Всё произошло в одно мгновение. Крик, топот убегающих бандитов, стоны раненых — всё это растворилось в белом шуме, заглушённым оглушительным стуком его собственного сердца. Цан Синь не шёл — он мчался, снося всё на своём пути к лестнице.
Он не спускался по ступеням. Оттолкнувшись от пола с нечеловеческой силой, он пересёк пролёт одним мощным прыжком и приземлился на колени рядом с ней, не чувствуя удара о каменные плиты. Его дыхание перехватило. Лежать на холодном полу, в грязи и осколках, ей, принцессе… Его Лань…
Его руки, только что крушившие кости, теперь дрожали. Он боялся прикоснуться, боялся сделать больнее. Осторожно, как драгоценнейшую фарфоровую куклу, он провёл пальцами по её виску, смахнув прядь волос.
— Лань… — его голос был хриплым шёпотом, полным мольбы. — Прошу, открой глаза.
Она не ответила. Её лицо было мраморно-бледным. Но слабый, едва уловимый стон вырвался из её губ, когда его пальцы коснулись шеи, чтобы нащупать пульс. Она была жива.
Этот тихий звук вернул ему способность действовать. Мгновенно оценив ситуацию, он понял: нельзя ждать, нельзя двигать её как попало. Сломанная нога была ужасна, но главное — убрать её отсюда, в безопасное место.
Он снял свой простой верхний халат и, с нежностью, которой в нём никто не мог бы заподозрить, аккуратно обернул им её, стараясь зафиксировать голову и повреждённую ногу. Затем он скользнул одной рукой ей под спину, а другой — под колени.
Когда он приподнял её, его поразило, как она легка. Слишком легка. Худая, как тростинка после всех этих недель скитаний. Её голова бессильно упала ему на грудь, и он почувствовал, как что-то в его духе, окаменевшее от гнева и власти, треснуло.
Он поднялся на ноги. В его движениях не было больше демонической ярости — только сосредоточенная, абсолютная решимость. Он держал её так, чтобы её сломанная нога не болталась, прижимая её к себе, как самое большое сокровище империи, что она, по сути, для него и была.
Он прошёл через разрушенный зал, не глядя по сторонам. Его взгляд был прикован к её лицу. Гости и девушки Шуя, прятавшиеся за развороченной мебелью, с ужасом и благоговением расступались перед ним, прижимаясь к стенам. Он нёс её, не обращая внимания ни на кого, как некую высшую правду, не требующую объяснений.
Фэн Ранья, приподнявшись на локте и прижимая руку к ушибленному боку, смотрела ему вслед. И на её лице, помимо боли, было странное понимание. Она видела не похитителя. Она видела человека, уносящего свою судьбу.
Цан Синь шагнул за порог Шуя в ночь. Он не знал, что будет дальше. Но он знал одно: он не отпустит её больше никогда. А тот, кто посмеет попытаться отнять её у него, познает гнев не императора, а демона, потерявшего последнее, что связывало его с человечностью.
