Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 (СИ) - Юй Фэйинь

— Ах, Боже, да что ж такое! — вдруг воскликнула Тан Лань, закатывая глаза с самым искренним раздражением. Это была не злоба аристократки, а досада обычной девушки, уставшей от вечных церемоний. — Хватит уже ползать! Лежи себе спокойно! Просто поправляйся и возвращайся. Всё.

В её закатывании глаз читалась не злоба, а искренняя, почти бытовая досада человека, который видит, как всё осложняется ненужными условностями. Она устала играть роль принцессы в этой душной лачуге.

Её движения, когда она встала, были резкими, почти нервными. Она отряхнула платье, смахивая с него не только пыль лачуги, но и тяжёлую атмосферу этой сцены. Накинутый капюшон — это щит, маска, возвращение в привычную роль служанки Снежи, где всё проще и понятнее. Но её последний взгляд, брошенный на Широнга, был взглядомТан Лань. В нём не было мягкой, сентиментальной жалости. Это была твёрдая, решительная доброта. Доброта как сила. Доброта как выбор. Доброта, которая не спрашивает «достоин ли ты?», а просто действует, потому что так правильно.

— Пойдём, Лу Синь, — сказала она, выходя на улицу, оставив за собой двух мужчин.

Её уход был стремительным. Дверь захлопнулась, отсекая мир лачуги от внешнего мира. Внутри остались двое.

Ван Широнг застыл, прижавшись лбом к жесткому ложу. Его плечи ещё вздрагивали от сдерживаемых рыданий, но в его сжатых кулаках была уже не безнадёжность, а ярость желания жить. Внутри, сквозь трещины сломанного тела, пробивался хрупкий, но упрямый росток надежды.

Лу Синь остался стоять посреди комнаты на мгновение дольше необходимого. Его обычная уверенность испарилась. Он медленно повернулся и вышел, его твёрдые шаги по скрипящим половицам звучали неуверенно. Он уходил, унося с собой осколки своей прежней картины мира, в которой для такого поступка не осталось ни одной прочной опоры. Ему предстояло теперь собирать её заново.

Глава 8

Покои принцессы Тан Лань тонули в полумраке. Затянутые тяжёлым шёлком окна пропускали лишь рассеянный, пыльный свет, в котором кружились миллионы золотых частичек. Воздух был густым и неподвижным, наполненным ароматом чего-то острого, тревожного — запахом невысказанных мыслей и кипящего гнева.

Посреди этого богатого уединения, на персидском ковре с причудливыми узорами, металась принцесса. Тан Лань шагала по ковру, словно тигрица в клетке из бархата и золота. Её босые ноги, бледные и изящные, бесшумно касались прохладной поверхности, оставляя мимолётные отпечатки. Каждый шаг был отточенным, яростным, полным сдерживаемой энергии. Платье-халат служанки развевалось вокруг неё, как взволнованные крылья.

Она не просто ходила — она вела безмолвную битву с призраками своего прошлого. Губы её шевелились, выплёскивая наружу обрывки мыслей, которые с бешеной скоростью неслись в её голове.

— … И её бойфренд — начальник бюро, он и отвлёк стражника… — её шёпот был хриплым, колючим, больше похожим на шипение. Она жестикулировала, её пальцы с длинными, ухоженными ногтями врезались в ладони, будто пытаясь схватить невидимые нити заговора. — Сестра могла толкнуть и сбежать… Плавать Тан Лань не умела, и сестра это знала… Знала!

Она замолкала, застывая на мгновение, чтобы вновь сорваться с места, вычерчивая по ковру невидимые схемы предательства.

— Широнг говорил правду, но кто будет слушать стражника, когда допрос ведёт будущий муж сестры? — её голос сорвался на горький, саркастический смешок, лишённый всякой веселости. — Конечно… Потому он прискакал ко мне с расспросами, и на его лице было облегчение, когда я сказала, что ничего не помню. Вот же сволочи! Идиоты! Думают, я так и останусь милой дурочкой, прыгающей у них на поводке?

Внезапно она замерла, уперев руки в боки. Её силуэт, резкий и напряжённый, вырисовывался на фоне тёмного дерева. Голова была откинута, взгляд устремлён в потолок, но видела она отнюдь не резные панели. Она видела холодные воды озера, лицо сестры и удобную паутину лжи, сплетённую вокруг неё.

— Осталось понять, чем я насолила средней сестре, — проговорила она уже громче, обращаясь к безмолвным стенам. — Всё из-за этого дурацкого парнишки? Решила меня убрать из-за ревности? Или это на эмоциях?

И тут её лицо изменилось. Гнев и ярость словно стекли с него, сменившисьледяной, отстранённой проницательностью. Взгляд стал остекленевшим, уходящим вглубь себя.

— Хотя… — её голос стал тише, но твёрже. — Тан Лань могла ей что-то ещё сделать. Вполне. И Широнга тоже быстро «убрали», пока слухи не пошли. Хорошо ещё, что не прикончили.

В этом «вполне» звучала бездонная пропасть. Она допускала, что та, прежняя Тан Лань, могла быть не невинной жертвой, а игроком, который сам нарывался на беду. И это осознание было страшнее всего.

В углу комнаты, залитая тенью, Сяо Вэй неловко переминалась с ноги на ногу. Роскошный шёлковый халат, который надела на неё госпожа, казался ей чужой кожей. Дорогая ткань неприятно скользила по телу, вызывая мурашки. Но куда больший дискомфорт причиняло ей выражение лица Тан Лань. Оно снова стало таким, каким было до падения — холодным, отстранённым, непроницаемым. Та маска высокомерной принцессы, которая таила в себе столько боли и одиночества. Сердце маленькой служанки сжалось от привычной, острой жалости. Она боялась этой маски. Боялась, что та короткая вспышка искренности, что была между ними, угасла навсегда.

Робко, почти неслышно, она подняла руку, словно школьница на уроке, пытаясь привлечь внимание тигрицы, поглощённой своими мыслями.

— Госпожа?.. — её голосок прозвучал тоненькой ниточкой, готовой порваться в гнетущей тишине покоев.

Тишина в ответ была оглушительной. Казалось, сама комната затаила дыхание в ожидании, куда теперь повернёт свой гневный взгляд разбуженная принцесса.

— Госпожа… может, мне уже переодеться? — прошептала Сяо Вэй, и её голосок, тонкий и робкий, как паутинка, затерялся в гнетущей атмосфере комнаты. Он разбился о каменную стену концентрации Тан Лань, даже не достигнув её сознания. Принцесса не слышала её. Она снова заходила по ковру, её босые ступни бесшумно поглощали расстояние, а в глазах, устремлённых в никуда, бушевала буря из обрывков заговоров и горьких догадок. Она была капитаном корабля, заблудившегося в тумане собственной памяти, и каждый шаг был попыткой нащупать верный курс.

Внезапно в дверь постучали.

Стук был не похож на почтительное поскрёбывание служанки. Он былчётким, сухим, настойчивым. Три отмеренных удара, лишённых подобострастия, но исполненных неоспоримой важности. Стук официального известия. Стук мира, который врывался в её уединение, напоминая, что от его законов и иерархии не спрятаться.

Тан Лань вздрогнула, как от щелчка бича. Взгляд её моментально прояснился, сменив рассеянную ярость на мгновенную, хищную собранность. Она метнулась к двери одним стремительным движением, от которого взметнулись полы шёлкового халата.

— Кто там? — её голос прозвучал нарочито раздражённо, с хорошо сыгранной ноткой капризной усталости. — Я приказала не беспокоить!

За дверью послышался голос Цуй Хуа, но в нём не было обычной мягкости. Он был напряжённым, формальным, отстранённым.

— Ваше высочество, тысяча извинений за беспокойство. Пришло срочное донесение. Из внутренних покоев дворца. От… самого Сына Неба.

Слова «Сын Неба» повисли в воздухе, словно удар гонга. Снежу пронзила ледяная игла страха, острая и безошибочная. Император. Отец. Не просто правитель, а человек, чьё молчаливое осуждение она чувствовала всю свою жизнь. Тень, отброшенная смертью матери, легла между ними непреодолимой стеной. Он не навестил её после «несчастного случая». Его безмолвие было красноречивее любых упрёков. А теперь — донесение. Не приглашение, не отеческое участие, а официальный свиток. Это не сулило ничего хорошего.

Сердце её заколотилось где-то в горле, но руки не дрогнули. Воля, закалённая в горниле недавних открытий, взяла верх над детским страхом. Она приоткрыла дверь ровно настолько, чтобы в щель блеснул узкий отрезок её лица и можно было высунуть руку — бледную, с идеальным маникюром, требовательно раскрытую ладонью вверх.