Она сделала театральную паузу, поднося изящный палец к своим губам в задумчивом жесте.
— Напомните-ка мне, дядюшка, какая у вас, собственно, должность при дворе? Ах, да. Министр чинов. Весьма почётно. Как интересно. Вы её получили, когда мне было пятнадцать. И вы ведь помните, как именно вы её получили?
Линь Цзян нахмурился, почуяв ловушку, но не понимая, откуда ждать удара. Его надменность начала давать трещины.
— Его величество император, в своей мудрости…
— Его величество император, — мягко, но неумолимо перебила его Тан Лань, — слушал в тот день меня. Этоя́уговорила отца, что вы — идеальный кандидат. Умный, расчётливый, преданный… — она сделала тонкий, ядовитый акцент на последнем слове. — И на этой должности вы, конечно же, не сидели сложа руки. Вы назначили… скольких? Четверых? Пятерых чиновников из рода Линь на ключевые посты при дворе. Давайте вспомним: Линь Вэй, старший советник. Линь Ган, левый генерал. Линь Мэй, министр финансов… — она перечисляла имена с лёгкостью, будто диктовала список покупок, и с каждым именем Линь Цзян бледнел всё больше. — И… ах, да, совсем забыла, ваша любимая дочь, Линь Сяо, старшая придворная дама. Все — из рода Линь. Все — на своих местах благодаря вам. А ваша задача, дядюшка, и задача вашего клана была проста: быть моей опорой. Защищать меня.
Она покачала головой с притворным, почти насмешливым сожалением.
— Но вы с ней, увы, не справились. Мне даже начинает казаться… — она прищурилась, и её голос стал опасным, змеиным шёпотом, который был слышен несмотря на тишину, — что вы играете на чужой стороне. Или, что ещё хуже, играете только за себя.
Линь Цзян стоял, словно парализованный. Его лицо из землисто-серого стало пепельным. Он пытался что-то сказать, издать какой-то звук, опровергнуть, но из его горла вырывался лишь бессильный хрип. Он был не просто разоблачён — он был пригвождён к позорному столбу собственной жадностью и предательством.
— Это… это чистейшая клевета! Наглая ложь! Его величество… он сам одобрял… — он пытался оправдаться, но слова путались и рассыпались, теряя всякую силу перед холодной, неопровержимой железной логикой её обвинений.
Она не повышала голос. Не угрожала напрямую. Она просто предъявила ему счёт. И он понимал с леденящей ясностью, что каждое её слово — правда. И что если эта правда дойдёт до ушей императора, пусть даже того и не волновала судьба дочери, подобное масштабное кумовство и предательство интересов короны ему бы не спустили. Падение клана Линьюэ было бы стремительным и полным.
Тан Лань наблюдала за его немой паникой с лёгкой, холодной, почти что хищной улыбкой. Она не просто вернула себе власть в этом споре. Она продемонстрировал её всем — и ему, и своим стражам, и невидимым слухам, которые уже ползут по дворцу. Беззащитная пустышка исчезла. Её место заняла расчётливая, умная и чрезвычайно опасная противница. Игра действительно изменилась.
Линь Цзян попытался что-то вымолвить, найти хоть какую-то лазейку, хоть тень оправдания, но слова, как комки грязи, застревали у него в горле, не в силах преодолеть парализующий страх. И в этот момент Тан Лань подошла к нему вплотную. Так близко, что он почувствовал исходящий от неё неестественный холод, словно от глыбы льда, и увидел её глаза вблизи.
Обычно тёмные, почти чёрные, как ночное небо, они сейчас были цвета бледного, арктического льда. И в их мерцающих глубинах на мгновение мелькнула такая древняя, бездонная мощь, такая нечеловеческая воля, что у него перехватило дыхание и сердце на мгновение замерло. Он узнал эти глаза. Не понаслышке. Его собственная старшая сестра, великая героиня, сражавшаяся бок о бок с первым императором Тан против демонов клана Цан, обладала таким же даром — её глаза меняли цвет, когда она призывала свою легендарную силу, унаследованную от предков. Он всегда считал, что Тан Лань — простая, избалованная и слабая девица, не удостоившаяся этого наследия. Он ошибался. Катастрофически ошибался.
— Господин Линь Цзян, — её шёпот был тихим, едва слышным, но таким же ледяным и острым, как её взгляд. Он резал слух. — Я устала. Устала от того, что клан Тан видит во мне лишь пешку. И от того, что ваш клан делает то же самое. Выбирайте. Сейчас. Или вы на моей стороне, или я растопчу и вас, и всю семью Тан, чтобы проложить себе дорогу. Мне уже всё равно.
Линь Цзян стоял, полностью парализованный животным страхом и жутким осознанием. Он видел в её глазах не блеф, не истерику. Он видел холодный, безжалостный приговор. И он понял — перед ним не неудачливая вдова. Перед ним — пробудившаяся наследница легендарной силы, о которой в клане ходили лишь предания.
Он медленно, почти обречённо, как подкошенный, опустился на колени. Ледяная влага тут же просочилась сквозь дорогую ткань его штанов. Голос его дрожал и срывался:
— Дворцовая стража… и клан Линь… сейчас в полном подчинении императрицы и… Тан Мэйлинь.
Понятно, — мысленно, беззвучно прошептала Тан Лань. В её голове промелькнул образ той, прежней Тан Лань — одинокой, отвергнутой всеми, затравленной собственными родственниками. Бедная дура. Тебя предали все. И твоя так называемая семья, и семья твоей матери. Жалость к той, чьё тело она занимала, смешалась с холодной, всепоглощающей яростью.
— Измена, значит? — её голос прозвучал громче, обретая металлический, звенящий оттенок, который заставил Лу Синя насторожиться.
Линь Цзян, всё ещё стоя на коленях, вдруг резко, почти судорожно, покачал головой. Древний инстинкт самосохранения и мгновенное, безоговорочное признание её пробудившейся силы пересилили всё — страх перед императрицей, амбиции, гордость.
— Нет, ваше высочество! Нет! — он почти выкрикнул это, его тело согнулось в низком, почтительном поклоне, и он ударил лбом о замёрзшую землю. — Клан Линь… мы одумались! Мы будем всегда на вашей стороне! Клан Линь принадлежит вам! Я клянусь!
Тан Лань смотрела на его сгорбенную спину несколько долгих секунд, безмолвно оценивая. Понял ли он наконец свою роль? Было ли это искренним раскаянием или лишь трусливой попыткой спасти шкуру? В данный момент её это не волновало. Ей нужен был результат. Послушание.
— Свободны, — бросила она коротко, повелительно, словно отдавая приказ слуге.
Линь Цзян поднялся, не смея поднять на неё глаз, его лицо было серым от пережитого ужаса. Он, пятясь, почти бегом покинул сад, его дорогие одежды волочились по снегу, оставляя за собой шлейф страха, смятения и безоговорочного признания нового порядка. Тишина, воцарившаяся после его бегства, была оглушительной.
Как только фигура Линь Цзяна скрылась за вратами сада, с Тан Лань будто сняли тяжёлые, невидимые доспехи. Вся её царственная осанка, стальная воля и ледяная мощь испарились в одно мгновение. Она выдохнула с таким облегчением, что её плечи заметно опустились.
А затем… она внезапно подпрыгнула на месте, словно пружинка, и издала сдавленный, но полный восторга победный возглас: «У-у-ух!» Не обращая внимания на изумлённые взгляды стражей, она принялась вытанцовывать какие-то забавные, совершенно нелепые па, размахивая руками и притоптывая ногами по снегу. Она кружилась на месте, запрокинув голову, подставляя лицо падающим снежинкам, словно обезумевшая от счастья бабочка.
Это длилось недолго. Запыхавшись, она вдруг остановилась, подбежала к каменной скамье и плюхнулась на неё, а потом чуть сползла по сиденью, как тряпичная кукла. Запрокинув голову на спинку, она уставилась на серое небо, и из её груди вырвался тихий, почти детский вздох.
— Ох… — прошептала она, закрывая глаза. — А я и не думала, что играть стерву так сложно. Каждую мышцу надо напрягать, даже те, о которых не знаешь.
Она провела рукой по лицу, смахивая растаявшие снежинки и капельки пота на лбу. На её губах играла усталая, но довольная улыбка. Это была не улыбка императрицы или расчётливой интриганки. Это была улыбка ребёнка, который только что успешно сыграл сложную роль в школьном спектакле и теперь, сбежав за кулисы, мог наконец быть собой.
