* * *
Неделя для Тан Лань не была временем упадка. Это было время тихой, яростной, безжалостной войны. Войны с самой собой.
Она сознательно истязала своё тело, это хрупкое, изнеженный сосуд принцессы, обращая всю свою боль, весь гнев, всю ярость — направленную не на Лу Синя, а на собственную беспомощность, на жестокую насмешку судьбы — внутрь. Это был опасный, самоубийственный путь культиватора, идущего против основ, но единственный, который мог дать ей силу быстро. Слишком быстро.
Она понимала корень проблемы. Тело Тан Лань было слабым, его меридианы — тонкими и нетронутыми практикой. Душа Снежи была сильной, но чужеродной, её воля сталкивалась с ограничениями плоти, как буря с хрупкой лодкой. Диссонанс двух жизней, пропасть между душой и сосудом — вот что мешало ци течь свободно. Но нефритовый феникс на её груди, артефакт, что связал их, был ключом. Мостом. Проводником, который мог усмирить этот конфликт.
И она использовала его, как молот.
Лишение. Она отказывала телу в еде. Подносы с изысканными яствами стояли нетронутыми. Голод становился постоянным, грызущим спутником, но она приветствовала его. Голод затачивал сознание, отделял его от потребностей плоти. Она отказывала телу во сне. Когда веки слипались от изнеможения, она вставала и начинала комплекс форм — резких, ломающих, не предназначенных для этого тела. Мышечная боль, головокружение, дрожь в коленях — всё это было лишь топливом для её решимости.
Слепота и Глухота. Она завязывала глаза плотной тканью, закладывала уши воском. Её мир сужался до темноты и звенящей тишины. Затем она начинала двигаться по комнате. Медленно, шаг за шагом, натыкаясь на мебель, падая, поднимаясь. Она не пыталась видеть или слышать — она пыталась чувствовать. Протягивала свою волю, своё сознание, как щупальца, заставляя ци вибрировать в воздухе, улавливая очертания предметов по малейшим изменениям энергии, по слабым потокам воздуха. Это было мучительно трудно. Голова раскалывалась от напряжения.
Боль. Горький, металлический привкус крови во рту стал привычным. Она прикусывала губу до крови, чтобы не закричать от разочарования, когда тело не слушалось, когда ци застревала, не в силах пройти по узким каналам. Она сплёвывала алую слюну на пол и снова сосредотачивалась, её воля была острее и жёстче любого заточенного клинка.
Она не просто тренировалась. Она ломала. Ломала изнеженное тело Тан Лань, заставляя его гнуться под волей Снежи. Ломала старые привычки Снежи, заставляя их умещаться в ограничения нового сосуда. Она стирала границы между ними, сплавляя болью и яростью в нечто новое, более сильное, более острое.
Это была алхимия отчаяния и гнева. И в горниле этой боли рождалась новая сущность — не просто Тан Лань и не просто Снежа, а воин, готовый на всё.
Она сплетала тело и душу воедино, связывая их тончайшими, но невероятно прочными нитями ци. Всё остальное в этом мире померкло, утратило значение. Дворцовые интриги, склочные сёстры, мелкие демоны и цзянши — всё это было лишь фоновым шумом, недостойным её внимания. Осталась лишь одна, выжженная в сознании цель — уничтожить Владыку Демонов, пока он не обрёл свою полную силу и власть. Пока не покалечил этот мир так же, как её собственный. Пока не убил тех, кого она когда-то называла соклановцами.
Мир Снежи был давно погружён в хаос. Войны людей, охваченных шепотом демонов, отравленные реки, выжженные поля. Мир катился в пропасть, а она, юная и наивная, отказывалась в это верить, пока не столкнулась с ним лицом к лицу… с Владыкой. Его алые глаза, полные холодной, бездушной мощи, стали её последним воспоминанием о том мире.
И теперь она была уверена — шанс победить Лу Синя был именно сейчас. Сянлю, древний ужас, никогда не осмелился бы напасть на истинного Владыку, будь тот в своей силе. Но мощь, которую продемонстрировал Лу Синь, уже пугала её. Её клан в полном составе едва ли одолел бы Девятиглавого Змея. А он… он бился с ним один.
Поэтому ей были нужны силы. Сейчас. Силы, которые и не снились Снеже в её прошлой жизни, о которых не догадывалась изнеженная Тан Лань. Ей нужно было сломать себя — обеих — и создать заново.
Она чувствовала, как на физическом и душевном уровне надрываются её меридианы, тонкие каналы не выдерживали напора чужеродной, слишком мощной энергии. Сколько я выдержу? — проносилось в голове слабым эхом, но тут же заглушалось стальным, безжалостным: — Должна. Обязана.
И это сработало. В ту самую ночь, когда её воля достигла пика, она почувствовала это — крошечное, но невероятно плотное и сконцентрированное ядро энергии сформировалось в её нижнем даньтяне. Оно пульсировало ледяным, знакомым холодом. И затем волна силы — её силы, силы Снежи — прокатилась по всему телу, не разрывая его, а наполняя. Морозный иней с тихим шелестом тут же покрыл всё в комнате — стены, резную мебель, шёлковые одеяла. Воздух застыл, наполнился звонкой, колкой свежестью.
— Моя сила… вот она, — прошептала она, и на её исхудавшем, бледном, как лунный свет, лице появилась слабая, но настоящая, победоносная улыбка. Это была лишь малая победа. Крошечная капля в море того, что ей было нужно. Катастрофически мало. Ничтожно мало. Но это был первый, самый трудный шаг. Прорыв.
Она доползла до кровати, обессиленная до дрожи в коленях, но ликующая изнутри. Сон не шёл. Мысли кружились с новой, неистовой силой. О дворцовых интригах, в которые ей теперь приходилось играть. О ненависти семьи, которую она унаследовала вместе с телом. О нём.
Она не злилась на Лу Синя. Он не сделал ей ничего плохого. Наоборот, он защищал её с яростью, которую она не ожидала увидеть. Она вспоминала тех немногих добрых демонов из своего мира, кто скрывал свою природу, пытаясь жить среди людей, сохраняя искру света в душе. Вероятно, он такой же, — пыталась убедить себя она. Но его глаза… те алые, пылающие глаза в момент битвы были точь-в-точь как глаза Владыки. И эта мысль въелась в мозг, как отравленная заноза, не давая покоя.
И поверх всех мыслей, холодным, неумолимым приговором, звучало признание, которое она повторяла себе снова и снова, как мантру, как клятву:
Моя задача — убить Владыку Демонов.
Всё остальное было второстепенно.
* * *
Когда дворец погрузился в глубокий, безмолвный сон, а луна скрылась за свинцовыми тучами, он двинулся. Не как человек, а как сгусток самой ночи, бесшумная тень, растворяющаяся в коридорах. Дверь в её покои поддалась без малейшего звука — сложные замки не были преградой для его воли.
Воздух внутри ударил в обоняние — спёртый, тяжёлый, пахнущий потом, лекарственными травами и… слабым, но отчетливым металлическим запахом крови. В слабом багровом свете тлеющих углей в жаровне он увидел её.
Она лежала на кровати, закутавшись в одеяла, но даже они не могли скрыть её истощения. Лицо было осунувшимся, почти прозрачным, с резко выступившими скулами и тёмными, как синяки, тенями под глазами. Губы были бледными, потрескавшимися. Но самое страшное — её глаза. Они были широко открыты и неподвижно уставлены в потолок, словно не видя его. В них не было ни сна, ни мысли — лишь пустота и глубокая, всепоглощающая усталость. Она походила на измождённого духа, заточённого в теле живой женщины, а не на пышущую жизнью принцессу.
Сердце Лу Синя сжалось в ледяной тисках такой боли, что у него перехватило дыхание. Он видел результат её мучений, но не мог понять их причины. Вся его ярость, всё смятение, вся собственная боль ушли, сменившись одной-единственной, всепоглощающей мыслью: Остановить это. Защитить. Спасти. Любой ценой.
Он сделал шаг вперёд, его тень упала на неё. Она не шелохнулась, не моргнула, полностью отрешённая от мира. Он медленно протянул руку, не касаясь её, и сосредоточился. Его сознание, острое и проницательное, коснулось её энергетического поля.
