Вот зачем мэссину шар предсказаний, который на ярмарках используют чревовещатели? Или кнут для верховой езды, предназначенный для обычных, немагических животных? Причем кнут был кем-то определенно пожеван в том месте, где была твердая рукоятка.
Приспособления пошли в ход. Профессор тихо шептал названия, а белка-летяга проворно передавала названный инструмент, ни разу не ошибившись. Словно знала каждый как свои пальцы и хвост, зараза, когда как я сама в трети случаев ошибочно принимала за названный предмет что-то другое.
Руффи сидела на столе вполне смирно, не огрызалась и не рычала, хотя профессор заглядывал не только в уши и пасть, но и под хвост. Мантикора вообще проявляла стойкий пофигизм, воспринимая осмотр как один из вариантов ублажения себя любимой — даже затарахтела от удовольствия где-то в середине экзеуции.
Я напряженно следила за движениями профессора, нервно сглатывая, когда Шуша передавала в руки мужчины новый предмет. С каждой следующей минутой я наблюдала, как складочка между бровей профессора заметно углубляется и темнеет. С каждой минутой сосредоточенность и молчаливость профессора мне нравились все меньше и меньше.
Итан грыз ногти, сосредоточенно и последовательно, начав с большого пальца и переходя дальше. Стоял за моей спиной и усердно клацал зубами, заставляя, если не вздрагивать, но немного напрягаться.
— Что ж, — проговорил профессор, снимая с носа магические окуляры, в которых он то и дело менял линзы, вставляя в оправу по две, а то и по три зачарованных стекла, — я вижу небольшой дисбаланс в магических потоках, но он на столько слабый, что я даже не рискну предположить, что могло такого случиться, что вы примчались ко мне посреди ночи. Даже отравление лемура было в десятки раз очевиднее, чем состояние Руффи.
Как мило профессор назвал обычное опьянение — мой Нери всего лишь отравился. Да, у Руффи все иначе.
— Она принялась расти, профессор, — проговорил Итан, забирая на руки мантикору, которая тут же затарахтела в два раза сильнее — даже чашки на краю стола задребезжали в унисон.
— И на сколько же она выросла? — мужчина со скепсисом во взгляде приподнял руку над столом, показав размер чуть больше теперешней мини-версии мантикоры.
— Нет, профессор, больше, — я покачала головой, и фыркнула, когда рука мэссина приподнялась над столом еще немного, — еще больше.
— Профессор, она стала выше своего первоначального размера где-то на два локтя, — Итан не выдержал нашей игры в «больше и еще больше» и, встав на пуфик для ног, поднял руку над головой. — В последний раз она выросла до такого размера.
Профессор зоомагии нервно сглотнул и присел на стул. Отхлебнув из чашки чай, который предусмотрительно подлила Шуша, мужчина потер глаза и впился взглядом в Руффи. Зрачки стали из лиловых черными, а в глубине я заметила алые всполохи — один в один взгляд монстра с лекции по разнообразию видов магических животных. Жутко до такой степени, что волоски встали дыбом, причем не только у меня, но и у животных. Руффи и Шуша стали походить на меховые шарики, так у них встопорщилась шерсть.
— М-да, — загадочно протянул профессор, привлекая к себе все наше внимание, и заставляя чувствовать зуд нетерпения всей кожей. — М-ммм, даааа, делаааа.
Глава 48
Вердикт
Эдера
— М-ммм, даааа, делаааа.
Кажется, дыхание затаили даже чахлые фиалки на подоконнике, а не только мы с Итаном. А профессор вновь нацепил на нос окуляры и, щелкнув ногтем по одному из стекол, прикрыл глаза. А чтобы ему, видимо, не мешали, стекла постепенно потемнели, став совершенно непрозрачными.
Мы с Итаном переглянулись, оценили степень озадаченности и нервного состояния и дружно сделали шаг к столу. Говорят, степенное распитие горячего ароматного чая способствует достижению медитативного состояния, но, видимо, этот постулат придумали те, кто начинает чаетерапию в совершенно уравновешенном состоянии. Объемный глоток обжег и язык, и небо, а из глаз брызнули слезы. Ощущение было, словно я огнедышащий дракон, подавившийся собственным пламенем.
— Кх-кх, Шуша, не подскажешь, чай немного разбавлен пьянящей настойкой? — задал вопрос Итан с таким невозмутимым лицом, словно пил что-то другое, отличное т содержимого в моей чашке.
— Да, — кивнула Шуша с такой же невозмутимой мордочкой, — приблизительно так же, как и Руффи подросла…побольше.
Я попыталась поставить чашку на блюдце, а в уме вела подсчет, сколько в том глотке было настойки, если перевести на конфеты, что мы съели в ночь перед отправкой в другое королевство. Помниться, перед глазами начало плыть после пятой или шестой конфеты, а по моим подсчетам получалось, что сейчас во мне гораздо больше и даже без шоколада. Понятно, почему чашка не желала вставать в центр блюдца и постоянно заваливалась.
— Эдера, съешь конфетку, — неожиданно сочувственно предложил Итан, протягиваю последнюю «Рошьель», — и орешки, орешки бери, побольше бери, не стесняйся.
— Да, лэсси Миович, я вам сейчас и сэндвич организую — после такого горячего чая ва определенно нужно что-то сытное и мясное, — рядом засуетился профессор, откупоривая один из флакончиков, что достал из своего саквояжа, и протянул мне, — и вот это выпейте срочно, залпом.
Сначала я решительно отказалась, покачав головой и даже попыталась оттолкнуть флакончик, но неожиданно для меня вместе с моей головой закачались и комната, и стол предо мой, и Шуша на столе. А уж как повели себя орешки и конфета — не передать словами — словно живые поскакали по наклонной столешнице и попрыгали на качающийся волной пол.
После такого представления захотелось обдумать ситуацию, но в голове вдруг образовался какой-то тягучий непроглядный кисель, а парень, глядящий в глаза, показался умопомрачительно притягательным, что вновь захотелось его поцеловать — нужно было только поймать его лицо, ускользающее куда-то в сторону. Что за безобразие: смотрит он мне в глаза, а все вокруг плывет и рассеивается, даже голос какой-то размытый, словно слова растягиваются вязкой карамелью. И что он там мне говорит-то?
— Эээдддиииии, пеееейййй!
Губы и язык, потерявшие чувствительность от огненного чая, вдруг вновь опалило чем-то горьким, затхлым, взрывающимся на языке противным фейерверком, а затем словно заморозило зонтиком лэс Маршелин. От последних ощущений, да еще от мысли, что сама куратор пришла в эту комнату и застала меня в состоянии то ли отравившегося лемура, то ли боевого единорога, готового брать тараном осажденные ворота, в голове резко прояснилось, а комната выровнялась, перестав качаться. Только Шуша продолжала то ли танцевать, то ли падать, облизывая при этом лапки, которые периодически опускала в мою чашку с горячительным чаем.
— Мне лучше, — проговорила я и в доказательство схватила левой рукой белку-летягу, а правой отобрала у Итана из рук флакон, из которого только что в меня вливали замечательное средство от «отравления». — Шуша, прости.
Белке хватило пары капель, чтобы взгляд прояснился, а на мордочке появилось выражение крайнего смущения.
— Я только хотела понять, чем тебе чай не угодил, вы же конфеты точно с такой же настойкой ели, и нормально же все было.
Рядом дружно закашлялись Итан и профессор, стараясь дружно скрыть желание посмеяться над незадачливой мной, но не на ту напали — я от такого не смутусь…смусюсь…смустю…тьфу! Не покраснею, вот! А, лучше, вообще, смутить этих двух…или пока лучше одного, ведь мы же пришли сюда с благородной целью — выяснить, что происходит с конкретным животным.
— Мэссин Лианел, так что же все-таки с Руффи?
— Я не вижу проблемы кроме немного разбалансированных потоков, но это происходит постоянно со всеми магическими созданиями, стоит им ощутить эмоциональный всплеск. Например, у всех магов такое происходит по несколько раз за день, стоит им, например, напиться или…поцеловаться, да даже подумать о поцелуе — и уже хоп, дисбаланс. И при этом ни один маг еще ни разу не вырос в два своих роста или…
