Нарушенные клятвы (ЛП) - Фарнсуорт Ш. У.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

Мне здесь нечего делать. И я бы солгала, если бы сказала, что какая-то часть меня не хочет видеть это — испытать это на себе.

В прихожей происходит неразборчивый разговор между Ником, одной из горничных, двумя дворецкими и телохранителем. Я с любопытством смотрю на них, кутаясь в пальто, пытаясь понять, о чем они говорят, основываясь на языке тела. Лео держит собаку за поводок, гладит ее по голове с широкой улыбкой на лице.

Я тоже опускаюсь на колени, чтобы погладить собаку. Мой отказ завести собаку имел прямое отношение ко времени и пространству, и никак не к тому, что я не любила животных или не хотела их заводить.

— Это мальчик или девочка?

— Девочка, — отвечает Лео.

— Ты знаешь, как ее зовут?

— Дарья.

— Дарья, — повторяю я, поглаживая ее мягкую шерстку.

Из открытой двери врывается порыв холодного воздуха, охлаждая прихожую. Все, кроме Ника, исчезли. Он идет к машине, припаркованной снаружи. Она быстрая на вид. Что-то среднее между крошечными спортивными автомобилями, за рулем которых я вижу Ника почти каждый день, и похожими на танки внедорожниками, которые сопровождают меня и Лео. Я не узнаю логотип машины, но это мало что значит.

Мельком я вспоминаю свою поддержанную «Хонду». Ее, должно быть, уже отбуксировали и конфисковали. Это вещь, которая далеко не так важна, как безопасность Лео. Но ради ее покупки я усердно работала. Когда я вернусь в Филадельфию, у меня будет еще меньше денег, чем у меня было.

Ни работы, ни квартиры, ни машины. Я уверена, что Ник предложит деньги, и я буду вынуждена взять их, пока не найду новую работу. Я не только буду чувствовать себя в долгу перед Ником, но и получу еще больше напоминаний о нем.

— Что-то не так?

Я бросаю взгляд на Ника, который наблюдает, как я пялюсь на машину, как идиотка. Лео уже забрался на заднее сиденье с Дарьей. Она тяжело дышит у окна, стекло запотевает.

— Мы не берем с собой охрану? — Я выпаливаю первый вопрос, который приходит мне в голову, чтобы не делиться тем, о чем я на самом деле только что думала.

— Нет.

— Мы всегда брали с собой охрану, — говорю я ему в качестве объяснения.

Ник ухмыляется, и черт меня побери, что я не чувствую его ухмылку у себя между ног.

— Ты сомневаешься во мне, Роза?

Я колеблюсь — и не потому, что не знаю ответа. Я не могу сформулировать слова, потому что это еще одна граница между нами, которая была разрушена.

Это отсылка к нашему прошлому, к моему прошлому, к ожерелью, которое висит у меня на шее. Напоминание о том, что он знает больше, чем кто-либо другой когда-либо знал.

Роза на моей шее всегда была для меня символом слабости. Я никогда не рассматривала ее в положительном свете. Это единственное, что осталось от моей матери. Все, что она когда-либо давала мне, кроме жизни. Тот факт, что я так и не избавилась от него, что я ношу его повсюду как талисман с тех пор, как она подарила его мне на один из немногих дней рождения, которые она помнила, всегда беспокоил меня.

Ник — единственный, кто когда-либо замечал это ожерелье. Кто когда-либо спрашивал или интересовался, что оно означает. Когда мы были вместе, это казалось особенным. Теперь это кажется слишком интимным. Как слой, до которого он не должен был дотягиваться.

Я сосредотачиваюсь на первой половине его вопроса и отбрасываю свои чувства по поводу прозвища подальше.

— Я не сомневаюсь в тебе, — говорю я, прежде чем обойти машину спереди и забраться на пассажирское сиденье.

Впервые я сижу впереди и покидаю поместье без сопровождения из нескольких машин. Мне следовало бы испытывать опасения. Я нахожусь в чужой стране с буйным воображением, которое рисует угрозы за каждым углом. Обычно я еле-еле справляюсь с поездками в школу. Но когда мы проезжаем через главные ворота и выезжаем на дорогу, у меня нет ни капли страха.

Я знаю его, — говорю я себе. Конечно, я доверяю Нику больше, чем людям, которые на него работают. Это ничего не значит.

— Куда мы едем? — Спрашиваю я. Иронично, что я забыла спросить. И у меня нет оправдания, что мне восемь и я легко возбуждаюсь.

— В парк, — отвечает Ник.

Я смотрю на его профиль, когда он сворачивает на другую дорогу, удивленная небрежным, нормальным ответом.

— В парк, — повторяю я.

— Ага.

— Хм, ладно.

Не глядя на меня, уголок рта Ника приподнимается. Я закатываю глаза и всю оставшуюся часть дороги смотрю в окно.

Поездка занимает около двадцати минут. Мы паркуемся на тихой, обсаженной деревьями стоянке. Как и сказал Ник, там есть парк, с дорожками, пересекающими траву, и небольшой игровой площадкой с тренажером для скалолазания, качелями и горкой. Старые деревья с узловатыми голыми ветвями занимают большую часть пространства, заслоняя от солнца, которое время от времени выглядывает из-за облаков.

Лео бежит с Дарьей. Ник не отстает от них, показывая по сторонам и разговаривая. Я наблюдаю, как Лео смеется над чем-то, что говорит Ник, глядя на своего отца с обожанием в глазах.

Я думаю обо всех перечисленных Ником причинах, по которым мужчины присоединяются к Братве. Но он не такой. Но он прирожденный лидер, обладающий такой харизмой и уверенностью, которые заставляют людей верить, что чудеса кажутся возможными. И я думаю, что Ник поставил бы Лео на первое место вместо денег, власти и семьи.

Я всегда давала понять Лео, что моя любовь безусловна, и с тех пор, как я стала матерью, мне все труднее и труднее было поверить, что я должна была заслужить любовь своей матери.

Но я беспокоюсь, что Лео подумает, что любовь Ника такова.

Я сажусь на одну из скамеек и кутаюсь в то, что на мне надето. Я пытаюсь отключить ту часть своего мозга, которая никогда не перестает напрягаться, и вместо этого наслаждаться утром. Ценить этот момент, который одновременно сюрреалистичен и реален.

Воздух холодный, но солнце теплое. Лео нашел палку и бросает ее Дарье, улыбаясь, когда собака подбегает и подбирает ее. Ник стоит рядом с ним. Я не вижу выражения его лица, и я рада. Я хочу, чтобы у Лео сохранились эти воспоминания, но я не уверена, что эмоционально готова к тому, чтобы еще какие-то детали этой прогулки запечатлелись в моем мозгу.

Справа от меня звучит русский язык.

Я оглядываюсь и вижу, что мужчина постарше занял место на скамейке рядом со мной. Он закутан в меха, на коленях у него лежит черно-белая газета, ожидающая, когда ее прочтут. Его взгляд устремлен вдаль, поэтому я следую за ним к двум фигурам и собаке.

— Я не говорю по-русски, — неловко отвечаю я.

Мужчина улыбается.

— Я спросил, это борзая.

Ник наблюдает за нами. Я слегка киваю ему, давая понять, что со мной все в порядке.

— Что? — Я все лучше понимаю русский акцент, но у этого мужчины он очень сильный.

Он добродушно улыбается, когда наши взгляды встречаются.

— Это порода. У меня в детстве была точно такая собака. Очень умная и преданная. Вы можете положиться на нее, она хорошо позаботится о вашем мальчике.

Выражение его лица мягкое и задумчивое, потерянное где-то десятилетия назад. Я решаю не поправлять его по поводу владельца собаки. Прямо сейчас Лео, вероятно, притворяется, что Дарья его собака.

— Мой сын много лет хотел завести собаку.

Мужчина хихикает.

— Он выглядит очень счастливым. Какая у вас прекрасная семья.

Я улыбаюсь ему.

— Спасибо.

— Ваш сын очень похож на своего отца.

Я бросаю взгляд на них двоих.

— Я знаю.

Я не говорю гордо. Мой голос звучит… задумчиво.

— Все испытания в нашей жизни стоят того.

Я сдерживаю улыбку, чувствуя себя смущенной из-за того, что я такая откровенная. Я провела большую часть своей жизни, скрывая страхи и озабоченности. Незнакомец не подходящий вариант для откровений.

— У нас могут возникнуть проблемы с тем, чтобы забрать Лео отсюда.

Я поднимаю взгляд и вижу приближающегося Ника, его руки глубоко засунуты в карманы пальто.