Когда небо стало пеплом, а земля инеем. Часть 1 (СИ) - Юй Фэйинь

— Давай сюда, — бросила она коротко, безсмысленно, голосом, не терпящим возражений.

Наступила короткая, красноречивая пауза. Цуй Хуа, воспитанная в строжайших правилах этикета, наверняка замерла в немом недоумении. Передавать императорский указ в руку, как какую-то подачку, через щель в двери — это было неслыханным нарушением протокола, почти кощунством. Но приказ есть приказ. Мягкий шелест шёлка, и в протянутую ладонь лёг небольшой, ноплотный свиток из прекрасной желтоватой бумаги — той самой, что делали специально для императорских указов. Он был тяжёл не от веса, а от значимости. Шёлковый шнурок, перехватывающий его, был запечатан большой каплей тёмно-красного сургуча с оттиском императорской печати — знаком дракона, вобравшим в себя всю безграничную власть его отца.

Тан Лань молниеносно отдёрнула руку и с силой захлопнула дверь, словно отсекая надвигающуюся угрозу. Она прислонилась к твёрдой деревянной поверхности спиной, чувствуя, как холодная резьба впивается в лопатки сквозь тонкий шёлк. Комната снова погрузилась в тишину, но теперь это была тишина перед приговором.

Она замерла, сжимая в руке свиток. Он обжигал пальцы холодом власти и отчуждения. В этом маленьком свёртке заключалась не просто информация — заключалась её судьба. Приказ. Выговор. Новое ограничение. Возможно, приговор. Размеренная, безразличная воля человека, который видел в ней не дочь, а проблему, досадную помеху в идеально отлаженном механизме империи.

Сяо Вэй, затаившаяся в углу, наблюдала, как госпожа, только что бывшая воплощением яростной энергии, теперь застыла, словно изваяние, с лицом, на котором читалась не детская обида, а твёрдая, взрослая горечьчеловека, готового принять любой удар, но не готового согнуться.

Мораль этой сцены была пронзительна и жестока: можно сбежать от заговоров сестёр, можно переиграть коварных министров, но от воли Императора, от тяжести его неприязни, спрятанной за сухими строчками официального указа, убежать невозможно. Это стена, о которую разбиваются все надежды и против которой бессилен любой бунт. Оставалось только развернуть свиток и узнать, какой же приговор вынес ей отец.

Вот он, момент истины! Сейчас она, наконец, узнает, что же стряслось в этом змеином гнезде под названием императорский двор.

И обомлела.

Перед ней предстали изящные, выведенные с каллиграфическим изыском строки. Иероглифы были красивыми, сложными… и абсолютно бессмысленными для её взора. Она скользнула по ним взглядом, как нерадивый ученик по тексту на непонятном языке. Мозг отчаянно пытался схватить знакомые очертания.

«Её высочеству… император… змея… зал… будущее…» — выхватила она отдельные знаки. Змея в императорском указе? Это что, меню на ужин? Или намёк, что кого-то стоит отравить? Будущее? Очень конкретно, спасибо, отец.

Она водила пальцем по дорогой бумаге, чувствуя, как изящные завитушки упрямо отказываются складываться в связные мысли. Голова закружилась. Внутри всё похолодело.

«Стой-ка, — медленно пронеслось в голове, — а ведь я… я же…»

Осознание ударило, как обухом по голове. Она, выпускница если не академии, то уж точно неплохого университета, способная с ходу проанализировать договор на пятьдесят страниц, не умела читать на этом чертовом языке! В своём мире она была грамотной, даже умной! А здесь… здесь она была полной, беспросветной, стопроцентной неучей!

В её сознании грянул немой, истеричный вопль, достойный затравленного животного:

Чёрт! Чёрт-черти-чертята! На каком-таком «будущее»⁈ Что мне делать-то⁈ Это же приказ от самого императора! Его, наверное, должны зачитать вслух при полном собрании придворных под звуки фанфар! А Цуй Хуа просто сунула его мне в руку, как счет из прачечной! А я не могу прочитать! Я — принцесса — функционально неграмотна!

Она подняла глаза на Сяо Вэй, которая смотрела на неё с щенячьей тревогой. Мысль попросить служанку прочитать указ мелькнула и тут же сгорела в пламени стыда.

Уголки губ Тан Лань медленно поползли вверх, сложившись в улыбку. Но это была не её сегодняшняя солнечная улыбка, а та самая, старая, натянутая и леденящая душу улыбка прежней хозяйки. Сяо Вэй увидела её — и по её спине пробежал холодок.

— Сяо Вэй, — голос госпожи прозвучал неестественно сладко. — Будь добра, прочти-ка мне это вслух.

Служанка затрясла головой, её глаза наполнились искренним ужасом.

— Госпожа, я… я не могу! Я не обучена грамоте! Я не знаю иероглифов! — она чуть не расплакалась от стыда и страха.

Нет, это было немыслимо. Это всё равно что попросить дворника прокомментировать судебное решение Верховного суда.

Её взгляд дикого зверя метнулся к двери, за которой, она знала, стоял Лу Синь. Он-то уж точно умел читать. Этот бука, наверное, родился со свитком в одной руке и мечом — в другой. Но просить его? Раскрывать перед этим живым воплощением холодной компетентности свою унизительную, позорную беспомощность? После всей этой истории с Широнгом, где она пыталась казаться милосердной и мудрой? «Ах да, Лу Синь, кстати, я неграмотна, будь другом, прочти, не собирается ли мой папаша выдать меня замуж за князя Йети?»

Снежа сжала драгоценный императорский свиток в руке так, что бумага с надменным шелестом смялась. Она стояла, прислонившись к двери, в простом платье служанки, с символом абсолютной власти в кулаке. Этот свиток мог содержать что угодно — от выговора за неподобающее поведение до приказа о немедленной свадьбе с кем-нибудь невыносимо скучным. И она была абсолютно слепа и беспомощна перед ним.

Ирония судьбы была великолепна в своём злом умысле. Она готова была сражаться с заговорами, интригами и ядом, но первая по-настоящему непреодолимая стена в её новой жизни встала перед ней. И она была сделана не из стали или камня, а избумаги и туши. Величайшая империя, и её принцесса не может прочитать записку от папы.

Мысли в голове Тан Лань метались, как перепуганные мыши в узкой коробке. Вариантов, если честно, не было. Совсем. Оставалось только одно — унизительное, рискованное, но единственное.

Она сделала глубокий вдох, словно собираясь нырнуть в ледяную воду, осторожно приоткрыла дверь и выглянула в приёмную.

Лу Синь стоял на своём посту, неподвижный, как скала, только что изваянная скульптором под названием «Вечная Подозрительность». Его взгляд, тяжёлый и пронзительный, тут же устремился на неё, словно радар, засекший неопознанный летающий объект. Он, конечно, заметил, что она до сих пор щеголяет в платье служанки, и это явно не добавляло ему душевного спокойствия. В его глазах читался немой, но красноречивый вопрос: «Опять что-то начинается?»

— Лу Синь, — позвала она его, натянув на лицо самую беззаботную и легкомысленную улыбку, какую только смогла изобразить. Получилось, должно быть, жутковато. — Войди на минутку. Без церемоний.

Он вошёл, и комната мгновенно сузилась. Он не просто занял пространство — он его поглотил. Его доспехи мягко лязгнули. Взгляд скользнул по Сяо Вэй, замершей в углу в роскошном халате самой Тан Лань, и его брови под стальным шлемом медленно поползли вверх, выражая безмолвный, но абсолютный ужас перед этим сюрреалистичным представлением. Картина складывалась всё более бредовая.

— Господин страж, — начала Тан Лань, вертя в руках злополучный свиток, словно это была не императорская воля, а недоделанное оригами. — У меня… небольшая проблемка. Пустячок, в общем-то. Видишь ли, после того злополучного удара голова до сих пор кружится, и эти иероглифы… — она сделала театральную паузу, сокрушённо взмахнув свитком, — они просто пляшут перед глазами! Никак не могу разобрать ни строчки. Будь добр, прочти-ка вслух. Окажешь неоценимую услугу.

Лу Синь замер. Казалось, даже воздух в комнате перестал циркулировать, чтобы не мешать. Его лицо стало абсолютно непроницаемым, словно высеченным из гранита. Читать вслух личное послание Сына Неба? Это было не просто нарушение протокола. Это было кощунство, примерно того же порядка, если бы его попросили пересказать содержание императорской ночной рубашки. Его взгляд метнулся к свитку, потом к её лицу, пытаясь отыскать в нём признаки насмешки, провокации или хотя бы остатки вменяемости. Но он видел лишь лёгкую, наигранную нервозность и ту самую «головокружение», которое уже несколько часов заставляло её вести себя как сумасшедшую, только что сбежавшую из кукольного театра.