Вы (влюбитесь) пожалеете, господин Хантли! (СИ) - Ильинская Екатерина

— Разговариваете сами с собой, госпожа Ковальд? — Эрнет Хантли поравнялся со мной и с интересом уставился на ящик.

— Молюсь, чтобы Ошур избавил меня от вашего общества, — едко ответила я. Воспоминания, как он бросил меня одну утром посреди улицы до сих пор жгли обидой душу. А ещё стыдом жгли воспоминания о том, как я вешалась на него ночью. И особенно те, где переодевалась в его присутствии!

У меня дома была всего лишь Саюши! Почему? Ну, почему я так паниковала? И хотя я знала ответ, сейчас всё казалось детскими глупостями, которые надо было давно выкинуть из головы. Могла бы взять себя в руки и поступить, как взрослый человек, а не как испуганный ребёнок. Но прошлого было не изменить.

— Думаю, что мы, наоборот, теперь будем встречаться чаще, — холодно ответил журналист. — По моим данным, вы получили разрешение на открытие, а значит, теперь окажетесь под моим неустанным наблюдением.

— Да, что я вам всем сделала⁈ — Нервы не выдержали. Я остановилась, поставила на землю ящик и развернулась к Хантли. Тот тоже встал. И настроение у него, кажется, было не лучше моего.

Бессонная ночь и день, наполненный переживаниями, вымотали меня так, что я больше не могла держать себя в руках. Внутри бурлили обида, злость и отчаяние. У меня просто не было сил, чтобы вынести ещё один обвинительный разговор. Я устала, не знала, что делать и чувствовала себя бесконечно одинокой в чужом городе. Боялась, что деньги закончатся до того, как дела пойдут на лад. А этот… этот… вот зачем он мне угрожает⁈ У меня и так куча проблем! Я и так не понимаю, как их решить!

— Сначала монстр дома, потом отлов, который всучил мне змею, заставив самой с ней разбираться. А я не знаю как! Я вообще змей боюсь! — Слёзы навернулись на глаза. — Приюты переполнены, там нет подходящих условий. Сдать её на живодерню я не могу, а забрать её никто не хочет!

Я задрожала, а у Хантли вытянулось лицо и в глазах промелькнуло сочувствие. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но меня уже понесло, поэтому ему пришлось оставить свои мысли при себе.

— Вот вы знаете, сколько всего надо сделать, чтобы мэрия одобрила содержание магического существа?

— Знаю, — ответил Хантли. — Я могу…

— Да мне всё равно знаете вы или нет! — совершенно нелогично выкрикнула я.

Меня трясло, истерика набирала обороты. Перестало волновать, что мы стоим на улице, и кто угодно может наблюдать за разворачивающимся скандалом. Мне просто надо было выплеснуть то, что накопилось за этот день. И чтобы меня никто не перебивал!

— Я вас не понимаю… — пробормотал журналист, выглядящий до смешного растерянно. Но я не могла ему ничем помочь, я сама себя не понимала.

— В мэрии с меня потребовали взятку, а у меня нет таких денег! Откуда? Сбережения подходят к концу, надо срочно открыться и начинать работать, иначе мне не на что будет жить! — обжигающе-горячие слёзы текли по щекам, руки тряслись. Внутри ящика пыталась шипеть Саюши, но на меня это не действовало.

— Амелия, успокойтесь. Вы же как-то получили разрешение, — мягко сказал Хантли и подошёл совсем близко, вызвав ещё одну волну ярости.

— Да! Получила! Чудом! И уж точно в этом нет ничьей заслуги, кроме Ошура! А теперь появились вы и снова мне угрожаете! Почему? Ну почему бы вам вместе с мэром не провалится сквозь землю и не оставить меня в покое⁈ Мне и так плохо!

Я всхлипнула, перевела дыхание, набрала в грудь побольше воздуха, чтобы разразиться ещё одной гневной тирадой в адрес мужчины. Но не успела. Наверное, ему надоело слушать, иных объяснений у меня просто не было, потому что…

…он прижал меня к себе и закрыл рот поцелуем.

Я так изумилась, что даже не подумала протестовать. Застыла, пытаясь осознать, что происходит, чувствуя, как жесткие губы сминают мои, и как чужой язык обводит контур рта, вызывая незнакомую внутреннюю дрожь и желания.

В голове зашумело, из груди вырвался вздох, а ноги подкосились. Я схватилась за плечи Хантли и прижалась к нему, пытаясь устоять. Сердце часто-часто стучало в груди, по телу разливалось тепло и томление. Не отдавая себе отчета, потянулась навстречу мужчине и приоткрыла рот. Наши дыхания смешались, и я окончательно потеряла голову. Поцелуй углубился, и я застонала. Запустила пальцы в темные волосы. Внутри разгорался огонь нетерпения, заставляя забыть обо всем, кроме этой неожиданной близости.

Эрнет поглаживал меня по спине, и эти прикосновения вызывали мурашки, заставляли прогибаться в пояснице и хотеть большего. Я чувствовала, как лихорадочно стучит его сердце, как журналист все крепче прижимает меня к себе. Все расстройства, все проблемы растворились в этом поцелуе. А потом он неожиданно прекратился.

— Вы успокоились, Амелия? — спросил Хантли и отступил, оставив меня растерянно хлопать глазами и пытаться осознать произошедшее. — Обычно это хорошо помогает.

Я нахмурилась, пытаясь понять, что именно он сказал, но смысл дошёл до только через десяток секунд.

— Что? — не поверила я своим ушам. Он что целовал меня, чтобы я успокоилась? Он что так со всеми делает? Светлые чувства тут же разлетелись осколками, а сердце сжалось от внезапной боли, и тут же пришла злость.

— Я спрашиваю, прошла ли ваша истерика? — уточнил журналист.

Он хмурился и выглядел крайне мрачным. Это он с таким лицом меня целовал? И теперь разочарован, что не сработало? Да что он о себе возомнил! Раненая гордость взвыла, заставляя идти в атаку.

— Моя истерика⁈ Моя. Истерика? — Обида обожгла кипятком, и я шагнула к этому невыносимому, ужасному человеку. Да как он мог⁈ Да как я могла⁈ Не знаю, что хотела сделать: дать пощечину или забарабанить кулаками по его груди, но ничего не успела.

— Понятно. Придется целовать ещё раз. — Он преодолел разделяющие нас полшага, но в этот раз шарахнулась я.

— Придётся целовать? Ну, знаете! — меня затрясло от злости. — Не надо делать мне одолжений!

— Амелия, я просто пытался вас успокоить. Вы так кричали… — Это гад, кажется, сам не понимал, что несёт. Или у нас было совершенно разное представление об успокоении.

Я выдохнула, пытаясь унять вмиг переполнившую меня ненависть. Хантли отступил. Наверное, в моем взгляде было что-то убийственное.

— Не надо меня злить, тогда не придётся успокаивать! И целовать меня не надо! И помощь мне ваша не нужна! И… И… И… — запал ещё не закончился, хотелось продолжить ругаться. Взгляд упал на ящик с Саюши, который за время нашего топтания оказался возле журналиста. — И змею мою отдайте! И проваливайте уже, наконец, видеть вас больше не могу!

Хантли поднял ящик, а я попыталась выхватить его из чужих рук, но получилось не сразу, поэтому с полминуты мы перетягивали его, сверля друг друга взглядами и злобно пыхтя. Ладно, это я сверлила взглядом и пыхтела, а журналист словно вообще не заметил моих действия. Застыл и смотрел с нечитаемым выражением лица, потом горько усмехнулся и отпустил предмет раздора.

— Что ж, вы правы. Приношу свои извинения, моему поведению нет оправданий.

Я снова не поверила своим ушам. Он что сейчас вот так возьмет и уйдёт? Серьёзно? Считает, что пары слов достаточно, чтобы всё исправить? Ну, нет, так просто ему от меня не избавиться!

Я замерла, запутавшись в собственной логике. Я что, не хочу его отпускать? Новая волна злости накрыла с головой — в этот раз уже на себя. Да что за дирхов день? Поскорее бы уже закончился!

— Всего хорошего, Амелия, не буду вам больше досаждать. Ещё раз простите.

И он ушёл. Развернулся и ушёл. Снова оставив меня стоять одну посреди улицы. Вот гад!

— С-с-с-ш-ш-ш, — раздалось из ящика.

Ладно, не гад! Он хуже гада! Хуже дирха. Хуже… Хуже… Ругательства закончились, а злость нет. Нет, Амелия, ты определенно дура! Самая большая дура во всей империи. И это, увы, не лечится…

Глава 14

До дома оставался один квартал, но шла я это расстояние так медленно, словно там меня ждала казнь. Всё вокруг казалось незнакомым и чужим. Да, по сути, таким и было. Это был не Фаренли, где я знала каждый закоулок и тропинку, каждый изгиб мелкой речушки, заросшей рогозом, и каждого человека, кто встречался на моём пути.