Нарушенные клятвы (ЛП) - Фарнсуорт Ш. У.

Одним плавным движением он встает.

Кожаное кресло скрипит, отъезжая, его толкает назад его тело, когда он вместо этого прижимается ко мне.

Адреналин наполняет мой организм, обостряя чувства. Мое дыхание прерывистое. Резкие вдохи и торопливые выдохи.

— В этот раз мне можно прикоснуться к тебе? — В его голосе слышатся сухие, опасные нотки, обостренные ноткой раздражения, что говорит мне о том, что он не был так уж беззаботен прошлой ночью, как вел себя до сих пор. Что многое осталось скрытым с его стороны, не только с моей.

— Да, — шепчу я. — Пожалуйста.

Его грубая ладонь опускается на мое бедро. Властная и тяжелая. Все, на чем я могу сосредоточиться, это его прикосновения. На жаре, который вызывает его прикосновение, и на том, как он распространяется, как зажигалка.

— А твой парень не будет возражать?

В голосе Ника звучат грубые, соблазнительные нотки, которые заставляют меня думать, что он знает ответ. Я уверена, что его люди подслушивали мой разговор с Майклом.

— Измена не входит в твой длинный список грехов?

Уголок рта Ника приподнимается.

Я выдыхаю и признаю:

— Я порвала с Майклом, когда позвонила ему.

Рука Ника скользит вверх по моей ноге, между ног, под нижнее белье. Все, что я слышу, — это свое учащенное дыхание и бешеный стук собственного сердца.

Я не могу проглотить стон, прежде чем он вырывается наружу, разливаясь по тихому кабинету, погруженному в полумрак.

Ник говорит что-то по-русски. Я не понимаю ни слова. Но это звучит низко, мрачно и грязно.

Это должно быть напоминанием о том, какую ошибку я совершаю.

Насколько мы разные.

Как же я сейчас слаба. Мои ноги беспричинно раскинуты на его столе, как будто он не разбил мне сердце, когда ушел много лет назад и вернулся только для того, чтобы разрушить всю мою жизнь за считанные минуты.

Мозоли на его ладони, когда он касается меня, — еще одно напоминание. Я должна была бы ужаснуться их шероховатости. Следовало бы представлять розоватую воду, кружащуюся по водостоку, и думать обо всем ущербе, который они нанесли.

Но я не могу сосредоточиться на том, что мне следует делать.

Мои рефлексы и инстинкты — моя мораль — стерты, я беззащитна перед нарастающими внутри меня ощущениями. Удовольствие настолько сильное, что я не могу чувствовать ничего другого. Не могу видеть или думать дальше этого. Это мощный порыв — ожог, который пожирает все остальное, — обжигающий мои вены и лишающий меня мыслей.

С Ником всегда было так, и я намеренно забыла это чувство.

Я ненавижу зависимость.

Всю свою жизнь я боролась с любым инстинктом, который подсказывал мне, что я могу быть похожа на свою мать каким-либо образом, формой или обликом. Мы похожи. Не зря ей удавалось заманивать в свою губительную паутину мужчину за мужчиной. Но во всем остальном — во всем самом важном — моя мать оставила меня без наследства.

Я никогда в жизни не пробовала наркотики. Но я беспокоюсь, что это моя зависимость. Что он — моя зависимость.

Я гордилась собой за то, что ушла прошлой ночью, хотя и чувствовала себя виноватой за выбор прощальных слов. Но вот мы снова здесь, и ничто в моем теле не говорит о том, что это закончится так же.

Ник бормочет что-то по-русски.

Я откидываю голову назад, опьяненная желанием. Мы как будто замерли во времени. Не беспокоясь о последствиях.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что твоя киска ужасно мокрая для той, кто испытывает ко мне отвращение.

Он трет мой клитор, и это все, что требуется. Пик, на достижение которого мне обычно требуется время, наступает за считанные секунды. Я кувыркаюсь, закручиваюсь по спирали и падаю.

Давненько такого не было. Но это… Это он. Судя по ухмылке Ника, он тоже это знает.

Он мне не противен. Хотела бы я, чтобы это было так.

Я вижу все в черно-белом цвете. Но цвета меняются, когда я рядом с ним. Правильное и неправильное — это две крайности, между которыми пропасть. Ведь они субъективны, а не заповеди, по которым надо жить? Если кто-то убьет убийцу, как много жизней он спасет этим убийством?

Возможно, мое детство испортило меня даже больше, чем я думала.

Может быть, любить — это глагол, постоянное действие, преодолевающее препятствия.

Я не хочу любить Ника. Но я волнуюсь, что никогда не переставала любить его.

— Ты уверена? — спрашивает он.

Я жду сомнений. Но все, что я испытываю, — это предвкушение.

— Да.

Определенные моменты важны больше, чем другие.

Я волнуюсь, что этот значит больше других.

ГЛАВА 21

ЛАЙЛА

Я медленно просыпаюсь. Сознание прорывается сквозь пушистые облака сновидений. Умиротворенное состояние, когда не о чем беспокоиться, исчезает, и реальность занимает свое место.

Я переворачиваюсь на другой бок, крепче зажмуривая глаза в попытке удержать расслабление еще немного.

За исключением того, что вместо столкновения с прохладной тканью я натыкаюсь на теплое мускулистое тело.

Мои глаза распахиваются, воспоминания стремительно проносятся в моем мозгу. Горячая кожа и жаркий шепот. Грязные поцелуи и непристойные слова. Громкие и глубокие стоны.

Когда я переворачиваюсь на спину, ощущаю приятную боль между бедер, которая напоминает мне, что прошлой ночью у меня был секс с единственным парнем, с которым я думала, что никогда не трахнусь снова — дважды.

С отцом моего ребенка.

С человеком, с которого я буквально смывала кровь с рук две ночи назад.

Ник уже проснулся. Он наблюдает за моим пробуждением с ленивым безразличием, закинув руку за голову. Простыни прикрывают все, начиная с талии, но выступы его живота полностью видны в утреннем свете, проникающем сквозь щели в занавесках.

Я не спеша разглядываю Ника без рубашки, скольжу взглядом по бугоркам его пресса и замечаю несколько серебристых шрамов, которые портят его кожу. Самый длинный проходит от ключицы через плечо, частично прикрыт татуировкой в виде морской звезды.

Наконец, я добиваюсь того, чтобы он посмотрел мне в глаза, изучая меня.

— Привет. — Я прикусываю нижнюю губу, пытаясь решить, что еще сказать.

— Прекрати это делать. — Голос Ника хриплый, грубый со сна.

Я бросаю на него вопросительный взгляд. Он оттягивает большим пальцем мою нижнюю губу, освобождая ее от моих зубов.

— Если только ты не хочешь, чтобы тебя снова трахнули, — добавляет он.

— Мне больно, — признаюсь я, как будто он не осознает размер своего члена.

По крайней мере, это приятная боль.

— Правда? — Ник ухмыляется.

С выпирающими бицепсами и растрепанными волосами он не похож на убийцу. Он выглядит непристойно великолепно. Он похож на парня, в которого я влюбилась. Уверенный в себе первокурсник, который мог заставить меня растаять одним взглядом.

Лежать вместе в постели не помогает. У меня много — слишком много — старых воспоминаний о том, как я делал то же самое. Не имеет значения, что те были на обычной двуспальной кровати, а эта — на кровати королевских размеров с простынями, сшитыми из тысячи нитей.

Я снова чувствую себя восемнадцатилетней, испытываю восторг от того, что живу на своих собственных условиях, и переполнена желанием проводить с ним время. Почувствовать внимание человека, который настолько больше, чем жизнь, после многих лет, проведенных во тьме, было все равно что почувствовать солнце после бесконечных ночей.

Я повзрослела. Изменилась. Но Ник все еще заставляет мое сердце биться быстрее, а желудок переворачиваться, и это даже опаснее, чем напоминание о том, насколько всепоглощающей является наша физическая связь.

— Я не думала, что ты все еще будешь здесь.

Честность — моя лучшая стратегия, решаю я. Мы больше не подростки. Я не жалею, что переспала с Ником, хотя, вероятно, должна была бы. Я провела слишком много времени, сидя сложа руки и просто выживая. Если пребывание здесь чему-то меня и научило, так это тому, что нужно стремиться к большему, чем выживание.