Я не бог. Книга XXXIV (СИ) - Дрейк Сириус

— Петр Первый! — его голос прозвучал громом по всей площади. Усиленный магией, он гремел, казалось, по всему городу. — Я знаю, что ты там! Выходи! Это между мной и тобой!

Тишина.

— Выходи, трус! — Есенин ударил по второму куполу. Тот вспыхнул, но устоял. — Ты превратил меня в это! Ты использовал меня! Я знаю, что это ты послал того, кто рассказал мне про пустоту!

Его голос становился все более искаженным. В нем звучали два тембра одновременно — его собственный и что-то чужое, древнее, страшное.

— Я сожгу этот Кремль дотла! — заорал он. — Я убью всех, кто встанет на моем пути! Я разнесу эту столицу в пыль! Но ты выйдешь ко мне! Ты ответишь за то, что сделал!

— Михаил, — тихо произнес Валера. — У меня идея.

Я посмотрел на него.

— Какая?

— Смотри, — он кивнул на Кремль. — Есенин хочет Петра Первого. Все внимание — на него. Все силы — на защиту от него. Суматоха, хаос, паника…

— И мы можем воспользоваться этим, — медленно продолжила Лора, поняв его мысль. — Проникнуть внутрь.

— За женой Петра Первого, — закончил Валера. — Она ж там, верно? В самом защищенном месте страны. Где её никто не найдет. Где она в полной безопасности…

— Пока все отвлеклись на безумного кудрявого парня, — усмехнулся я. — Валера, ты гений.

— Знаю, — он ухмыльнулся. — Так что, пойдем красть царицу?

Есенин продолжал атаковать купол. Удар за ударом. Барьер трещал, но держался. Лекари Чехова работали не покладая рук, вытаскивая раненых. Даже за пару кварталов от Кремля магический фон был слишком силен, и многие просто падали от перенапряжения. Солдаты Кутузова держали периметр.

Тут-то я и увидел Александра Сергеевича Пушкина рядом с Сергеем Михайловичем.

Кутузов шел первым. В руках у него была сабля — простая, без всяких украшений, но сразу было видно, на сколько это мощное оружие.

А за ним шел Пушкин. Александр Сергеевич выглядел… странно. Обычно он был воплощением аристократической лени и высокомерия. Но сейчас его лицо было серьезным. Почти торжественным.

В руках у него ничего не было…

— Есенин! — крикнул Кутузов, поднимая саблю. — Остановись! Я не хочу тебя убивать!

Есенин медленно обернулся. Посмотрел на них. И рассмеялся.

— Кутузов. Великий генерал снизошел до меня. Защитник народа, — в его голосе звучала насмешка. — И кто это с тобой? Пушкин? Тебе не хватило первого раза? Солнце русской поэзии. Вы правда думаете, что сможете меня остановить?

— Не думаем, — спокойно ответил Кутузов. — Знаем.

Он шагнул вперед, и вокруг него вспыхнула аура. Золотистая, плотная, словно броня. Артефакты работали как надо. Саблю в его руках окутали темные тени. Вытянув кисть, он разжал пальцы, и клинок растворился в земле, будто его кинули в воду.

Пушкин поднял руки, и воздух вокруг Кремля исказился. Появился еще один купол. Он пульсировал, словно живой.

Неужели у Пушкина есть еще какие-то виды куполов защиты?

— Лора?

— Это… Михаил, это купол Пушкина. Его личная магия. Что ты хочешь, чтобы я сказала? Жесткая защита. Красавчик. Не могу оценить его силу. Он постоянно меняется.

Есенин посмотрел на новый барьер. Потом на Пушкина. И его улыбка стала шире.

— Интересно…

Он взмахнул рукой, и сгусток Хаоса и Порядка полетел в купол.

Барьер Пушкина принял удар. Вспыхнул. Задрожал. Но устоял.

Есенин ударил снова. И снова. И снова.

Купол трещал, но держался.

А Кутузов тем временем двинулся в атаку. При каждом шаге из-под его ног выходили кривые тени и расползались в стороны.

Он был быстрым. Невероятно быстрым для человека его возраста и положения. Кутузов махнул рукой, и из ближайшей тени Есенина полетел меч, целясь точно в шею. Тот увернулся едва заметным движением и контратаковал.

Столкновение их энергий было похоже на взрыв. Ударная волна снесла нескольких солдат с ног. Здания вокруг затряслись.

Кутузов откатился назад, упал на одно колено, но тут же вскочил. Есенин парил в воздухе, невредимый.

— Неплохо, старик, — усмехнулся он. — Но недостаточно.

Они снова сошлись. Удар, парирование, контратака. Кутузов сражался мастерски — каждое движение выверено, каждый удар точен. Но Есенин был быстрее. Сильнее. И с каждой секундой становился как будто безумнее.

Пушкин же стоял неподвижно, поддерживая купол. Пот стекал по его лицу. Руки дрожали от напряжения. Но он держал.

— Лора, — прошептал я. — Видишь брешь?

— Ищу… Есть! — она выделила мне точку на куполе. — Там, где энергии пересекаются. Если ты телепортируешься точно в этот момент…

— Успею?

— Должен. Но окно всего на долю секунды. И только когда Есенин атакует купол снова.

Я кивнул Валере.

— Я проникаю внутрь. Ты прикрываешь отступление.

— Да ты сдурел? — он уставился на меня. — Один? Туда?

— У меня есть Лора. И у меня есть план.

— Надеюсь, он лучше, чем «проберусь и как-нибудь само получится», — фыркнул он. — Ладно. Давай. Только постарайся не умереть. Жены меня убьют, если я вернусь без тебя.

Кутузов наносил удар за ударом, но Есенин парировал каждый. Более того — он начал теснить генерала. Удар, контратака, еще удар. Кутузов пятился, с трудом удерживая оборону.

— Ты слаб, — произнес Есенин, блокируя очередной выпад. — Слишком стар. Слишком медлителен. Ты должен был остаться дома, старик. Я чувствую, ты меня боишься. Так зачем же продолжаешь? Ты же не думаешь, что победишь?

— Когда человек видит того, кого он по настоящему боится, он понимает, что не может игнорировать его. И тогда у него остается только два выхода. Либо подчиниться объекту своего страха и надеяться на защиту, либо устранить его, чтобы избавиться от страха.

Он ударил. Кутузов попытался парировать, но опоздал.

Удар пришелся в грудь. Генерала отбросило на несколько десятков метров. Он врезался в стену здания, оставив в ней вмятину.

— Сергей Михайлович! — закричали его солдаты, кидаясь к нему.

Кутузов попытался встать, но рухнул обратно. Тени за его спиной хаотично дрожали. Кровь текла изо рта.

— Слабак, — презрительно бросил Есенин и подлетел к Пушкину. — Теперь ты.

Он медленно полетел к поэту. А тот опустил руки и купол стал ярче. Плотнее. Есенин остановился в нескольких метрах.

— Ну же, — усмехнулся он. — Ты же великий Пушкин. Покажи, на что способен. Еще раз…

Александр Сергеевич поднял голову и улыбнулся. Его ухмылка была высокомерной, презрительной, полной абсолютной уверенности в себе.

— Раунд два, Есенин, — произнес он ледяным тоном. — В прошлый раз ты отправил меня в больницу. Забавно. Но на этот раз…

Он снял перчатки. Медленно. Демонстративно. И бросил их на землю.

— На этот раз я отправлю тебя туда. Если, конечно, от тебя вообще что-то останется.

Есенин улыбнулся шире.

— О! Давай! Попробуй.

Где-то вдалеке прозвучал звон. Мелодичный, громкий.

Часы на Спасской башне Кремля били полдень.

Один удар. Второй. Третий.

И с каждым ударом Пушкин менялся.

Его аура вспыхнула. Золотисто-белая, ослепительная, словно само солнце спустилось на землю. Воздух вокруг него задрожал от жара. Я видел, как плавится снег в радиусе десятков метров от него.

— Полдень, — произнес Пушкин, и его голос гремел. — Сейчас я непобедим.

Он поднял руку, и в ней материализовался меч. Длинный, элегантный, сотканный из чистого света.

— Ты знаешь, Есенин, в чем твоя проблема? — продолжил он, делая шаг вперед. — Ты думаешь, что раз ты получил что-то уникальное, то ты стал кем-то. Стал важным. Стал опасным.

Еще шаг.

— Но ты всего лишь оружие. Инструмент. Ничтожество, которому дали игрушку серьезнее, чем он заслуживает.

Пушкин остановился прямо перед Есениным. Его аура пылала так ярко, что было больно смотреть.

— А я? — он усмехнулся. — Я — Пушкин. Солнце русской поэзии. И когда солнце в зените, когда оно на пике своей силы…

Он поднял меч.

— … оно сжигает все. Дотла.