Миссия: соблазнить ректора (СИ) - Летова Ефимия

Но как же он не поймёт, неужели мужчины не чувствуют такие вещи…

Не знаю, что он там чувствовал, но головка его члена прошлась по моим губам несколько раз и, наконец, ткнулась внутрь, растягивая, распирая изнутри.

Он застонал куда-то мне в ухо, жарко зашептал что-то, я не слышала, что именно, потому что все силы направила на то, чтобы самой удержаться от жалобного стона. Мерзкая, отвратительная природа, почему она всё так устроила, почему, почему! Почему сейчас, в какой ещё суд по Этике мне потом бежать, я не хочу… Больно, а он ещё толкается, и горячо дышит мне в рот, и… опять целует, прикусывая губу. И снова толкается, так жадно, так, словно с каждым движением нарастает его удовольствие, чем быстрее, тем ему лучше. А мне… Не знаю, не понимаю.

Он увидит кровь и убьёт меня.

Ну и пусть. Лучше так, чем сдохнуть в тюрьме. Убьёт и убьёт.

— Ты плачешь? Опять? Ари…

— Неважно, — я нашла в себе силы не разрыдаться. — Мне … Мне жаль, что это ненадолго. На одну ночь. Я хочу, чтобы она была очень долгой, чтобы утро никогда не наступило, но ведь оно наступит, и всё закончится.

И это было так.

Неожиданно меня отпустило, и физически — боль больше меня не сковывала, не мешала — и морально. Слёзы продолжали заливать щёки, но, кажется, он так ничего и не понял, не захотел понять. Я обхватила его бёдра своими ногами, расслабляясь, чувствуя, как он двигается во мне, такой горячий и твёрдый, такой живой, и, опустив руку, коснулась своего живота.

Словно почувствовав перемену во мне, Миар тоже переменил позу, совсем чуть-чуть, но то ли он коснулся меня в каком-то новом месте, то ли всё дело было в моей голове, я вдруг почувствовала, что эти мерные толчки мне нравятся. Входя, он что-то задевал внутри, отчего становилось очень приятно, и потом, когда выходил, тоже. Я закусила губу, пытаясь подстроиться к нему, и начала отвечать. Миар наклонился и снова поймал мой рот своим, а ещё стал поглаживать моё самое чувствительное местечко между ног, ритмично, в такт своим толчкам.

Это… это какой-то запрещённый приём, в самом деле!

— М-м-м… — протянула я, сдавливая его внутри себя, он попытался отодвинуться, а я сжала сильнее, чувствуя, как бешено колотится сердце, и поднявшаяся внутри волна швыряет меня на берег… Миар вышел из меня резко, теперь уже струйка спермы попала на живот. Я уткнулась лбом ему в плечо.

— Не включайте свет.

— Дайхр, ты такая… тесная, — я задыхалась от вихря ощущений, от его близости, от жаркого шепота. — Ты такая… Такая… Тебе хорошо?

Такая? Хорошо ли мне? Я была вся липкая и мокрая. Грязная. Даже не хотелось думать, как это всё выглядит со стороны. Хорошо, что темно. Есть ещё несколько секунд, пока он не отправится в ванную и не обнаружит сюрприз в виде моей крови на простынях и своем теле. Он, аккуратный и правильный, непременно прямо сейчас же туда и отправится.

Вот и всё. Почти всё. Но между нами — совершенно точно всё. Так… быстро. Так мало.

Мне не хватило, чтобы понять.

Я чуть приподнялась на локтях и вдруг поняла, что Миар спит. Спит! Дышит, уткнувшись мне в плечо лбом. Может, притворяется? Я тихонько провела ладонью по его чуть влажным волосам, по лбу и вдруг почувствовала острое сочувствие и сожаление. Завтра… завтра ничего хорошего нас не ждёт. Несколько омерзительных сцен и разговоров. Обвинения, которые я, разумеется, заслужила. Не знаю, что это за артефакт, столь нужный Эстею, но тот факт, что неплохой, в сущности, человек будет расплачиваться за это всё толикой веры людям, вызывал просто физическое отторжение.

— Надо дойти до ванной, — сонно пробормотал Миар, целуя меня в плечо.

— Надо, — шепнула я. — Но у меня нет сил.

— И у меня нет. Спи, — тихо и невнятно пробормотал Миар, обнимая меня, притягивая к себе. — Спи, неугомонная сладкая девчонка, добилась своего таки, завтра… завтра обсудим, что с этим всем делать. Впрочем, теперь уже поздно. Всё обойдётся. Сначала повторим, раза два, а потом обсудим. Не вздумай шарахаться где-то там в темноте, слышишь меня? Ари… девочка моя. Спи.

Неплохой. Можно даже сказать, хороший.

Я выждала минут пятнадцать или чуть больше, пока его дыхание не выровнялось окончательно, выбралась из его рук, подняла с пола своё измятое платье и проскользнула в ванную, с ужасом ожидая, что вот сейчас он придёт вслед за мной. Никакой особенной боли не было, просто немного неприятно, и крови не так уж много… впрочем, на простынях должны остаться следы. И на его коже…

«Повторим», — сказал он. Значит, вряд ли утром есть какие-то неотложные дела. Значит…

Ему понравилось. И ему не было безразлично, понравилось ли мне.

Вымылась, оделась, посмотрела на себя в зеркало, испытывая огромное желание треснуть по нему кулаком.

Я же знала, чем это всё закончится. Я пошла на это сознательно. И у меня была более чем важная причина.

Теперь осталось довести дело до конца. Рука сама дёрнулась написать «Прости» на зеркале, но до таких пафосных бессмысленных глупостей я не опустилась. Уже выходя, бросила взгляд на полку с козочками, прихватила одну, не глядя, и пошла, сжимая туфли в одной руке, козочку в другой, босиком.

Память… оставлю себе на память. Первый мужчина. Первая близость. Воспоминания, которые могли бы стать интимными, волшебными, сладкими, а станут отвратительными и грязными, вынесенными на всеобщее обозрение, навсегда ассоциирующимися с шантажом, обманом и ложью.

«Повторим»!

Уже завтра, верлад Миар, вы поймёте, что поторопились с таким предложением. Уже завтра.

Глава 41

Я шла по коридору преподавательского общежития, неловко переставляя ноги, но всё же стараясь двигаться как можно быстрее и бесшумнее, в ужасе представляя, что наткнусь на какого-нибудь другого преподавателя. Почему-то казалось, что по моему лицу всё сразу же станет понятно.

И снова захотелось вымыться.

Идти к себе в комнату нельзя — если Миар проснётся раньше времени, он непременно туда за мной отправится. Я попросту не выйду из ЗАЗЯЗ, не доберусь до Этического Суда, куда обязана подать жалобу — гарант последующей женитьбы.

Эстей идиот, почему он не продумал пути моего отступления?! Я же не ношу с собой пресловутый конверт, который будет для него знаком, не побегу сейчас в сторожку привратника…

Я же и верхнюю одежду оставила в небольшом гардеробе столовой, превратившейся на время празднования Громницы в нарядный волшебный зал… Как же я добралась до комнаты ректора, даже не заметив холода? Глупая Ари. Всё было так замечательно, все мои причины для слёз и обид показались надуманными и глупыми, но теперь отступать уже поздно, просто потому, что некуда. Я ничего не смогу объяснить Миару, не смогу оправдаться, и моя жизнь уже никогда не станет прежней.

На крыльце я остановилась. Куда теперь? Снежные хлопья падали на мои спутанные волосы, унесённая козочка грела моментально озябшую ладонь.

— Лада Эрой?

Я неверяще подняла голову — и увидела тёмный силуэт Тарина. Кажется, он накрыл свои светлые волосы капюшоном.

Тарин протягивал мне мой же собственный плащ.

— Откуда ты тут взялся?! Ждал меня? Но почему?

Юноша не ответил, отвернулся. Стряхнул снег с капюшона.

Его приглушённый голос показался мне исполненным невыразимой печали — или неприязни. Так, как будто он знал куда больше, чем должен был.

Может быть, все уже знают? Может быть, каким-то образом мой позор написан на мне огромными пылающими буквами? Я горько хмыкнула, осознав, что считаю позором не то, что мы с Миаром делали этой ночью, а то, что я собиралась сделать завтрашним — то есть, уже сегодняшним — утром.

— Экипаж вас ждёт, лада.

— Экипаж?!

— Экипаж до Асветона.

— Тарин! — я переборола себя и ухватила его за плечо. — Откуда?! Как ты…

— Лада, я говорю только то, что должен, — мой недавний приятель попятился. — Только то, что мне позволено сказать. Не тратьте время, прошу вас, не шумите. Идите. Вы же должны уехать? Кто-то может появиться в любой момент… И я не смогу выпустить вас незаметно.