Археологи против пришельцев (СИ) - Елисеев Алексей Станиславович

— О, да, ты прям жрица конспирологии. Может, тогда мне вообще не дышать? А то вдруг их воздух — это тоже часть обряда, и каждый вдох делает меня ближе к их божку с жопным именем?

Её губы сжались в тонкую линию, но она не ответила, только отвернулась, снова уставившись в свою плошку, будто могла разглядеть там ответы на все вопросы. Я лёг рядом на камень, чувствуя, как голод грызёт внутренности, но не поддался. «Не реально», — повторял я себе, как мантру, хотя голод и боль кричали об обратном.

Глава 6

Бунт из-за воды

Я висел, привязанный к грубому деревянному столбу, под палящим солнцем, которое жгло кожу, как раскалённый металл. Вокруг простиралась пустыня, бесконечный песок и те проклятые чёрные пирамиды, что маячили на горизонте, словно молчаливые стражи нашего ада. Воздух был тяжёлым, пропитанным пылью и запахом страха, смешанным с кровью. Мои запястья, перетянутые грубой верёвкой, саднили, кровь стекала по рукам тонкими струйками, а спина пылала от ударов копья и плети. Во рту стоял привкус пыли и железа, каждый вдох отдавался болью в рёбрах, но я держал челюсть стиснутой, не давая себе стонать. Я всегда был из тех, кто решает свои битвы сам, без лишних глаз и жалоб, кто привык держать удар и идти дальше, даже если всё против. Но сейчас надсмотрщики ломали даже мою выдержку, как ржавый лом гнилую доску.

День начался с несправедливости, которая переполнила чашу моего терпения. Я видел, как надсмотрщик, морда которого напоминала кусок обожжённой глины, вырвал из рук издыхающего старика его жалкую порцию воды — несколько мутных глотков в треснутой миске. Старик, кожа да кости, даже не сопротивлялся, только хрипел что-то бессильное, а этот ублюдок просто вылил воду на песок, ухмыляясь. Ярость вспыхнула во мне, словно разлитый бензин от брошеной спички. Я не думал, просто рванулся вперёд с криком:

— Сука! Отдай!

Прописал ему хук в челюсть и правой под рёбра, заставляя того сложиться пополам и скорчиться на песке, но это был мой единственный успех. Другие надсмотрщики сбили меня с ног в один момент и начали пинать ногами. Сандалии из грубой кожи врезались в рёбра, в спину, в лицо. Я орал, захлёбываясь пылью и кровью:

— Твари! Ублюдки! Я вам всем глаз на задницу натяну! Верните меня!

Но в ответ — только смех и новые удары. Меня привязали к этому столбу, оставив на ночь под открытым небом, как мясо для стервятников. Я посылал проклятья всем — богам, за этот ад, судьбе, за её насмешку, и себе, за то, что вообще ввязался в эту авантюру с раскопками.

Пока солнце клонилось к закату, окрашивая пирамиды в кровавый цвет, я увидел, как мимо повели группу рабов-египтян. Они выглядели чуть лучше нас, чужаков. На них было хоть какое-то тряпьё, их не били почём зря, и они шептались между собой, как люди, а не скот. Бешеная ярость захлестнула меня, как волна.

— Почему они выглядят по-другому⁈ Почему я здесь⁈ Я ни в чём не виноват! — ревел я внутри, чувствуя, как ненависть разъедает изнутри.

Я плюнул в их сторону, не сдержавшись, и тут же получил удар копьём в спину — острая боль пронзила, как молния. Я ненавидел их всех: надсмотрщиков за их жестокость, других рабов за их покорность, себя — за то, что не смог защитить Стеллу, за то, что обвинил её во всём этом кошмаре. Если я сдохну тут, у столба, то так и не смогу извиниться перед ней. Эта мысль жгла сильнее, чем верёвки на запястьях.

Ночь опустилась, как тяжёлое покрывало, холодное и беззвёздное. Я висел, чувствуя, как силы уходят с каждым вдохом, но не сдавался, держа разум в холодной ясности, как привык. И вдруг в темноте мелькнула тень. Я напрягся, ожидая очередного удара, но вместо этого услышал знакомый шорох шагов. Это была Стелла. Её фигура в полумраке казалась вырезанной из обсидиана — тонкая, но несгибаемая. Её лицо, бледное, как луна, не выдавало эмоций, но в глазах, глубоких и горящих внутренним светом, мелькнуло беспокойство. Она держала в руках что-то и, подойдя ближе, протянула мне воды — несколько глотков мутной жидкости, но для меня это было как эликсир жизни. Её руки, тонкие, но твёрдые, слегка дрожали.

Я сглотнул ком в горле, чувствуя, как стыд смешивается с облегчением, и хрипло выдавил:

— Прости, Стелла. Я… я сорвался. Всё, что я наговорил, это не про тебя. Это про меня. Я просто… не знаю, как с этим справиться.

Она посмотрела на меня, её взгляд был острым, но не злым. Её усталый голос, прозвучал почти мягко, но с привычной отстранённостью.

— Я не в обиде, Егор. Честно. Я сама до сих пор в прострации. Всё это… как дурной сон, только слишком реальный. Знаешь, мне помогла одна старуха из женского барака. Её зовут Хесира. На древнеегипетском это значит «Прославленная». Представляешь, какая горькая ирония? Прославленная, а живёт хуже скота.

Я хмыкнул, несмотря на боль в рёбрах, чувствуя, как её слова ненадолго отвлекают от агонии.

— Да уж, прям звезда местного пантеона. Может, нам тоже придумать себе имена покруче? Я, например, буду «Егор Непобеждённый». Хотя, глядя на меня сейчас, скорее «Егор Привязанный». А ты? Каким бы именем нареклась, если бы могла?

Она фыркнула, уголки её губ дёрнулись в тени улыбки, но глаза остались серьёзными. Она присела рядом, держась на расстоянии.

— Я бы не стала играть в эти игры, Клюквин. Имена здесь — это не игрушка. Они значат больше, чем ты думаешь. В этом мире имя — это сила, это связь с богами. А я… я бы не хотела связываться ни с чем, что пахнет их ритуалами. Лучше останусь безымянной тенью, чем стану частью их системы.

Я покачал головой, чувствуя, как холод ночи проникает в кости, но её слова задели что-то внутри. Решил продолжить, копнув глубже.

— Ну, допустим. А если бы тебе пришлось? Что бы ты выбрала

В её взгляде мелькнула тень насмешки. Она скрестила руки на груди, словно отгораживаясь, и её голос стал холоднее.

— Егор, выбирать не пришлось бы… Имена не выбирают их дают.

Я ухмыльнулся, чувствуя, как глоток воды и её голос слегка притупляют боль. Но усталость и обезвоживание брали своё, и я выдохнул, уже без шуток:

— Давай сбежим, Стелла. Я серьёзно. Я не могу здесь… Больше не могу…

Она посмотрела на меня, её лицо стало жёстче, но в глазах мелькнуло что-то, похожее на жалость. Её голос был твёрдым, без компромиссов.

— Ты еле висишь, Клюквин. Куда сбежим? Ты обезвожен, избит. Выживи сначала. Выдержи эту ночь. А там… посмотрим.

Я замолчал, чувствуя, как её слова оседают внутри, как песок в старой ране. Она была права, и я ненавидел её за это, но в то же время её присутствие было как якорь в этом проклятом море боли. Я отвернулся, глядя в темноту пустыни, где тени пирамид казались живыми, шепчущими древние ужасы. Я ненавижу этот мир, его богов, его несправедливость, но больше всего — себя, за то, что не могу вырваться. И Стелла… она как осколок чего-то, чего я не понимаю, но без чего эта тьма была бы ещё гуще. Может, сбежать и не выйдет, но я выживу. Она тихо ускользнула назад в барак. И пока ночь сгущалась вокруг, оставшись один, я решил, что всё выдержу. Не из гордости, а из упрямства, из какого-то древнего инстинкта непокорности, которым так знаменит мой народ.

В себя от обезвоживания я приходил несколько дней, но уже на следующий день после наказания столбом меня погнали на работу, не дав отлёживаться в бараке.

Солнце висело над пустыней, как раскалённый диск из преисподней, выжигающий всё живое до корки. Его лучи вгрызались в спину, покрытую слоем засохшего пота и крови. Руки, стёртые до кровавых мозолей, ныли от каждого движения, а пальцы, впивающиеся в край тяжёлой глыбы песчаника, кровоточили, оставляя на камне тёмные пятна. Я тащил очередной булыжник, чувствуя, как каждый шаг отдаётся болью в натёртых ногах, а пот заливает лицо, слепя и разъедая, словно кислота. Воздух вокруг был горячим, как дыхание доменной печи, пропитанным пылью, что забивала горло и лёгкие. Чёрные пирамиды маячили на горизонте, как зловещие тени забытых богов и молчаливые стражи. Я держался из последних сил, стиснув зубы и загоняя боль в дальний угол сознания, полагаясь только на себя, как всегда делал, когда мир вокруг рушился в пропасть. Но даже моя выдержка, отточенная годами жизненных подножек, трещала по швам под натиском этого кошмара, где тело — всего лишь проводник для бесконечной муки.