Опасная связь (ЛП) - Блэклейс Ана К.

Всего одно мгновение — и жизнь человека изменена навсегда. Он вопит, но я успеваю зажать его рот ладонью.

— Тише, мы ведь не хотим разбудить соседей, правда?

Я жду, что Мия начнет всхлипывать в своей постели, но на этот раз все иначе. В этот раз она просто смотрит. Ее глаза широко распахнуты, и в них больше любопытства, чем ужаса. Будто кто-то пнул дверь, и она, как ребенок, восхищается тем, что чувствует. Она больше не боится того, что это совершенно неприемлемо для мира, общества или любого здравомыслящего человека.

Говнолицый закусывает губу до крови, когда я отпускаю его. Его лицо перекошено от боли, но он не издает ни звука, кроме глухих стонов и тяжелого дыхания. Он начинает ползти к двери, оставляя за собой извивающийся след крови. Но я не смотрю на него. Вместо этого мои глаза прикованы к Мии. Я впитываю ее эмоции, наблюдая, как с ее взгляда спадает пелена. Будто она вдруг обрела озарение.

— Не переживай из-за беспорядка, любовь моя, — говорю я ей. — Команда зачистки уже в пути. К утру не останется и следа от того, что здесь произошло.

Мои глаза перемещаются на ползущего Говнолицего. Он стонет громче, когда достигает коридора и двери, с усилием поднимается, чтобы дотянуться до дверной ручки. С кровавым следом, извивающимся за ним, это выглядит как сцена из фильма ужасов.

— Не шуми, парень, — говорю ему. — А то придется еще и язык отрезать.

Я выпускаю злобный смешок, пока он издает тот характерный звук, который мужчины издают, когда прикусывают язык так сильно, что чуть не откусывают его. Это действительно удивительно, до чего можно довести человека, чтобы он сам себе причинил боль, лишь бы ты не сделал это за него. Мне нравится, что Мия начинает это понимать. Может, она воспримет то, что произошло здесь сегодня, как урок сразу во многих аспектах.

— А это, моя любовь, — говорю я, возвращая взгляд к ней, наслаждаясь видом ее в кровати, которую Говнолицый сдвинул с места, — то, как нужно разбираться с отбросами мира.

Она выглядит восхитительно уязвимой в этой красной комбинации, ее твердые соски проступают сквозь шелк. Ее кожа, нежный оттенок персика, покрыта румянцем на груди и щеках, а черные волны волос струятся по красивым округлым плечам. Мое чертово злодейское сердце на миг пропускает удар. Она восхитительна. Единственная красивая вещь в моей жизни, как сверкающий алмаз в море угля. Как голубая лагуна посреди древнего ада, единственный источник пресной воды для обреченного ублюдка с выжженной судьбой.

Мой собственный уголок рая.

Сердце сжимается так сильно, что становится трудно дышать. Это чувство, как феникс, поднимается из пепла времени, из боли, которую она принесла мне семь лет назад, становясь больше, сильнее и величественнее, чем когда-либо. Сложно удерживать маску, но я не могу позволить ей увидеть это прямо сейчас. Я крепкий ублюдок, если такие вообще бывают, но она могла бы вытирать меня об пол, если бы захотела. Она могла бы прибить меня к кресту, собрать мою кровь в кубок, и я все равно бы стоял колом от желания к ней. Я все равно бы убивал ради нее. И умер бы ради нее.

— Надеюсь, этой ночью ты наконец поняла, что попытка уйти от меня всегда будет иметь одни и те же последствия, — говорю я, медленно подходя к ней, пока нож капает кровью на пол.

Я не тороплюсь, каждый шаг отмерен, мой взгляд пронзительно застывает на ее глазах. Я знаю, что чернота моих радужек выводит ее из равновесия, а сейчас, в этом лунном свете, она, должно быть, пугает ее до потери рассудка.

— Куда бы ты ни пошла, за тобой всегда будет след крови. Потому что на этот раз я не спущу с тебя глаз. На этот раз я запру тебя в клетке. Ах, не грусти, — я тянусь к ее лицу, нежно проводя тыльной стороной пальцев по ее щеке. — Все равно у тебя нет будущего ни с кем, кроме меня. Любой мужик, который хоть раз прикоснется к тебе, умрет медленно и мучительно. То, что случилось здесь с этим говнюком, — это лишь проба. Предупреждение, если хочешь.

Я склоняюсь к кровати, мои колени вдавливаются в матрас. Кровавый охотничий нож сверкает в моей руке.

Она смотрит на него, ее губы приоткрыты, дыхание сбивчивое. Пот тонким блеском покрывает ее шею. Ее пугает то, что я напоминаю ей, кто я, но еще больше ее заводит. Я чувствую это в воздухе вокруг нее, когда подношу лезвие к ее подбородку, заставляя ее лицо приблизиться к моему.

Ее веки дрожат.

Мы так близко, что я почти чувствую ее вкус.

— Я знаю, маленькая шпионка, — шепчу я, мои губы в дюйме от ее, — ты ненавидишь меня за то, что я делаю с тобой. За то, что поймал тебя в ловушку. Но я не могу снова тебя потерять.

Мое сердце — чертов вулкан. Ради этой женщины я бы развязал гребаную войну.

— Я… — ее голос дрожит, срываясь на слабый стон, ее лицо смягчается от удовольствия, словно она на грани.

Мои губы растягиваются в ухмылке.

Я знал, что моя маленькая шпионка гораздо более извращенная, чем сама осознает, еще тогда, когда она следила за мной и снимала в душе. Но сейчас становится ясно, что ее отклонения уходят куда глубже. И я собираюсь раскрывать их уровень за уровнем, пока она не сможет ничего с собой поделать, кроме как броситься ко мне в объятия, к моей власти, умоляя сделать ее своей.

Блядь, я бы дал ей свою фамилию без раздумий.

— Тебе понравилось, как я отделал этого ублюдка ради тебя, — говорю я, поднимая нож и притягивая ее ближе. Она идет за мной. Она доверяет мне. Мое сердце пульсирует теплой волной. — Я могу устраивать тебе такое шоу каждый раз, когда какой-то мужик проявит к тебе неуважение.

— Нет, — шепчет она. — Никогда больше так не делай.

— Тогда не давай мне повода. Потому что ради тебя я сделаю гораздо хуже.

Ее губы мягкие и горячие, словно горящие розы, когда я впиваюсь в них своими. Она стонет, прижимаясь ко мне, вся инстинкт и желание. Ее руки скользят вверх по моим рукам, обтянутым черным вязаным свитером, идеально сидящим по фигуре. Ее пальцы сжимаются на моих трицепсах, и она стонет в мой рот от твердости их формы.

Я скидываю ботинки и становлюсь на колени на кровати, нож все еще под ее подбородком.

Сегодня я возьму ее так, как мечтал все эти годы. Это будет больно, но ей это понравится.

— Я уберу то, что поставил в тебя раньше, — шепчу я ей на губы, медленно стягивая одеяло с ее тела свободной рукой. Она дрожит, ее кожа горячая, несмотря на прохладу в комнате. Возможно, это от моей разборки с Говнолицым, или от нашей близости, а может, и от того, и другого. Факт в том, что мой член сейчас стоит так, что кажется, будто штаны вот-вот треснут от напряжения.

— А потом я буду разрывать тебя на части.

Смотрю на ее обнаженные ноги — и меня накрывает дикая похоть. На ней только эта крохотная комбинация и красные кружевные трусики, заставляющие меня жадно сглатывать. Ревность ударяет в грудь, стоит представить, как Говнолицый срывает с нее одеяло и видит ее вот так. Он бы обезумел от желания, как и я сейчас, и, будь у него шанс, он бы взял ее против ее воли.

Но сейчас она сама выгибается ко мне, пока я нежно провожу ножом по ее горлу и груди, опуская его вниз, по животу, прямо к ее киске. Темное пятно расползается по кружевному треугольнику, скрывающему ее от моего взгляда.

— Говорящее пятно, — мурлычу я, проводя языком по нижней губе. — Наверняка это место сейчас невероятно чувствительное. Просто умоляет о внимании.

— Деклан, пожалуйста, — ее тело содрогается вместе с голосом, пока я скользко подсовываю блестящее лезвие под кружево, вытирая кровь Говнолицего о ткань, прежде чем поворачиваю режущую сторону вверх и одним рывком разрываю ее трусики.

Мия шипит, ее крошечные кулачки сжимаются на атласных простынях под ней.

— Он, возможно, больше никогда не сможет ходить, — говорит она, в ее голосе отголоски вины.

— Ничего, что парочка операций не исправит, — отмахиваюсь я. — Хочешь, я заплачу за них, чтобы тебе было спокойнее? Подлатаем его жалкую жизнь, дадим шанс исправиться.

Мои глаза медленно возвращаются к ее лицу, и я вижу, как она покраснела, закусив губу. Ей чертовски сложно сохранять хладнокровие.