Глупая ошибка, он ведь читал новеллу. Для изучения заклинания требуется зайти в пространство собственного дара, а не мира души. Именно так вычисляют будущих волшебников.
Когда все получилось, он обнаружил себя висящим над проекцией многоугольника… эм, многоячейника? Похоже на диаграмму Шлегеря – сто с хреном угольная (ячеистая?) ерунда, которую он ставил себе на аватарку в аккаунты для троллинга всяких нубов и нормисов.
Окей, математика, я выбираю тебя! Тут реально пригодятся всякие синусы‑косинусы, чтобы рассчитать с их помощью график конкретного заклинания. Как вообще местные вбивают в себя первичный маршрут движения потоков в теле? Нет, он помнил, как, из памяти отродья, но выходило жутко неэффективно. Недаром мудила сдался и изучал только максимально ненапряжную ерунду. Он бы сам не выдержал такой геометрической порнографии наугад и на глазок.
"Эх, придется самому заново писать таблицу значений для разных углов. Так, как там? Синус угла треугольника – это отношение противолежащего катета к гипотенузе. Косинус… тангенс, котангенс… Ага, есть. Ох, помню все‑таки. Спасибо, Вера Михайловна, за вбитые в голову знания. Извините, что называл вас повернутой сукой и мнимой единицей в преподавании.
А, нет, не извините. Вспомнил, как вела меня к директору за воротник. Всего‑то глушил лимонадное пиво «Блэйзер» (разумеется, безалкогольное!) на задней парте технологии. Все так делали, камон! Эх, до сих пор помню обиду. Пришлось заложить остальных одноклассников, чтобы одному не слушать крики дикие. И чтоб лохом потом не обзывали. Сами вы лохи, и спалил вас не я, а перегарище.
Такова официальная позиция Соединенных Штатов по отношению к инциденту в школе номер шестьдесят шесть, и я буду ее придерживаться. «Мамой клянусь, ле» – подчеркнули представители администрации президента и купили после школы пятилитровую сиську пива БагБир (разумеется, безалкогольного!) на троих. Эх. Хорошие были времена", – улыбнулся Медей, пока портил уже пятый лист дорогого, дефицитного пергамента из запасов отродья.
«Надеюсь, они остались на меня не в обиде. Все равно гнили потом по лагерям и канавам, любимые мои друзяшки. И я сейчас совсем не про выброшенные бутылки. Жаль, сраный интеграл так и не пригодился. Даже, чтобы слепить загогулину чисто по фану».
В итоге, на незнакомое заклинание он потратил почти восемь часов: с конца завтрака и вплоть до наступления сумерек. Половина времени – на составление таблицы значений, еще пара часов – разобраться, как вообще молиться (спасибо, мышечная память), как заставить работать внутреннюю хреновину (повелеваю тебе, магический процессор), как вписать туда заклинания (повелеваю тебе, если икс, то игрек при расчетных значениях…), как ее выключить (больно, блин!).
На волне энтузиазма, Медей даже сделал проекцию собственного дара на плоскость, нанес, как проект на экзамене по черчению, потратил еще полтора часа.
Зато остался доволен, как директор после очередного сбора на шторы. Каждый месяц на них деньги клянчил, придурок. Куда в таких количествах? Педсостав ими жопу вытирал, что ли? То‑то бумаги в толчке постоянно не хватало и на шторах подозрительные пятна темнели. А он в них еще и сморкался, фу!
Само заклинание полностью вросло в его магическую систему за последнюю пару часов, после чего Медей безо всяких проблем выполнил его на одном контроле, как и должно быть в первый раз. Мощный (для него) третий ранг оставил после себя тошноту, вспышки справа и вертолеты, как после паленого коньяка или вьетнамских флешбеков. Зато новое произнесение, после отдыха, не выявило никаких отклонений.
– Отлично. Вот и первый подгон для попаданца. Щас как все выучу, а потом…
Что будет потом, после зазубривания кучи бессмысленных спеллов без схемы, опыта, навыков применения и рабочих связок он пока не придумал.
«А, на крайняк, будет гасить нерадивых студентов непроверенной хренью ради торжества науки. У них, блин, сама Эскулап дурью мается в медпункте, простите пожалуйста, в терапевтирионе. Откачает самых неудачливых. И вообще, в школе так принято. Будем считать, что они пишут сочинение в стиле суровой прозы жизни».
– Сьон!
Заклинание сработало как надо. Слабо, топорно, совершенно недостаточно для его задумки, но первое удачно выполненное исследование наполнило его искристой, психоделической радостью.
– «Сьон»! – второе исполнение вышло немногим лучше первого.
Вот и первый, самый серьезный недостаток заклинания: оно чересчур тяжелое, неповоротливое и негибкое само по себе. И при этом очень плохо сочетается с основной четверкой: Гинн, Алу, Вард и Кведья. Хм. Кведья?
– «Сьон Кведья»! – да, гораздо лучше. Но пропадают последние крохи гибкости. Все равно не то.
– «Кведья Сьон»!
Хрень какая‑то. Чересчур закручивает мозги. Необходимо подставить нужный образ за те доли секунды, пока формируется заклятье. Подойдет для профессионалов после сотен часов применения, но для него, на данном этапе, бесполезно. А что, если попробовать беззвучный аналог?
«Сьон!»
Медей соскользнул в родной, уютный космос внутреннего мира. Рунная иконка нового заклинания таинственно мерцала посреди тусклых рядов уже знакомых спеллов. В отличие от них, она не спешила запускаться в ту же секунду. Вместо этого он почувствовал, что может задержать активацию, пока не создаст нужный образ. Не обязательно в голове: конструкт, после некоторых умственных усилий, начал собираться прямо перед его глазами, посреди внутреннего мира.
Он поймал себя на том, что смеется, пока клепает раз за разом все более мрачные конструкты. До официального начала приема студентов‑соискателей оставалось сорок минут.
* * *
Внешний двор сразу за дальними воротами замка Эвелпид кишел. Сюда не допускали родственников, слуг, рабов или спутников. Только самих соискателей.
Медей смотрел, как первые студенты робко приходят под своды Академии. Как колышется толпа, сливается с длинной вечерней тенью. Показная самоуверенность, мандраж, боязливая решимость, тихая паника.
«Что я вообще здесь делаю?» – устало подумал он, после чего сам же и ответил себе – «Ах да. Изгнание из Академии равно смерти. Любая ошибка заставит коллег вцепиться мне в глотку, как стая бродячих собак в неосторожного пешехода».
Последние дни выдались на редкость суматошными. Он спал куда меньше, чем привык и имел более трезвое сознание, чем когда‑либо надеялся. Что ж, некоторые сцены должны того стоить. Медей всегда с интересом читал главы про Испытания, особенно в третий год. Имелось там несколько забавных моментов и нелепых смертей. Жаль, конкретно первый год новеллы в этом плане описывался на редкость травоядным.
Он наблюдал, как последний абитуриент прошел за ворота Академии – тихо, зашуганно, с испугом от устремленных на него глаз. Неуверенно, точно вообще сомневался в своем праве находиться под древними сводами. Стальные ворота лязгнули створками, грохот закрывшихся дверей заставил вздрогнуть большую часть присутствующих.
Он видел неловкость и переживания на их лицах. Он видел дутую самоуверенность, трусливый мандраж, пустую похвальбу, даже самолюбование, как у отродья. Сорок с небольшим соискателей. Самый маленький поток за последнее десятилетие – таким был год рождения этих детей, девятьсот восьмидесятый от победы в Титаномахии.
Посмертное проклятие Оркуса погубило больше половины младенцев в материнских утробах.
Внезапно, Медей почувствовал себя таким одиноким в толпе юных лиц. Каждый из них умрет. Те же люди, что сейчас улыбаются друг другу и нервно шепчут свои имена возможным сокурсникам, завтра станут насмешливо кривиться на его лекциях, а через пару лет – один за другим отправятся в Тартар. Ничего личного. Просто сюжетная обоснованность…
