Эрнет осторожно провёл по моей щеке и стёр слёзы. А я прижалась к его ладони и всхлипнула ещё раз. Потом ещё. А потом меня, наконец, обняли, позволяя спрятаться на плече и расплакаться уже в полную силу.
Нет, вовсе не так всё выглядело в моих видениях. Там я была вне событий, выше участников, а сейчас мы были наравне, и мне было также мучительно принимать извинения, как ему их приносить. Но через эти слёзы уходили все обиды и боль, недовольство и злость, страхи и разочарования.
Эрнет гладил меня по спине, по волосам, что-то шептал на ухо, но я не разбирала, что именно, чувствуя, как внутри становится тихо и спокойно, а на плечи опускается усталость. Слёзы закончились, всхлипы стали реже. Осталось только прерывистое дыхание и, наверняка, покрасневшие глаза.
Я отстранилась, опустила голову, скрывая зарёванное лицо. Зашарила в карманах платья, пытаясь найти платок, которого там не было.
Зато платок был у Хантли. Удерживая меня одной рукой, он достал его из кармана и протянул. И только взяв тонкую белую ткань, я поняла, что ладонь у Эрнета перевязана, а движениям кисти и пальцев словно что-то мешает. Поэтому он и держал её в кармане?
— Что с твоей рукой?
* * *
— Ерунда. Не стоит внимания.
— Выглядит как будто серьезная рана. Покажи.
Я вытерла глаза, засунула платок в карман платья и взяла руку Эрнета в свои. Он не сопротивлялся, но чувствовалось, что такого внимания ему не хочется.
— Что произошло?
Я вспомнила бал. Нет, тогда точно никаких повязок не было — в библиотеке карту с сердцем Хантли держал как раз правой рукой. Значит, что-то произошло после.
— Неосторожное использование некачественных артефактов, — проговорил он, пытаясь забрать у меня ладонь. От этого движения не застёгнутая манжета рубашки задралась, открывая идущие вверх к локтю светло-красные полосы воспалённой кожи — заживающие ожоги.
— Очень неосторожное. Как будто угли из костра таскали. — Я перехватила его за запястье, не давая вырваться, легко провела пальцами вверх, забираясь под рукав, потом вниз. Кожа была гладкая — наверняка последние следы ожогов пропадут уже через несколько дней. Но ладонь выглядела плохо — кое-где на повязке проступали бурые следы крови. А судя по скованности движений, были повреждены сухожилия. Как долго всё будет заживать?
Эрнет замер, а у меня снова на глаза набежали слёзы. А я ведь больше не собиралась плакать! Но ничего не могла с собой поделать.
— Амелия, это, правда, сейчас волнует тебя больше всего?
Я только кивнула и снова оказалась в крепких объятиях. К счастью, не разревелась, а лишь несколько раз всхлипнула и пробормотала:
— Ты же не сможешь больше рисовать.
И всем телом почувствовала смешок Эрнета.
— Научусь заново. Если понадобится, то левой рукой. Ты же знаешь, какой я упрямый.
О да, я знала это лучше всех. Тут же вспомнился собственный страх, что мне не удастся его убедить…
— Эрнет… — тихо позвала я, но не отстранилась, боясь посмотреть ему в лицо. Наоборот, ещё плотнее прижалась, словно это могло мне как-то помочь.
— Что? — Его руки гладили меня по спине, а дыхание щекотало висок.
— У меня есть просьба.
Внутри всё в испуге замерло. Прошлый опыт не давал и шанса на то, что ко мне прислушаются. Страшно было получить отказ сейчас, когда я чувствовала себя особенно ранимой. Еще страшнее было разрушить близость, которая возникла между нами, но стоило ли беречь её, если… Если мои слова опять сочтут глупостью?
— Что угодно, — ответил он, а я, набравшись храбрости, пробормотала куда-то в плечо.
— Уничтожь компромат на мэра.
Время будто остановилось. Замерли руки Эрнета на моей спине, а сам он словно оцепенел. Я чувствовала, как напряглись его плечи и обнимающие меня руки, как резко поднялась и опустилась грудь. Как быстрее забилось сердце. Моё тоже ускорилось, а внутри начал разливаться холод.
Хантли отстранился, взял меня за плечи и отодвинул так, чтобы посмотреть в лицо.
— Ты шутишь?
Он так пристально разглядывал меня, что хотелось зажмуриться, замотать головой и подтвердить, что да — это просто шутка. Но я не отводила взгляда, хотя начала дрожать.
— Ты не шутишь, — сам ответил Эрнет, отпустил меня и отошёл к столу в шаге от нас. Отвернулся. Опёрся на гладкую поверхность ладонями, словно эта просьба лишила его сил. Да наверное так и было.
Меня охватил холод. Он шёл от сердца, сковывал внутренности, лишал надежды. Я обняла себя за плечи, но продолжала дрожать.
— Почему?
Глухой голос заставил вздрогнуть сильнее. И я уже открыла рот, чтобы рассказать, что именно видела, но тут же закрыла. Разве у меня есть аргументы? Разве это аргументы? Ими невозможно никого убедить, но сейчас речь не об убеждении. Если Эрнет мне действительно верит, то ему не нужны объяснения, а если нет, то никаких слов не хватит. Поэтому я едва слышно прошептала:
— Так надо, чтобы предотвратить одну смерть. Но можешь не беспокоиться, мэр отсидит даже больше положенного, но… не совсем в тюрьме.
Хантли вздохнул, обошёл стол, выдвинул ящик и достал оттуда толстую папку. Тяжело опёрся на неё здоровой рукой и закрыл глаза. То ли мне показалось, то ли он действительно побледнел ещё больше.
— Там есть документы и записи, которые будут утрачены безвозвратно. Их не удастся восстановить, если ты передумаешь.
— Не передумаю, — тихо, но твёрдо ответила я.
Кадык Эрнета дёрнулся, когда он сглотнул. На лбу залегла складка, а пальцы на папке с документами дрогнули.
Ничего не происходило.
Почему он ничего не делает? Не верит мне? Или свою работу ценит выше моей просьбы? Можно ли его за это осуждать? Наверное, нет, но мне стало больно и горько.
* * *
Но тут от страниц потянулась тонкая струйка дыма, а через секунду дело вспыхнуло. Руку Эрнета охватил огонь. Я вскрикнула и бросилась к столу, но не успела сделать и шага, как пламя погасло, оставив только внушительную кучу пепла и тёмный след на полированной поверхности.
— Твоя рука! — Я схватила ладонь Эрнета, но из-за сажи не могла понять, насколько большие повреждения.
— Амелия, всё в порядке. Я достаточно контролирую магию, чтобы не повредить себе. — Хантли высвободил ладонь, щёлкнул пальцами, и грязь пропала. И с моих, и его рук, и даже со стола. — Но тебя прошу больше в такие моменты не вмешиваться. Не все заклинания безобидны, и не всегда я могу следить и за тобой, и за процессом.
— Прости. — Я почувствовала себя глупо. В самом деле, я же видела, как Хантли пользуется заклинаниями, и знала его осмотрительность, но когда вспыхнул огонь, совершенно об этом забыла.
— Твоё беспокойство даёт мне надежду на прощение. — Эрнет едва заметно улыбнулся, но не подошёл. А мне так хотелось снова оказаться в его объятиях.
Беспокойство за возможные раны прошло, и внутри медленно, но верно начала зарождаться радость. Он действительно сделал это! Потому что поверил! В меня, в мой дар и в мои слова! Стена, стоявшая между нами всё это время, рухнула, и больше не было ничего, что могло помешать нам быть вместе. Счастье совершенно внезапно заполнило до краёв, и захотелось сказать… выразить, насколько я ценю это доверие. Как много значит для меня его поступок.
— У меня есть ещё одна просьба, — гораздо смелее, чем в прошлый раз сказала я, хотя внутри снова замирала от страха, но теперь ещё и от предвкушения.
Хантли нервно рассмеялся.
— Не так быстро, пожалуйста. Дай мне ещё хотя бы несколько минут, прийти в себя и смириться с тем, что я своими руками уничтожил результаты многомесячной работы. Это, знаешь ли, непросто. — Он провёл ладонью по лицу и невесело хмыкнул. — К тому же на разоблачении мэра были завязаны другие мои планы… И теперь я несколько… растерян.
Чувство вины кольнуло, но тут же растворилось в ещё большей радости. Подтверждение того, каких усилий Эрнету стоило выполнить мою просьбу, согревало изнутри. Он сделал это ради меня! И я не могла не отреагировать.
