Уроки во грехе - Гудвин Пэм

– Замолчи, – его резкий голос пронесся над классом, и я сглотнула.

Пристально глядя на меня, он сидел на краю своего учительского стола. Я не знала, что он собирался сделать и каковы были его намерения, но я сама поставила себя в такое положение. Так что по крайней мере я могла вести себя как взрослый человек.

– Я не стану перечислять все твои проступки. – Он постучал пальцем по столу. Тук-тук-тук. И его рука замерла. – Но в общем и целом ты заработала восемьдесят семь минут наказания.

– Что? Я не могла совершить так много…

– Тихо!

Больше всего мне хотелось исчезнуть, раствориться, и от силы, с которой я сжимала челюсть, она начала болеть. Он собрался бить меня восемьдесят семь минут? Господь всемогущий, я же не переживу.

Сколько ударов я смогу вынести, прежде чем потеряю сознание? Меня никто никогда не бил.

– Послушайте меня внимательно, мисс Константин. – Он соскочил со стола и подошел к огромному распятию, висящему на стене. – Вы отбудете свое наказание от и до без единой жалобы. Любая ваша небрежность в этом вопросе добавит к нему дополнительное время.

– Мне надо в туалет.

– Нет, – он согнул палец. – Подойди.

Я с неохотой пошла к нему, глядя прямо ему в глаза. Было непросто выдержать его взгляд. Его способность смотреть в глаза была лучше моей, а сам взгляд его был еще более высокомерным и угрожающим. Но я не доставила ему удовольствия увидеть, что я трушу. Я же Константин, черт меня дери, и буду вести себя соответственно. Так что, не отводя от него взгляд, я подошла поближе.

– Встань лицом к стене, – он указал на половицу у изножья мрачного распятия.

Меньше всего мне хотелось поворачиваться к нему спиной. Ни плетки, ни стека нигде не было, но на Магнусе был ремень. И он злобно хмурился. Значит, решил сделать мне больно.

И если я не встану туда, куда он указывает, он выпорет меня еще сильнее.

С этого места предо мной предстало нечто жуткое. Деревянные ступни Христа были размером с настоящие, они были прибиты к доске и заляпаны красной, изображающей кровь краской.

Кому могла прийти в голову идея повесить это в классе?

Я оперлась ладонями о стену и, чувствуя, как он подходит ближе, старалась унять дыхание. Каждый его шаг угрозой отдавался в моем сердце. Он поравнялся со мной, словно подавляя меня своей фигурой, обдавая меня жаром своего дыхания.

Он не касался меня. Лишь дыханием. Горячие, невидимые выдохи касались затылка и словно оборачивались удавкой вокруг шеи.

А потом огромная, неприятная рука оперлась о стену подле моей, и его губы прошептали мне в ухо:

– Прикоснись губами к его стопам.

– Фу! Что? – я подняла взгляд на распятие. – Я не собираюсь этого делать!

– Девяносто минут.

– Боже, вы о чем? Вы что, фут-фетишист?

– Девяносто три минуты.

– Вы серьезно? Сколько ртов касалось этих ног? – я повысила голос. – Это негигиенично.

– Девяносто шесть минут. – Его лицо было в паре миллиметров от меня. – Мы можем стоять так всю ночь, мисс Константин. Но вы будете целовать его ступни все отведенное время.

И он не валял дурака. Он даже не прикоснулся ко мне. Вместо физического насилия он пытался заставить меня целовать распятие долбаных девяносто шесть минут.

Да вы издеваетесь?

Было ли это лучше, чем синяки и рубцы? Я не знала. Я вообще не могла думать. По крайней мере тогда, когда он был так близко и дышал мне в шею.

Поднявшись на цыпочки, я прижалась к стене. Его дыхание окутывало меня. И бежать было некуда. За спиной я ощущала его сильное тело, которое словно стало моей клеткой.

Это казалось мне неправильным. Грешным. Запретным. Будь здесь кто-нибудь другой, мои мысли приняли бы иной оборот. Но в отце Магнусе было нечто необоримо сексуальное. Не только его мужественность и удивительно привлекательные черты лица. А его дыхание, то, как он всем распоряжался, как все время оказывался рядом со мной, как смотрел на меня с расстояния десятка сантиметров, прерывисто и горячо дышал мне в лицо. Так, словно хотел уложить меня на свой стол и грубо меня трахнуть.

Но я этого не хотела. Не с ним. А вот моя киска думала, что это отличная идея.

Потерять девственность было одним из моих приоритетов. Но отдать ее священнику? Этому священнику? Бред. Устрашающий бред.

И гениальная идея одновременно.

Если он меня отвергнет, ему придется меня исключить. А если он окажется таким же, как все остальные, и воспользуется ситуацией, то я заявлю на него и закрою эту школу ко всем чертям.

Только была одна насущная проблема.

– Мой мочевой пузырь… Болит. Пожалуйста… – Мольба в моем голосе переросла в стенание, которое должно было вызвать в нем толику симпатии, если таковая у него вообще имелась. – Пожалуйста, мне нужно в туалет…

– Еще одно слово, и время наказания удвоится. – Обшитая бархатом сталь – этот голос принадлежал человеку, которому неведомо сострадание.

Девяносто шесть минут покажутся бесконечностью при том, что мочевой пузырь вот-вот разорвется, а губы мои сейчас будут прижаты к изваянию распятого белого чувака.

– И прежде, чем мы приступим… – Он отступил и прислонился плечом к стене, и его глаза оказались в невозможной близости от моих глаз. – Кэрри сообщила, что девочки собираются перед мессой, чтобы посмотреть, как я бегаю по утрам.

Кэрри стукачка? Не потому ли, что она – старшая сестра на третьем этаже? Она и про себя сказала? Уж не она ли липла к окну вместе с остальными, пуская слюни на полуголого священника?

– С чего вы взяли, что кому-то интересно, как вы бегаете? – Я выгнула бровь, стараясь не обращать внимания на великолепные черты его лица.

– Значит ли это, что тебя там не было?

– О нет. Как раз-таки была, вместе с вашим шлюшьим фанатским клубом.

– Мне нужны все имена.

– Эм-м-м… Ну, конечно. – Я направила на себя большой палец. – Вот эта девушка, которая не стучит. И вообще, ешьте побольше углеводов. Отрастите брюшко. Потому что стиральная доска с восемью кубиками пресса… Она их распаляет. Может, вы не заметили, но на вас текут все девчонки школы.

Он пытался сохранить непробиваемое выражение лица, но все же в его чертах промелькнуло отвращение.

– Они называют это утренней молитвой. – Я таращилась на стену, упиваясь тем, что доставляю ему дискомфорт. – Подумать только, когда все ложатся в кровати, сколько шаловливых ручонок трогают себя в вашу честь.

– Хватит.

– Не вините девочек за то, что они себя исследуют. Поглаживать и…

– Девяносто девять минут. Еще добавить?

– Достаточно, – я стиснула зубы.

– Снимайте носки и ботинки.

«Что?» – но я не посмела произнести вопрос вслух. Ведь каждый из них добавлял еще времени. Черт возьми, мне не хотелось стоять на холодном полу, но деваться было некуда.

Стягивая ботинки и носки, я думала о том, что это было еще одно из наказаний.

Но он произнес:

– И белье.

Я затаила дыхание.

Всего несколько человек в моей жизни просили меня снять трусики, и это были парни, с которыми я хотела переспать. Я не многое знала про священников и их правила, но была уверена, что эта просьба достойна порицания. Звучало слишком интимно, слишком извращенно. Это был сексуальный намек, и никак иначе.

– О чем бы ты ни думала, прекрати. – Он приблизился и встал за моей спиной; его дыхание касалось моей шеи, а голос был глубоким и обжигающим. – Мне совершенно не интересно, что у тебя под юбкой.

Эти слова больно задели, меня ужалило его отвращение.

По коже пробежали унизительные мурашки, и боже, как же мне хотелось подавить содрогание. Даже теперь при мысли о том, что я никогда не буду такой округлой, как Невада, соблазнительной, как Кэрри, и привлекательной и стильной, как моя мать, голова моя невольно вжималась в плечи. Я была щуплой, плоскогрудой, саркастичной и хамоватой.

Я стояла перед ним, пристыженная, и знала, что, судя по раздражению, которое он источал, дальнейшего не избежать.