ГЛАВА 12. Письма, пуговицы и ухабы
Если вам когда-нибудь доводилось выезжать из столицы, то вы, конечно, не могли не обратить внимания на дороги. А точнее — на то, как быстро они перестают быть дорогами в столичном смысле этого слова.
Выезжаешь по гладкой мостовой, под звон колёс и деликатный ритм копыт… и буквально через полчаса оказываешься на пути, который, судя по виду, изначально предназначался скорее для коз, чем для карет. Сбоку — кочки, спереди — лужи, под колесами — бог знает что, а впереди — надежда, что это временно.
Но, тем не менее, Натали любила путешествовать. При желании можно не замечать ни пыли, ни рытвин, а любоваться бескрайними полями, зелёными рощицами и цветами, которые по весне росли вдоль просёлочных дорог в таком обилии, будто сорняки. А в столице, между прочим, за букетик таких первоцветов цветочницы берут минимум пол эстрона.
После пары часов пути, карета въехала в лес, тряска, как ни странно, стала меньше. Равномерный перестук копыт убаюкивал. Натали впервые за время пути оторвала взгляд от окна, чтобы понаблюдать, кто чем занят. Месье ван-Эльст пребывал ровно в том состоянии, в котором только что пребывала она сама — глядел в окно. Его поверенный тоже скучал, вернее, подрёмывал с видом человека, которого вынудили участвовать в чём-то гораздо более драматичном, чем он планировал. Натали не знала, почему он тоже отправился в Вальмонт, но была этому рада. Антуан казался ей гораздо более надёжным, чем ван-Эльст. Всё же он юрист, и его присутствие создавало видимость юридического порядка. Но основным источником порядка и надёжности в этой поездке являлась, безусловно, Виола.
Она, кстати, единственная, кто не скучал. Тётушка сидела у окна с книжкой, и хотя читала молча, эмоции у неё на лице сменялись с калейдоскопической скоростью: то удивление, то негодование, то неимоверная нежность, от которой она прижимала книжку к груди. Потом — возмущённый вдох, еле сдержанный вздох и, наконец, полушёпот:
— Что за подлец… Он же обещал!
И хотя слова были произнесены очень тихо, возможно мужчины их услышали. По крайней мере, Антуан приоткрыл один глаз, проявив некоторое любопытство. Натали даже показалось, что уголок его рта слегка дёрнулся в полуулыбке. Но уже в следующее мгновение он снова сделал вид, что спит.
Прошло ещё с полминуты.
— Негодяй! Как он мог?! — снова едва слышно, но весьма горячо возмутилась тётушка.
— Виола, милая, у тебя всё в порядке? — мягко шепнула Натали, пытаясь вернуть в реальность увлёкшуюся чтением тётушку.
— Ох, прошу простить, — спохватилась она. — Просто… Это же надо было так поступить! Он писал ей письма! Целых семь! А потом — молчание на две главы. Что бедняжка Сюзетта должна была подумать?
Месье Марлоу на этот раз открыл уже оба глаза. Складывалось впечатление, что судьба Сюзетты вдруг стала ему небезразлична.
— Она ведь была уверена, что он сделает ей предложение, — продолжила Виола. — Он обещал! Он про это писал! Поэтому отказала сразу трём кавалерам. Трём! Даже виконту! А теперь он пропал. Так она и вовсе останется без мужа!
— Может, оно и к лучшему, — усмехнулась Натали.
Виола была другого мнения. Она с досадой закрыла книгу.
— Не всё так плохо, — попытался успокоить её Антуан.
— Вы думаете? — с надеждой спросила тётушка.
— Конечно. Если рассматривать ситуацию с точки зрения юридических нюансов… опытный юрист в данном случае мог бы легко доказать, что обещание жениться, подкреплённое в письменном виде, пусть даже в неофициальной переписке, может быть расценено как моральное обязательство…
Виола подарила месье Марлоу восхищённый взгляд и снова открыла книгу.
— …особенно, если кроме писем имели место другие знаки внимания, например поцелуи, — закончил он мысль. — Поцелуи были?
— Не сразу, — с лёгким сожалением ответила Виола. — Сначала взгляды. Потом музыка. Потом дождь. Потом эта навязчивая мадам Болеву. Потом беседка…
— Всё в рамках жанра, — усмехнулся ван-Эльст.
И хоть его замечание было приправлено скепсисом, для Натали стало неожиданностью, что и он включился в беседу. В её представлении, любовные романы — это последнее, что могло бы заинтересовать такого холодного и расчётливого циника, как месье парфюмер.
— Ах, вот оно что! — вдруг выдала Виола, глаза которой уже снова бегали по строчкам.
— Что? — чуть не хором поинтересовались остальные.
— Оказывается, жених Сюзетты пропал потому, что с головой ушёл в работу. Он строит фабрику по производству гравированных пуговиц.
— Это так в духе мужчин — променять чувства на пуговицы, — с иронией заметила Натали. — В этой истории автор не покривил душой.
— Нет, милая, всё не так просто. Он изобрёл пуговицу с двойной застёжкой и назвал её в честь Сюзетты, — в голосе Виолы уже слышалось не осуждение, а лёгкое восхищение.
— Как романтично, — улыбнулся Антуан. — Надеюсь, он не забыл оформить патент?
— Главное, он не забыл про Сюзетту. Вот… — Виола ткнула пальцем в книгу и начала цитировать: — “…и, стоя среди станков, штампующих изумительные пуговицы, он вдруг вспомнил её изумительное лицо и понял, что забыл отправить восьмое письмо…”.
Тётушка и не заметила, что продолжила читать вслух и дальше — абзац за абзацем, страницу за страницей. При этом никто не возражал. Впереди была встреча изобретателя особой пуговицы с Сюзеттой, мольба о прощении, розы, вздохи, поцелуи…
Она читала с выражением, с паузами, с возмущением и придыханием в нужных местах. Время от времени кто-то из мужчин вставлял комментарий — ироничный, сухой или юридически педантичный, но Натали уже почти не слушала.
Голос Виолы, мерный и живой, отступал на второй план, а Натали всё больше и больше погружалась в собственные мысли.
Она вспомнила брачную церемонию в ратуше.
Всё шло по плану — подписи, поздравления, формулировки в духе “настоящим удостоверяется…”, и вдруг, как грозовое облако на ясном небе:
поцелуй.
Официальный. Обязательный. Регламентированный.
И — о ужас — неизбежный.
Натали по-настоящему запаниковала.
Она ведь столько слышала о мужских поцелуях от подруг и из книг Виолы, которая любила цитировать “самые волнующие моменты”. Одни утверждали, что поцелуй — это что-то ужасное — липкое, настойчивое, навязчивое. Другие — что от этого можно потерять сознание. Третьи мечтательно говорили, что потом уже ничего не будет прежним.
Натали с лёгким ужасом смотрела на ван-Эльста, а он уже медленно склонялся к ней. Она зачем-то отметила, какие у него живые и красивые серо-голубые глаза, но следующие мысли были уже гораздо более хаотичными. Если всё, что говорят о мужских поцелуях, — правда, то, полагала Натали, как только он коснётся губ, она либо страшно испугается, либо умрёт, либо… влюбится. Какая чудесная перспектива! Ни один из трёх вариантов в её планы не входил.
А потом он всё-таки коснулся.
Неожиданно бережно. Почти вежливо. Мимолётно. Будто проверял, не спит ли она.
И тут же отстранился.
Вот это оно и было? Мужской поцелуй, от которого барышни теряют сознание?
Нет, никакой катастрофы не случилось. Натали даже не успела испугаться. По ироничной улыбке ван-Эльста она догадалась, что он специально действовал предельно осторожно, чтобы её не смущать. А может, просто хотел избежать штрафа? И всё же… всё же на короткое мгновение она успела почувствовать то, что не хотела чувствовать вовсе… Что-то мимолётное и очень острое. Совсем-совсем не похожее на то, о чём пишут в тётушкиных книжках. Интересно, если такой вежливый поцелуй пробуждает столь необъяснимое ощущение, то что бывает при настоящем поцелуе? Хотя нет, Натали это было нисколечко не интересно. Когда-то она дала себе обещание, что ни в коем случае не повторит ошибку Жозефины. Ведь все её неприятности как раз с этого и начались — с поцелуя.
В голове всплыли строчки из её дневника:
