Моя простая курортная жизнь 8 (СИ) - Блум М.

— И чего он хотел? — спросил я, поглядывая на ее папашу, который с самодовольством поглядывал на меня.

— Просил меня себя не напрягать…

Ни фига у него запросы! А ничего, что это он тут всех напрягает?

— У папы до сих пор сильно болит нога, — вздохнула моя добрая милашка, чей вечер из веселой молодежки с пьянкой и сексом на выпускной как-то сильно шустро превращался в социальную драму с отцом-паралитиком.

Вот только пока обеспокоенная дочь смотрела на его ногу, я смотрел гораздо выше — и по его довольной харе видел, что он больше симулирует, чем реально страдает. Решив хоть немножко подпортить ему настроение, я подхватил Дану и под заигравший медлячок потянул ее в центр зала.

— А может, и правда, — прижимая мою прелесть к себе и крутя ее под плавный нежный медлячок, прошептал я ей на ушко, — немножко здесь побудем, повеселимся со всеми, отвлечем его, а потом вдвоем сбежим?..

Если у него и правда такая больная нога, то он нас не догонит.

— И уж поверь, — моя рука мягко переместилась с ее талии ей на попку, — мы найдем, чем заняться…

В этот момент я, казалось, слышал, как где-то по полу досадливо треснула одна трость.

— Даже не сомневаюсь, — проворковала моя милашка, еще крепче обвивая мою шею руками. — Но сбегать я не хочу… Хочу, чтобы все честно, по-нормальному… Чтобы он не искал меня, не нервничал. Он и так из-за меня много этой весной переживал…

Ах ты ж моя добрая наивная няшка! Я покосился на ее папашу, который косился на танцующих нас и с кривой рожей принимал заботливо поднесенный супругой бокал бухлишка. Что-то не похоже, что он сильно нервничает — больше похоже, что он сильно охренел, очередные доказательства чего мы вскоре и получили.

— Нет! Ни за что! — безапелляционно бухтел он на все попытки дочери по-честному у него отпроситься. — У меня и так все болит! А если тебя не будет ночью дома, я вообще глаз не сомкну!..

— Ну, пап… — расстроилась Дана. — Ну ты же знаешь, где я буду. Чего волноваться?

На это он лишь болезненно поморщился и схватился за колено, всем видом показывая, как каждое ее слово причиняет ему боль. Или боль ему причиняла сама мысль, что эту ночь она хочет провести у меня? Следовало разобраться.

— Может, отойдем? — предложил я ему.

— Это тебе легко отойти, — выдал он крайне борзо, мигом забыв про нестерпимую боль в своей конечности, — а мне вот тяжело. Здесь говори!

Я кивнул расстроенной Дане — мол, иди к девочкам, мы сейчас поговорим с твоим папой — по-мужски.

— Сегодня выпускной, — начал я, как только мы остались без свидетелей.

— Да я, наверное, понял, — осклабился мой самый неприятный собеседник.

— Дана очень расстроена, что вы хотите испортить ей эту ночь.

— А я был очень расстроен, — изрек он со своей мопсячей усмешкой, — когда она уехала к тебе, и я за это пострадал, — и выразительно постучал тросточкой по полу. — Так что теперь твоя очередь пострадать!

Иногда я жалел о тех временах, когда его единственным словом для меня было «ага».

— При чем тут я? Вы же ее лишаете праздника! — предпринял я последнюю попытку воззвать к его благоразумию. — Вы же нормальный…

Потенциально. Возможно. Я, конечно, ни разу не видел, но все-таки может быть…

— Ты хотел сказать: лишаю ночи, которую она проведет у тебя? — хрюкнул ее папаша. — Невелика потеря!..

В запале своего торжества он уже и забыл, что тросточка оторвалась от пола и размахивала в воздухе — видать, в своих фантазиях уже вовсю лупил меня по хребтине, а я поверженно молил о пощаде. В любом случае сейчас его солидная туша покачивалась на двух весьма бодро гнущихся ногах.

— Притворяйсь лучше, — вынес я ему диагноз, — а то Дана увидит — и закончится твоя малина… Как отец ты — говно!

А что, выпускной — это время шикануть. Если честно, я думал, он тут разорется, подскочит на месте, клюкой своей замашет — ну и попутно выдаст себя. Но нет, мопс вдруг нашел в себе мозг и последовал моему совету. Трость со стуком быстро опустилась на пол, он снова болезненно сгорбился — и только рожа осталась невыносимо нахальной.

— Можешь думать себе все что угодно, — самодовольно пропыхтел собеседник, которому стоило бы подлечить голову, а не ногу, — но в списке ее приоритетов отец всегда будет на первом месте! И этим выпускным я тебе это докажу, чтоб не обольщался! С тобой она не уедет, она уедет со мной!..

Решив на этом моменте, что переговоры окончены, я оставил его горбиться дальше, а сам направился к его дочери.

— Ну как? — с надеждой спросила она.

— А, — махнул я рукой, — как хорошо, что ты на него не похожа…

— Так и думала, — со вздохом подытожила Дана. — А я так хотела, чтобы ты снял с меня это платье… — и уткнулась расстроенным личиком мне в плечо.

— Я могу снять его и здесь, — успокаивающе прошептал я ей на ушко и еще более успокаивающе погладил ее по бедру, где под тонкой тканью подола явно прощупывался кружевной край чулок.

— Здесь?.. — неожиданно загорелись ее глаза. — А давай!..

Улучив момент, когда ее папаша стал спорить с чьим-то еще таким же папашей за последнюю тарталетку, мы вдвоем упорхнули из зала, пересекли школьный коридор и уединились в пустом кабинете. Ну что, мопс, строишь из себя овчарку, так давай поищи, побегай! Однако я и не думал, что десятью минутами позже он реально побежит…

— А знаешь, о чем я подумала? Это же наш последний день в школе, — игриво прошептала моя милашка, обнимая меня. — А я слишком долго была хорошей девочкой, думаю, сегодня можно осквернить какую-нибудь парту…

Полностью поддерживая эту идею, я подхватил ее за бедра и усадил на ближайшую столешницу. Дана еще крепче притянула меня к себе, и мы стали целоваться, распаляясь с каждой секундой. Не отпуская ее губ, я подцепил молнию у нее на спине, сантиметр за сантиметром открывая все больше обнаженного девичьего тела. Она жарко выдохнула и развела ножки, позволяя мне все больше. Пальцы заскользили по разгоряченной коже. Однако не успели мы перейти к самому пикантному, как из коридора раздались пронзительный визг и возмущенные крики.

— Извращенец! Извращенец! — вопила какая-то девчонка. — Кто пустил извращенца в школу?..

— А ну куда! Стой! — вторил ей какой-то пацан. — Держите извращенца!..

— Да вашу ж мать!.. — сипел третий, удивительно знакомый голос.

А следом из коридора донеслись быстрые громкие шаги, будто кто-то грузный несся галопом. Оторвавшись от нашего приятного занятия, мы с Даной выглянули в дверной проем, чтобы посмотреть, что там вообще творится. По коридору на крейсерской скорости, выпучив глаза, запихнув трость под мышку, мчался ее папашу. А вслед ему летели крики:

— Извращенец!.. Держите извращенца!..

Как мы потом выяснили, частично собрав этот пазл из свидетельских показаний мамы Даны и парочки, потревоженной извращенцем, произошло тут следующее. Один неуемный папаша, потеряв нас из виду и очевидно задавшись целью испортить этот праздник нам по максимуму, отправился нас искать по коридорам. Он верно понял, куда и зачем мы могли пойти — все-таки дружил с моим отцом, — но не учел одного момента: что мы были не единственными, кто хотели сегодня уединиться в школе. И вот, услышав за одной из дверей недвусмысленные томные стоны, наш горе-сталкер с воплями «попались!» вломился в занятый кабинет. Упс… Вот только попались не мы! Разумеется, ошарашенные бывшие школьники, которым помешал трахнуться напоследок какой-то перекошенный мужик с тростью — в лучших традициях молодежных ужастиков, — сразу же развопились, не столько напугавшись сами, сколько напугав его.

— Извращенец! Извращенец в школе!.. Держите извращенца!..

Он же, захлопнув дверь, не найдя лучшего выхода, нервно рванул прочь, решив добежать до точки сохранения — пардон, актового зала — раньше, чем его разоблачат.

— Извращенец! Стой!.. — ускоряя его темп, орали ему вдогонку. — Мы тебя засудим! Засудим тебя!..