Сладостное заточение (ЛП) - Олтедж Нева

Пока мы пожимаем руки, Кирилл наклоняется ко мне.

— На следующей неделе прибудет новый заключенный, и маленькая птичка сказала мне, что Триада немного обеспокоена тем, как его примут, — говорит он, понизив голос. — Господин Ван был бы чрезвычайно признателен, если бы кто-то мог взять мальчика под свое крыло.

Я поднимаю бровь.

— Его сын?

— Внук. Парня арестовали за то, что он убил парня, который был должен им денег.

— Передайте господину Вану, пусть не беспокоится о благополучии своего мальчика. А долг мы погасим позже.

Я смотрю, как Кирилл уходит, затем лезу в карман и достаю конверт, который пришел сегодня утром. В письмах моей сводной сестры обычно несколько страниц. Но в этом всего один лист, и в нем всего несколько строк текста.

Ты в порядке? Папа сказал мне, что ты ранен и что тебя отправили в больницу. Что случилось? Я позвонила в тюрьму, чтобы узнать, как у тебя дела, но они просто сказали, что ты жив, и повесили трубку.

Захара

Ярость взрывается во мне, когда я читаю последнее предложение. Я не могу позволить, чтобы кто-то в Коза Ностре заподозрил, что я каким-либо образом связан с Семьей. Нунцио и мой адвокат — мои единственные посетители. И хотя я плачу кучу денег, чтобы моя почта оставалась нетронутой, и я могу общаться с Нунцио без записи, у меня нет никого знакомого в главном офисе. Так что, если моя сводная сестра, с которой я, по-видимому, не общался больше десятилетия, вдруг позвонит в тюрьму, это может стать чертовски серьезным красным сигналом.

Более чем вероятно, что внутри тюрьмы есть кто-то, кто следит за мной. Если кто-то хотя бы заподозрит, что Нунцио — моя марионетка, что он на самом деле не способен выполнять свою работу, он потеряет уважение и преданность Семьи и будет немедленно отстранен. Мои планы бескровного захвата полетят к чертям собачим.

Еще один приступ боли пронзает мой бок, когда я встаю со скамейки и направляюсь через двор.

Молча я беру ручку из руки парня с тыквенной головой, затем прижимаю письмо моей сводной сестры к стене и строчу прямо под ее письмом.

Не смей больше никогда звонить в тюрьму.

Я уже на полпути через двор, направляясь к одному из охранников, который "работает" на меня, чтобы попросить его отправить записку Захаре, как вдруг меня пронзает неожиданное чувство вины. Остановившись на месте, я поднимаю письмо и просматриваю свое сообщение.

“Что?” Вмешивается придурок в моей голове. “ Это же очевидно. Ребенок облажался! Ей нужно знать, насколько серьезно она облажалась, чтобы она не делала этого снова. Только не говори мне что ты стал нюней?”

Да пошел ты! Я резко отвечаю своему вездесущему придурку.

Так будет лучше.

Я знаю. Так почему же, черт возьми, ответ, который я написал, не дают мне покоя?

После отклонения апелляции на приговор, тогдашний двадцатилетний я смирился с тем, что меня надолго запрут в этой клетке. Для мужчины в расцвете сил это практически равносильно смерти. За эти годы, что я гнил, реальность снова и снова била меня по лицу, каждый раз, когда мое ходатайство об условно-досрочном освобождении отклонялось. Мужчины в таких ситуациях справляются по-разному. Некоторые просто принимают это день за днем, существуя, а не живя, тоскуя по тому времени, когда они получат свою свободу. А другие просто выписываются, как мой первый сокамерник, который отсидел тридцать лет за двойное убийство. Он повесился на простыне всего через шесть месяцев.

Моя сосредоточенность на сохранении контроля над бизнесом и росте богатства и влияния Семьи поддерживала меня в здравом уме. Все, что я делал за последние полтора десятилетия, было сделано с этой единственной целью. Я угрожал. Калечил. Убил — своими руками или по приказу — по крайней мере дюжину человек. Некоторые из них стояли на пути к моей конечной цели, и их нужно было стереть с лица земли. Другие были просто залогом, чтобы добиться благосклонности и получить долговые расписки от других влиятельных игроков, чтобы обеспечить меня ресурсами и поддержкой, которые понадобятся мне, когда я в конце концов выйду на свободу и верну то, что принадлежит мне. Я выжил, наплевав на людей и их чувства. Каждый человек — это либо препятствие, которое нужно преодолеть, либо преимущество, которое можно использовать.

Захара оказалась очень ценным активом, которым я еще не закончил пользоваться. Не более того. Как только я окончательно освобожусь, я выдам ее замуж за того, кто предложит мне преимущества в бизнесе или укрепит стратегический союз. То же самое я сделаю и с ее сестрой. Обе они — всего лишь пешки.

Но когда я смотрю на свой быстро нацарапанный ответ на ее письмо, чувство вины снова и снова бьет меня в грудь. Она все еще ребенок.

Я комкаю лист бумаги и засовываю его в задний карман брюк. Бросив взгляд налево, я замечаю парня, который все еще строчит в блокноте в углу двора. Мои длинные шаги сокращают расстояние между нами, и вот я уже снова выхватываю блокнот и ручку из его рук, чтобы написать новый ответ.

Захара,

Пожалуйста, больше не звони в тюрьму.

М.

Глава 7

Почти год спустя

(Захара 18 лет, Массимо, 35 лет)

Темно-синий фургон подъезжает к открытой двери погрузочного отсека. Каждое воскресное утро он приезжает, чтобы забрать контейнеры с грязным бельем и отвезти все в другой исправительный центр неподалеку. Не спуская глаз с машины сквозь струйки своего ледяного дыхания, я опираюсь плечом на холодную стену док-станции и жду, когда грузовик остановится. Стекло со стороны водителя опускается, и тут же из кабины раздается едва слышный свист.

Я хватаю один из контейнеров, переполненных сетчатыми мешками, набитыми грязным дерьмом, и несу его в заднюю часть машины, пока вонь бьет мне в ноздри. Поставив контейнер в грузовой отсек кубического фургона, я бросаю взгляд на сотрудника исправительного учреждения, контролирующего работу. Он бросает взгляд на двух других заключенных, которые возятся с контейнерами, затем слегка приподнимает подбородок в мою сторону.

Я небрежно обхожу грузовик и опираюсь плечом на водительскую дверь.

— Тебе следовало быть здесь неделю назад.

— Прошу прощения, босс. — Тихий голос Пеппе доносится из открытого окна. — Нужно было подменить брата в смене, поэтому я не смог занять его место в прошлое воскресенье.

— Чтобы больше этогоне повторилось, — предупреждаю я.

Пеппе — состоит в первом поколении Cosa Nostra. Его отец был рабочим на одном из складов Семьи, работая вместе с моим отцом. Однако Пеппе более амбициозен, чем когда-либо был его отец. Он решил принять присягу, и стать солдатом во время правления моего отца. Когда в меня выстрелили в ночь моего выпускного бала, именно Пеппе отнес мою задницу в безопасное место, и в итоге сам был ранен в процессе. В течение многих лет он был моим тайным помощником в рядах пехотинцев.

— Какие новости? — спрашиваю я.

— Парень по имени Вэй Чжао прибыл в блок C несколько дней назад. Триада хотела, чтобы ты знал, что они не питают к нему никакой любви и будут безмерно благодарны, если с ним удастся разобраться. Самоубийство, если это возможно.

— Мне понадобится неделя или две, чтобы все организовать. У меня нет никого надежного в блоке C, поэтому я сам обо всем позабочусь. Что-нибудь еще?

— Выродки из Роксбери наделали шума, используя место на нашей территории для перемещения бронемашины. Но с ними разобрались. — Он замолкает, и я могу сказать, что все, что он скажет дальше, тяготит его. — Капо Армандо, однако, может стать проблемой. С тех пор как его назначили присматривать за пехотинцами, он ни разу не удосужился спуститься и поговорить с нашими людьми. Кажется, его больше интересует трата денег отца в казино.

Я помню Армандо. Я помню, как он был инструментом. Он учился в той же школе, что и Сальво и я, но был на два года младше нас. Армандо тупой, как пробка, но его отец — один из наших крупнейших инвесторов. Вот почему мне пришлось согласиться на повышение бесполезного сукина сына. Нунцио сообщил мне, что отец Армандо попросил об этом лично. Я не мог рисковать, вызывая волнения среди элиты Коза Ностры в то время, но как только я освобожусь, я позабочусь об этом идиоте.