Ткач (ЛП) - Робертс Тиффани

Все, что он еще собирался сказать, застряло в горле, и он издал глубокий прерывистый звук. Пальцы запутались в ее волосах, и Ахмья почувствовала, как по его телу пробежала дрожь. Слезы застилали ей глаза.

— Я был самым слабым, самым маленьким. Я не должен был выжить. Но болезнь забрала их. Их всех. Мой отец ткал им саваны, один за другим, и я не пытался помочь. У меня не было сил поднять даже иголку с ниткой. Когда он сделал последний стежок, он поклялся Восьмерым. Никогда больше он не будет ткать. Никогда больше он не будет шить. Никогда больше он не будет шить еще один саван.

Вриксы не умели плакать, но им было не чуждо горе. Тело Рекоша задрожало от него, его голос переполнился им, и оно свободно проникло в сердце Ахмьи, затопив ее грудь. Вся эта боль, вся эта скорбь, вся эта разобщенность… Потерять мать, братьев и сестер, а затем единственную глубокую связь, которую он разделял со своим отцом, должно быть, было разрушительно. Она и представить себе не могла, как это воспринял ребенок.

Она не могла вынести, что не видит его в этот момент. Не могла вынести, что сидит спиной к нему. Положив руку на ногу Рекоша, она повернулась к нему. Ее волосы на мгновение запутались в его руках, прежде чем он отпустил их и слегка откинулся назад, глядя на нее глазами, полными горя.

Ахмья, стоя на коленях лицом к нему, обхватила руками за шею, заключая в самые крепкие объятия, которые она когда-либо кому-либо дарила. Она жалела, что не могла сделать то же самое для него много лет назад, когда он был ребенком.

Напряжение, которое было в его крепком теле, растаяло рядом с ней. Все четыре его руки обхватили ее, подняли и притянули еще ближе. Не раздумывая, Ахмья обвила ногами его талию. Из всех вриксов, которых она встречала, Рекош был самым харизматичным, самым общительным. Но он развил в себе эти черты, чтобы защитить себя.

Он зарылся лицом в ее волосы, и прерывистое дыхание дразнило ее кожу.

— Кир’ани ви’кейши…

Закрыв глаза, она прижалась щекой к его груди и запустила пальцы в волосы, баюкая его голову. У Ахмьи не было слов, чтобы смягчить боль, потерю и одиночество, которые он испытывал, поэтому вместо этого она позволила ему почувствовать себя. Своими объятиями дать ему понять, что он не один, что она здесь, рядом с ним, что она понимает и сопереживает. Что он ей небезразличен.

Она не была уверена, как долго они так обнимали друг друга, знала только, что это казалось правильным, несмотря на обстоятельства, и что прошло совсем немного времени, когда Рекош наконец поднял голову. Но он лишь слегка отстранился, убедившись, что их руки остаются на месте.

Ахмья подняла на него глаза, и Рекош посмотрел на нее сверху вниз.

Он издал тихую трель и убрал одну из верхних рук. Тыльной стороной пальцев он провел по ее щеке, вызывая покалывание на коже.

— Я проклинал судьбу за боль и печаль, которые она мне подарила. Но даже когда все звезды ночного неба пылали между нами, наши нити пересеклись. Я мог бы быть благодарен, но судьба сделала все, что могла, чтобы разлучить нас. Я всегда ткал свой собственный шелк, свои собственные слова, и теперь я также буду ткать свою собственную судьбу — чтобы убедиться, что она навсегда сплетена с твоей.

У Ахмьи перехватило дыхание, и она переводила взгляд между его глазами. Эти слова не были сказаны легко, не были предназначены для простого утешения. Они были чем-то большим. Намного, намного большим.

— Рекош…

— Я должен кое-что дать тебе, Ахмья, — нижние руки опустили ее ноги вниз, и он поставил ее перед собой, прежде чем отодвинутся. Он поднял с земли сумку, открыл ее и сунул руку внутрь.

Его рука появилась, сжимая тот самый кожаный сверток, который она разглядела, раскладывая его вещи для просушки.

Она вспомнила, что он сказал в то утро, когда пришел к ее дому с чем-то в руках.

Ахмья, я должен поделиться с тобой несколькими словами.

Слова из моих сердец, кир’ани ви’кейши…

Ее сердце бешено заколотилось, и она прижала ладонь к груди.

Рекош положил сумку на землю и переставил передние ноги, опустив правую на колено и вытянув левую. Их взгляды встретились.

— Ты моя пара, Ахмья. Я почувствовал это сердцами, когда впервые увидел тебя, — он переложил сверток в верхние руки, склонил голову и протянул ей подношение на раскрытых ладонях. — Будь моей, нить моего сердца, и прими меня как своего.

ГЛАВА 15



Ахмья уставилась на сверток в руках Рекоша.

Он хочет, чтобы я была его парой.

Он хочет, чтобы я была его парой.

Рекош всегда был внимателен к Ахмье и ее потребностям, всегда защищал, заботился и был терпелив. Он провел с ней так много времени, стремясь как можно быстрее выучить ее язык, чтобы иметь возможность общаться с ней.

Вопрос никогда не заключался в том, заявит ли о себе Рекош, но в том, когда.

В глубине души она всегда знала, что этот момент настанет. Но трепет, который когда-то вызывало в ней это знание, теперь, когда она смотрела на его склоненную голову, исчез. Рекош был ее другом. Он был добрым, свирепым защитником, который был бы любящей…

Парой.

Он был бы моей парой. Моей парой.

Моим… мужем.

Нервный трепет пробежал по Ахмье, когда она потянулась вперед, взяла сверток из его рук и прижала к груди.

Рекош прерывисто вздохнул и поднял голову. Жвалы приподнялись в улыбке. Алые глаза горели для нее, но она не боялась их жара. Она жаждала его.

— Открой, — сказал он.

Охваченная нетерпением, Ахмья прижала подарок предплечьем, развязала шелковую бечевку, скреплявшую все вместе, и откинула кожаную обертку. Внутри обнаружился еще один сверток, на этот раз завернутый в шелковую ткань, которую она тоже развернула.

У нее перехватило дыхание.

Поверх слоя ткани лежала пара туфель — самых красивых туфель, которые она когда-либо видела. Они были изящными, из белого шелка с замысловатым кружевным рисунком. Она провела по ним пальцами. Они были мягкими, вплоть до светло-коричневой кожи подошв.

— Ты сшил мне туфли? — спросила она. Это был бессмысленный вопрос, конечно, он сам их сшил. Но он был вызван ее удивлением. У вриксов не было ступней, и хотя они иногда носили украшения на теле, все равно не носили одежду, как люди. Создать туфли было очень вдумчивым поступком с его стороны.

— Да. Твои ботинки слишком велики, и они не… — Рекош махнул рукой. — Не выглядят…

Ахмья хихикнула и вытянула ногу, поставив ботинок на пятку и покачивая им взад-вперед.

— Не выглядят красиво?

Рекош встретился с ней взглядом.

— Ты красивая.

Сердце затрепетало, щеки запылали, она наклонила голову и снова обратила внимание на подарок. Под туфлями было что-то еще. Подняв их и положив на вершину камня, она расправила и откинула ткань, на которой они лежали. Контраст между этим куском ткани и тем, что было под ним, был подобен дню и ночи.

Губы Ахмьи приоткрылись, когда она провела пальцами по шелку. Он был таким тонким и мягким, самым мягким, что она когда-либо ощущала, даже больше, чем распушенный шелк или лепестки шелкового цветка.

— Рекош, это…

Он осторожно взялся за края тонкого материала длинными когтистыми пальцами. Когда он поднял его, ткань развернулась, обнажив тончайшее платье.

Ей ничего не оставалось, как с благоговением смотреть, как платье колышется на легком ветерке, а на его поверхности играет легкий блеск.

Кетан сшил Айви платье — свадебное платье — после того, как она рассказала ему о браке. Она была в нем в тот день, когда разбудила Ахмью и других выживших после криосна. Оно было странным, но красивым, с интригующим рисунком, похожим на паутину, и из тонкого шелка. Но это платье…