Я видел, как Хана что-то ей прошептала, погладила по голове, и девочка всхлипнула и протянула к Хане ручку. Хана, держа за руки Хинату и девочку, подошла ко мне.
— Братец, — ее голос прозвучал твердо и уверенно. — Езжай. Не волнуйся за нас. Мы справимся. Я присмотрю за Хинатой и… и за ней. Мы поедем за вами в больницу на такси.
Я смотрел на нее, сомневаясь. Но решительность в глазах Ханы все же заставила меня кивнуть и, обняв их, проговорить:
— Хорошо, будьте осторожны.
Мы погрузили пациента на носилки. Я запрыгнул в машину скорой помощи следом. Дверь захлопнулась. Машина понеслась по улицам Токио, казалось, подпрыгивая на каждой кочке. Внутри все тряслось и гремело. Пациент лежал на носилках, подключенный к монитору. Цифры на экране были удручающими. Давление 60 на 40, сатурация падает.
— Давай, парень, дыши! — бормотал фельдшер, работая мешком амбу. Он был напуган, я это видел. Его руки дрожали, но он делал свою работу.
Я приложил фонендоскоп к груди пациента. Тоны сердца были глухими, едва слышными, словно доносились из-под толщи воды. А дыхание… Я услышал это снова. Бульканье. И тишина. С левой стороны легкое не дышало совсем.
И тут монитор, до этого надрывно пищавший, издал долгий, ровный писк. Прямая линия. Асистолия.
— Асистолия! — крикнул я. — Начинаем массаж!
Фельдшер замер, но я уже наклонился над грудной клеткой и начал надавливать. Ровно, ритмично, со всей силой, что осталась.
— Адреналин, внутривенно! Быстро!
— Может, дефибриллятор?! — фельдшер уже тянулся к панели.
— Нет, не вздумай! — я глотнул воздух. — Это не фибрилляция. Прямая линия. Только массаж и препараты!
Раз. Два. Тридцать.
Вдох. Вдох. Цикл.
Ещё. Ещё.
Я не смотрел на экран, только слышал только пульсацию в своей голове. В этот момент я бился за сердце так, как будто бился за своё.
На пятом цикле на мониторе дрогнула линия.
Один зубец.
Потом второй.
— Есть пульс! — выдохнул фельдшер. — Вернулся!
Я снова схватился за фонендоскоп. Сердце билось. Часто, аритмично, но билось. Однако хрипы в груди стали сильнее, а под кожей на шее я нащупал характерный хруст, похожий на скрип снега. Подкожная эмфизема. Воздух из поврежденного легкого просачивался в ткани.
И тут меня осенило. Разрыв лёгкого или пневмоторакс. Может быть, скопление воздуха или крови в плевральной полости. А может… в перикарде. Именно это давит на сердце, не даёт ему сокращаться. Тампонада. Вот почему сердце встало. И если не убрать давление немедленно, оно остановится снова. Уже навсегда.
— Нам нужно его дренировать! — крикнул я, глядя на фельдшера. — Прямо сейчас! У тебя есть дренажный набор? Торакоцентез? Хоть что-нибудь?!
Он посмотрел на меня с отчаянием.
— Нет… У нас в укладке ничего такого нет! Только кислород, бинты… стандартный набор!
Я лихорадочно обшарил взглядом убогое нутро машины скорой помощи. Ничего. Пустота. И в этот момент мой взгляд упал на карман его рубашки. Оттуда торчал кончик обычной шариковой ручки. Пластмассовой, с прозрачным корпусом.
Эврика!
Не говоря ни слова, я выхватил ручку.
— Эй! Это моя счастливая ручка! — возмутился фельдшер.
Я проигнорировал его вопль. Одним движением вытащил стержень, другим — сломал корпус пополам, получив две полые трубки с острыми краями.
— Вы с ума сошли?!
Я схватил флакон с антисептиком и щедро полил обломок ручки и свои руки.
— Держи его!
Фельдшер, ничего не понимая, вцепился в плечи пациента. Я нащупал точку между ребрами. Четвертое межреберье по левой среднеключичной линии. Точка Ларрея. Прямой доступ к перикарду. Я зажмурился на секунду. «Господи, если ты есть, прости меня за это варварство».
И вонзил острый край пластика в грудь человека.
Был слышен хруст кожи, потом мягкое сопротивление мышц. Я надавил сильнее. И вдруг — ощущение провала. Я в полости. Из полой трубки корпуса хлынула струя. Темная, венозная кровь ударила в потолок машины, забрызгав все вокруг.
— Мама… — прошептал фельдшер и, кажется, позеленел.
Но я видел, как на мониторе давление медленно, но верно поползло вверх. Пульс стал ровнее. Пациент судорожно вздохнул, а потом еще раз, уже глубже. Мы его вытащили. Пока что.
И в этот самый момент машина резко затормозила. Мы приехали.
Я выскочил из скорой, не обращая внимания на перепачканную кровью футболку и помогая выкатить носилки, и помчался ко входу в приемное отделение. Но путь мне преградил охранник — внушительных размеров дядька с лицом, не обезображенным интеллектом.
— Стоп! Вам туда нельзя. Только персонал больницы. Проходите через главный холл, регистрируйтесь.
— Я врач! Я с ним приехал! — задыхаясь, прокричал я.
— Не положено, — отрезал он, выставляя руку. — Правила для всех одни.
Я готов был его убить. Но спорить было бесполезно. Носилки с пациентом и перепуганным фельдшером уже скрылись за дверями, а я остался стоять, как идиот, провожая их взглядом. Пришлось, чертыхаясь, обходить здание и заходить через центральный вход.
Я рухнул на жесткий стул в холле, чувствуя, как отпускает адреналин, сменяясь дикой усталостью. В голове был полный туман. Я спас человека при помощи шариковой ручки. Если бы мне кто раньше сказал, что я на такое безрассудство решусь, то покрутил бы я пальцем у виска и посоветовал ему сменить психиатра.
И тут я увидел их. Ко мне, расталкивая немногочисленных посетителей, бежали Хана, Хината и та маленькая девочка. Малышка уже не плакала, а сосредоточенно сосала огромный леденец на палочке, который, видимо, купила ей Хана. Хината что-то показывала ей на пальцах, и девочка даже пыталась улыбнуться.
— Братец! — Хана подбежала ко мне, за ней семенили остальные.
Я вскочил и крепко обнял их всех.
— Все хорошо, — прошептал я, хотя сам в этом не был уверен.
— Мы успокоили малышку, — прошептала мне в грудь Хана. — Ее зовут Мика. Мы купили ей леденец. А Хината показала ей фокус с монеткой.
Я посмотрел на Хинату, которая в этот момент как раз «доставала» монетку из-за уха Мики. Та тихо хихикнула.
— Ты молодец, Хана, — я потрепал ее по волосам. — Ты очень взрослая.
Хана кивнула, и мы все вместе сели на скамейку. Мика, кажется, совсем вымоталась и теперь сонно терла глазки, прижимаясь к ноге Хинаты.
Время в больничных холлах течет по-особому — вязко и липко, как патока. Оно цепляется за тиканье настенных часов, за стерильный запах антисептика, за приглушенные разговоры близких и родных пациентов. Минуты растягиваются в вечность и превращаются в мгновения. Хината, измотанная переживаниями, задремала у меня на плече. Хана тихонько поглаживала по голове Мику, которая двумя ручками обнимала большую плюшевую альпаку.
И тут двери больницы распахнулись с такой силой, что чуть не слетели с петель. В холл буквально влетела взволнованная молодая девушка, с растрепанными волосами и безумными от ужаса глазами. Она металась по холлу, заглядывая в лица редких посетителей.
— Где…? Где она? Моя дочка! Мне сказали… ДТП… И муж… Что с моим мужем?! — её голос срывался на крик.
Я медленно поднялся и сделал шаг ей навстречу.
— Тише, тише, я здесь, — сказал я как можно спокойнее, привлекая внимание девушки. — Ваша дочка здесь, с нами. Все в порядке. Пойдемте.
