Рядом, вытянувшись в струнку, стоял Ван Широнг. Его поза, напряжённая и собранная, выражала готовность в любой миг броситься в бой с любой воображаемой угрозой, будь то сосулька, сорвавшаяся с крыши, или внезапно нагрянувший придворный.
Лу Синь держался поодаль, в тени голой сливы. Его взгляд, тёмный и неотрывный, был прикован к ней. Он наблюдал за каждой её чертой, за каждой игрой света в её глазах, за этой новой, пугающей своей естественностью лёгкостью. И в его груди, под униформой, клокотала мучительная смесь из ослепительной надежды и леденящего страха. Она снова улыбается. Снова смотрит на мир с интересом. Но что скрывается за этой безмятежностью? Он страстно желал подойти, нарушить эту дистанцию, коснуться её щеки, стереть с неё ту самую снежинку, ощутить под пальцами тепло её кожи и убедиться, что это не мираж, не хрупкая иллюзия, которую он сам себе создал. Но он боялся. Боялся одним неверным движением, одним взглядом спугнуть этот едва установившийся, хрупкий мир.
И в этот миг она посмотрела на него. Не украдкой, не краем глаза, а прямо, повернув голову и встретив его взгляд открыто, без страха и укора. И в её глазах не было следов вчерашнего изнможения. Была лишь та самая, знакомая ему теперь, светлая лёгкость, смешанная с лёгкой, задумчивой глубиной, словно она разгадывала не снежинки, а его собственную, запутанную душу.
И в его собственном сердце что-то дрогнуло, сжалось и отозвалось болезненным, но бесконечно сладким эхом. Это был взгляд, который он боялся никогда больше не увидеть.
А Тан Лань, не отводя от него глаз, мысленно, про себя, произнесла с холодной, стальной решимостью, тщательно спрятанной за внешней беззаботностью:
Я с тебя теперь глаз не спущу, повелитель демонов.
Глава 65
Во внутренний двор, нарушая утреннюю идиллию, запыхавшись, вбежал молодой евнух, его лицо было бледно от волнения.
— Ваше высочество! Глава клана Линьюэ, господин Линь Цзян, прибыл по вашему зову!
Едва он вымолвил это, как в сад тяжёлой, уверенной поступью, словно входя в собственные владения, вошёл сам патриарх. Линь Цзян был мужчиной в солидных годах, с седыми висками и лицом, словно высеченным из гранита — жёстким, непроницаемым, с суровыми складками у рта и на лбу, говорящими о годах безраздельной власти. От него буквально веяло холодной, неоспоримой силой и нескрываемым, презрительным напряжением. Он даже не удостоил её полноценного поклона, лишь слегка, с едва заметным высокомерием, склонил голову, давая понять своё истинное положение.
Тан Лань медленно, с невозмутимым спокойствием, поднялась со скамьи. На её лице расцвела широкая, почти дерзкая улыбка, но Линь Цзян не дал ей и слова произнести.
— Тан Лань! — его голос, низкий и резкий, как удар бича, громко прозвучал в морозном воздухе, нарушая утреннюю тишину. Он размахивал перед собой тем самым листом бумаги, будто это была улика. — Доколе⁈ Доколе клан Линьюэ будет терпеть твои безрассудные выходки и унижения? Это письмо… оно переходит все границы разумного! Род Линьюэ отказался от вас и не станет покрывать ваши безумства!
Девушка лишь улыбнулась ещё шире, её глаза блестели холодным аметистовым огнём.
— Я знаю, дорогой дядюшка. Я же и написала вам в том самом письме, что отпускаю вас и весь ваш род в цепкие лапы Императрицы с чистым и совершенно спокойным сердцем. Вы свободны.
Мужчина напрягся, его надменная маска дрогнула, сменившись настороженностью.
— С чего вы взяли, что Императрица имеет какое-то отношение к нашему клану? — прозвучало резко, но в его голосе уже слышались первые нотки неуверенности.
— Логика, господин Линь Цзян. И, наконец-то, полное понимание правил ваших же игр, — её голос был сладок, как мёд, но от этого становилось только страшнее. Она улыбнулась так, что по спине Линь Цзяна пробежал холодок. — Я ведь не просто козырь в этой игре, который можно было подкинуть сопернику или сдать с рук, чтобы провернуть обманный манёвр. Нет. Я — игрок. Игрок, которому, как вы скоро узнаете, нечего терять.
Лу Синь и Ван Широнг мгновенно напряглись, как струны. Их руки инстинктивно потянулись к рукоятям мечей, тела приняли боевую стойку. Воздух в саду наэлектризовался, готовый вспыхнуть от малейшей искры.
Тан Лань же… зевнула. Искусно, театрально, прикрывая рот изящными, почти прозрачными пальцами. Она сделала это с такой неестественной естественностью, с такой показной скукой, что Линь Цзяна на мгновение буквально перекосило от бессильной ярости.
Затем она опустила руку, и её улыбка сменилась ледяной, высокомерной маской истинной императорской крови, какой он не видел на ней с тех самых пор, как она была ребёнком. В её глазах не осталось и тени прежней беззаботности — лишь стальная воля и бездонная, холодная мощь.
— Ваши услуги более не требуются, — произнесла она, и это прозвучало как окончательный приговор. — Можете идти. И передайте своей новой покровительнице, что игра только начинается. А я… я всегда была быстрым учеником.
Линь Цзян открыл рот, чтобы излить новую порцию яда, его лицо исказилось гримасой ярости. Но Тан Лань остановила его одним лишь жестом — легким поднятием ладони.
— Милый дядюшка, — её голос прозвучал сладко, как патока, но со смертельным холодом, заставляющим кровь стынуть в жилах. — Ты, кажется, забываешься. Ты говоришь с первородной принцессой, прямой наследницей императорской крови, главой этого дворца. Или мне нужно напомнить тебе о придворной субординации и призвать палача, чтобы наказать за непочтительность?
Она сделала маленький, изящный шаг вперёд. И хотя она была намного ниже его, её внезапно распрямившаяся осанка, её взгляд, полный безраздельной, унаследованной от предков власти, заставили его инстинктивно отступить на шаг, будто от физического толчка.
— Клан Линьюэ обязан мне… обязан мне своими ключевыми должностями при дворе. Мне и моей покойной матушке, чью память вы, видимо, решили предать, — продолжала она, и каждое слово падало, как отточенная льдинка, впиваясь в его самоуверенность. — Так было, так есть и так будет. И если ты считаешь, что «вытаскиваешь» меня из неприятностей, то глубоко ошибаешься. Это я, своей милостью, позволяю вашему клану существовать под сенью моего имени. Этоя́решаю, нужны ли вы мне. А не наоборот.
Линь Цзян стоял, багровея. Он был ошеломлён до глубины души. Он не ожидал этого — холодной, расчётливой ярости и безжалостного напоминания о его истинном месте при дворе.
Лу Синь наблюдал за этой сценой, и его изумление росло с каждой секундой. Это была не та Тан Лань, что минуту назад беззаботно ловила снежинки. И не та, что с ужасом смотрела на него. Это была истинная хозяйка своих владений, императрица в зародыше, пробудившаяся ото сна. И это зрелище было одновременно пугающим и невероятно притягательным.
Лицо Линь Цзяна из багрового стало мертвенно-белым, но годами выстроенного властолюбия взяли верх. Он привык доминировать, привык, что эта девчонка либо огрызается истерично, либо забивается в угол.
— Твои выходки, — зашипел он, намеренно переходя на «ты» с ядовитой, унижающей фамильярностью, — говорят сами за себя. Ты — вдова. Дважды. Без защиты мужа, без поддержки отца, который и смотреть-то на тебя не желает! Ты — слабая, никчёмная пустышка с громким, но пустым титулом! Твоё единственное предназначение — выйти замуж и родить наследника, чтобы укрепить династию! Но ты даже этого не смогла сделать! Ты — неудачница, позор рода Тан!
Лу Синь, стоявший поодаль, сделал резкий шаг вперёд. Его пальцы сжались в кулаки так, что кости затрещали. Ему было физически больно слышать, как так говорят с ней, как плюют в её душу. Но он увидел выражение её лица — абсолютно спокойное, почти отстранённое, с лёгкой тенью скучающего превосходства, — и замер. Ей не нужна была его защита. Она сама прекрасно справлялась.
Тан Лань выслушала его тираду, не моргнув глазом. Её улыбка не дрогнула, лишь стала чуть более отстранённой, как у учёного, наблюдающего за буйным насекомым.
