Сладостное заточение (ЛП) - Олтедж Нева

В трубке повисла пауза. Сальво очень редко теряет дар речи. Должно быть, мое признание шокировало его. Не знаю, с чего бы это. Он знает меня достаточно хорошо, чтобы не удивляться. Я не придерживаюсь моральных принципов, если они не совпадают с моими целями, и я никогда не был против того, чтобы использовать кого бы то ни было — независимо от того, кто он, — для продвижения своих деловых интересов.

— Продолжай следить за Леоне, — говорю я и отключаюсь.

Вскоре после того, как я возвращаюсь в свою камеру, Сэм заходит с моей почтой. Остальные заключенные получат свою после обеда, но я пользуюсь привилегиями. Разрывая конверт, я задаюсь вопросом, будет ли в этом письме еще одна редакционная статья о шитье. Я не против этого. Они служат хорошими заполнителями, маскируя важную информацию, которую Захара подсовывает мне. И мне смешно, когда она спрашивает, какой цвет ткани ей выбрать для своего следующего проекта. Как будто я могу отличить каштановый от медного. Для меня это все коричневый цвет. Тем не менее, я часто в конечном итоге отвечаю на странные вопросы, которые задает моя сводная сестра-подросток. Это более чем идиотизм.

В своих первых письмах к ней, которые я отправлял нечасто, пока не был уверен, что они не привлекут ненужного внимания, я убеждал Захару рассказать мне больше о том, что происходит дома. Это давало мне возможность лучше понять, чем занимается Нунцио и чем он, возможно, не делится со мной. Кто присутствовал на ежегодном семейном собрании, которое любит проводить отчим? Есть ли кто-то новый, с кем я мог не познакомиться? О чем все говорили, или это превратилось в выступление на TED? Мелочи, из-за которых казалось, что я там не был. Затем я немного разогнался, сосредоточившись на широких областях бизнеса. Есть ли кто-то, кто не согласен с решениями Нунцио? Посещает ли кто-то из руководителей высшего звена его чаще, чем остальных? Я подумал, что все, что я смогу почерпнуть, может оказаться полезным.

Но со временем, и по мере того, как мы обменивались письмами, я понял, что моя сводная сестра может стать еще большим активом, чем я считал раньше. Я был бы идиотом, если бы не использовал ее по максимуму.

Так я и сделал.

Около года назад я спросил, может ли она найти для меня определенный документ в офисе ее отца, чтобы он или кто-либо другой не узнали об этом. Моей целью было подтвердить, что Нунцио следовал моим инструкциям и подписал контракт, как я ему приказал, но мне также не терпелось узнать, сможет ли она это сделать. И вот, она не только нашла то, что я искал, и заверила меня, что контракт был выполнен, но и пошла дальше и передала другие подробности, оговоренные в условиях соглашения, — такие вещи, как количество и закупочные цены.

Неделю спустя она разгадала мое закодированное послание о том, как получить доступ к сейфу Нунция. С тех пор, не подозревая о моих замыслах в отношении нее или Семьи, моя ничего не подозревающая шпионка снабжает меня бесценными сведениями. Благодаря ей я знаю все подробности, о которых ее отец "забывает" упомянуть, когда приходит ко мне по четвергам, чтобы доложить о наших делах. Вернее, о моих делах.

Мои последние инструкции Захаре включали указания по входу в компьютер ее отца и получению онлайн-выписок по нашим законным банковским счетам. Я хочу следить за финансами как можно чаще. К сожалению, я ничего не могу сделать с нашими скрытыми счетами, которые связаны с нашими незаконными сделками. Несмотря на все меры предосторожности, которые я мог предпринять, чтобы никто не лез в мою почту, я все равно не рискну упоминать что-либо компрометирующее на бумаге. Пока что мне придется верить Нунцио на слово о состоянии этих средств.

Я открываю ее письмо и, нахмурив брови, просматриваю первый абзац. Цифры кажутся совершенно неправильными — двузначные значения, когда остатки должны исчисляться миллионами. И тут меня осеняет. Она опустила нули, как это часто делаю я, когда пишу ей. Умница.

Следующие несколько предложений — о вечеринке по случаю помолвки ее подруги, которую она посетила за неделю до этого. Сомневаюсь, что в них есть что-то полезное для меня. Но я все равно читаю их, каждое слово.

Завершается письмо, как обычно, ее вопросами. Иногда они касаются моей жизни за решеткой, но чаще всего — обо мне. Как о человеке. Поначалу я игнорировал их или отмахивался короткими, расплывчатыми ответами. Однако в последнее время я стал рассказывать больше деталей.

В основном я рассказывал ей о мелочах, по которым скучаю больше всего. (Металлические приборы и обычная столовая посуда. Свобода принимать душ, когда мне вздумается. Обычная уличная одежда.) Мое мнение о Всевышнем. (Я не верю в высшую, всемогущую силу, которая чудесным образом влияет на нашу жизнь.)

Но однажды она спросила меня об Элмо. Ты его помнишь? Можешь рассказать, какой он был? У меня ушло несколько часов на то, чтобы подготовить ответ. Не потому, что я с трудом вспоминал факты и анекдоты. Это не так. А потому, что смерть Элмо до сих пор остается кровоточащей раной. Тогда — как и сейчас — я все еще виню себя за то, что не добрался до него раньше. За то, что не спас его. Я сказал ей об этом перед тем, как рассказать все, что знал и помнил о ее брате. Все, потому что она тоже заслуживала знать его.

Это было единственное тяжелое послание, которое я ей отправил. Остальные были пустым звуком. Было странно и как-то глупо делиться с кем-то такими вещами. Особенно с моей младшей сводной сестрой. Временами я все еще чувствую себя так..

Тебе следует сосредоточиться на более важных вещах, а не жаловаться на то, что тебе не хватает настоящих вилок.

Я сжимаю переносицу, надеясь, что это заставит болтливого мудака в моей голове уйти. Этот ублюдок продолжает наслаждаться своим постоянным местом жительства, как и раньше, с момента своего появления.

Здесь уютно. Теперь хватай ручку и скажи девушке, чтобы держала ухо востро. Нам нужно узнать больше, есть ли в меню курица.

— Используй другую раковину, — раздается шепот девушки позади меня. — Ты же не хочешь тоже подцепить эту заразу.

Я закатываю глаза. Одна и та же история, каждый раз. Я уже давно перестала объяснять про свое витилиго, поэтому просто выхожу из туалета, не утруждая себя ответами этим сучкам. Боже, как они меня достали. Когда Ханна рядом, мне легче справляться со всеобщим хамством. Хотя мы не особенно близки, она никогда не относится ко мне как к изгою. Но на прошлой неделе она сломала лодыжку и какое-то время не сможет вернуться в школу. Семья перевезла ее в какое-то модное лечебное учреждение, специализирующееся на спортивных и танцевальных травмах, где она сможет восстановиться.

Когда я иду по коридору к главной двери, я держу голову опущенной, мой взгляд направлен не более чем на несколько шагов перед собой. Как и всегда, я избегаю встречаться взглядом с каждым, кто проходит мимо. Однако на этот раз меня что-то беспокоит. Словно зуд на шее. Что-то глубоко под поверхностью, что я не могу просто вычеркнуть.

Этот момент ничем не отличается от других — я терплю презрение одноклассников, они просто игнорируют меня или откровенно пялятся, словно я ненормальная. Все как обычно. И, как маленькая испуганная мышка, я не оглядываюсь на них. Как обычно.

Мои ноги подкашиваются. Зуд на затылке кажется чем-то большим, чем простое раздражение. Я останавливаюсь посреди коридора и смотрю на кончики своих ботинок, пока мои мысли возвращаются к последнему письму Массимо и к одному предложению в частности. Вероятно, это было не более, чем хвала, всего несколько слов, но они громко звучат в моей голове

Ты опасная, девочка. Отличная работа.

Я, конечно, никогда не считала себя чем-то даже отдаленно опасной. Такой человек излучает решимость и мужество. Качества, которыми, как мне кажется, я не обладаю. Но, может, и обладаю. В конце концов, я пробиралась в укромные места и шпионила за самыми опасными людьми в этом городе. И я отправляла закодированные сообщения своему сводному брату. В тюрьму.