Сладостное заточение (ЛП) - Олтедж Нева

В дальнем конце зала, около камина с Капо Армандо и Брио, стоит Сальво. Кажется, они глубоко погружены в обсуждение, но время от времени Сальво бросает взгляд в мою сторону. Я понятия не имею, в чем его проблема. За последние недели я дважды сталкивалась с ним, когда ходила снимать мерки с его матери. Оба раза он пытался завязать непринужденную беседу, но мне удалось уклониться от него.

— Ты рассердишься, если я сейчас уйду? — спрашивает Нера. Мне нужно успеть на работу до завтрашнего утра.

— Конечно, нет. Я сделаю еще один круг по комнате, а потом сама поднимусь наверх.

Она быстро чмокает меня в щеку.

— Напиши мне, когда откроешь свои подарки.

— Ага. — Я целую ее в ответ. Не могу дождаться, чтобы увидеть все эти хрустальные вазы, драгоценности и другие бессмысленные вещи от людей, которые меня даже не знают.

Как только Нера уходит, я пробираюсь среди гостей, но из-за того, что толпа так плотно прижалась друг к другу, никто не обсуждает никаких щекотливых тем. Заметив, что Сальво направляется в мою сторону, я быстро делаю разворот и практически бегом возвращаюсь в свою комнату.

Горничные уже принесли наверх все мои подарки, сложив их в огромную кучу на диване и вокруг него. Не обращая внимания на искусно завернутые пакеты, я направляюсь в ванную, но останавливаюсь, заметив среди стопки маленьких подарочных пакетов большую незавернутую коробку. Это простая белая картонная коробка с конвертом, прикрепленным сверху прозрачной упаковочной лентой.

Я пробираюсь между остальными подарками и выхватываю конверт из коробки. Бабочки порхают в моем животе, когда я тяну из конверта чистый листок бумаги, где на нем написано одно предложение.

С Днем Рождения, Захара.

Подписи нет, но почерк Массимо я узнаю где угодно.

В своем последнем письме я в течение двух абзацев ныла о том, как папа настаивает устроить грандиозную вечеринку на мое восемнадцатилетие, я даже и мечтать не могла, что Массимо пришлет мне подарок. Это лампа? Я ненавижу лампы, но если Массимо подарит мне одну, я поставлю ее на тумбочку. Посылка кажется достаточно большой для нее, и она довольно тяжелая. К тому времени, как я заканчиваю распаковывать ее, мои руки трясутся.

Это не лампа.

Внутри коробки находится стопка как минимум из десяти аккуратно сложенных тканей, каждая из которых имеет какой-то коричневый оттенок. Мои дрожащие пальцы скользят по тонкому текстилю, а сердце удваивает свой удар с каждой секундой. Каштановый, темно-бежевый и красновато-коричневый шелк. Кружево медного цвета с золотыми вышитыми краями. Супертонкий хлопок восхитительного цвета мокко. Мягкий и струящийся, идеально подходит для летней одежды. Как, черт возьми, он их заполучил?

На дне коробки есть еще одна записка.

Надеюсь, здесь охвачены все оттенки коричневого, и теперь ты, наконец, перестанешь донимать меня различиями в каждом написанном тобой письме.

М.

Я прижимаю руку ко рту и хихикаю. Я донимала его. Много. Даже дразнила его за то, что он не может различать разные оттенки. Мне нравится его явно раздраженный тон в ответах, когда я пишу о разных оттенках коричневого. Однажды он спросил меня, почему я всегда использую приглушенные, тусклые цвета, никогда не использую яркие цвета, такие как желтый или оранжевый. Я проигнорировала вопрос. Не хотела признавать, что пресные оттенки делают меня менее заметной в толпе. Меньше людей склонны пялиться на меня. Пялиться на выцветшиеся пятна вокруг моих глаз, если говорить точнее. За все это время, что мы писали друг другу, я ни разу не упомянула ему об особенностях своей кожи. Думаю, я лицемерка. Я хочу, чтобы он считал меня красивой.

Думает ли он обо мне? Потому что я думаю о нем все время. Я представляю нашу первую встречу, личную, после того, как он выйдет. Он бросится ко мне и подхватит меня в свои объятия. Скажет, что я ему снилась. Может быть… может быть, он даже поцелует меня.

Я не должна так думать о своем сводном брате. Это полное табу, и мне должно быть стыдно за то, что эти скандальные мысли роятся у меня в голове. Хоть мы не связаны кровными узами, в консервативном мире Коза Ностры нас двоих сочли бы грехом. Но мне все равно нравится фантазировать об этом. И это не все, о чем я фантазирую. Я просто… ничего не могу с собой поделать.

Были времена, когда я ходила на встречи с Нерой и ее подругами, и девушки всегда хвастались своими парнями. Они рассказывали истории о том, что они делают со своими мужчинами. Чаще всего я была в шоке и краснела. Однажды Дания спросила меня, есть ли парень, который мне нравится, и предложила встретиться с ним. Конечно, я сказала «нет». Все парни, с которыми я общаюсь, кажутся мне просто глупыми мальчишкаит. Я даже не могу представить, как целую кого-то из них, не говоря уже о чем-то большем. Но я фантазирую о том, чтобы поцеловать Массимо. И я мечтаю об этом.

Мои мысли переносят меня к простому деревянному сундуку, спрятанному под моей кроватью. Внутри не менее сотни писем, тщательно спрятанных под связкой шелковых лент и лоскутков ткани, чтобы служанки не наткнулись на них случайно. Каждый вечер перед сном я достаю несколько писем и читаю их. Пусть я помню каждое его слово. И то письмо, в котором объясняется линейные уравнения, — мое любимое.

Иногда я закрываю глаза и провожу рукой по плавным буквам на странице, представляя, как Массимо произносит эти слова. Как звучит его голос? Глубокий и хриплый? Или достаточно мягкий, чтобы скользить по мне, как гладкий бархат? Я не знаю, ведь все эти годы мы общались только с помощью писем. А как он выглядит? Этим вопросом я задаюсь, наверное, уже в миллионный раз. Я пыталась представить его взрослым, более зрелой версией того хмурого мальчика, которого я видела на фотографиях. Представляла себе мужчину с темными, непокорными волосами, спадающими на глаза, но мой разум никак не мог перестроиться. По сей день я понятия не имею, как на самом деле выглядит мой сводный брат, но мне кажется, что я знаю его до глубины души. И если он действительно читает всю ту чушь, которую я пишу в своих письмах, значит, он тоже знает меня лучше, чем кто-либо другой. Есть только одна вещь, о которой я никогда не упоминала. Я не могла заставить себя рассказать ему о своем витилиго, чтобы потом понять, что он станет просто еще одним человеком, который пожалеет меня.

Вначале письма от Массимо были редкими и всегда слишком короткими. Короткие, расплывчатые ответы на мои вопросы и более подробные вопросы о том, что происходило дома. Со временем, однако, они стали длиннее и более личными. Пять предложений превратились в десять. Затем в двадцать. Затем в целую страницу. Хотя большая часть каждого из его сообщений по-прежнему состояла из тщательно продуманных указаний о том, что ему нужно, чтобы я сделала, или на какую тему мне следует обратить больше внимания, подслушивая встречи моего отца, то, как он все поэтапно распределял, рассказало мне больше о его интересах, его способностях и того, как работает его разум. С каждым письмом я заново поражалась тому, насколько он хитер. Метафоры, кодовые слова, скрытые подсказки. Если бы кто-то наткнулся на одно из его писем, я сомневаюсь, что он смог бы разгадать его смысл. Все это казалось бы не более чем случайным бессвязным набором слов или неверными фактами. Его слова были хаосом для всех, кроме меня.

Умный, коварный человек. Который никогда не отступал от своей конечной цели.

Мужчина, о котором я не могу перестать думать.

Его более обширные, но все еще довольно осторожные письма стали теплом, которое поддерживало меня. Потому что именно там, между строк, я узнавала все про настоящего Массимо. Из того, чего он на самом деле не говорил. К примеру, о его проблемах со сном, потому что он всегда начеку, ждёт, что кто-то перережет ему горло, когда он потеряет бдительность. Как сильно он скучает по природе — растениям и деревьям, — потому что все, что он видит каждый день — это бетонные стены. Его склонность к чувству юмора. И чувство вины, которое он все еще чувствует из-за смерти Элмо. Он винит себя, хотя это был просто неудачный поворот событий, который он не смог предотвратить. Но он пытался, и теперь живет с последствиями той ночи. Ночь, которую я совсем не помню, но я знаю правду того, что произошло в ту ночь, потому что мне удалось вытянуть эту историю из папы. Хотела бы я успокоить Массимо. Хотела бы я забрать его боль.