Нарушенные клятвы (ЛП) - Фарнсуорт Ш. У.

Спускаясь по лестнице, я слышу голос Лео. Он что-то болтает, веселый и возбужденный. И я просто наслаждаюсь звуком, вместо того чтобы беспокоиться о последствиях того, что ему так нравится жить здесь.

Мир, в который вовлечен Ник, организация, которую он возглавляет, — это не то, что меня устраивает. Но это уже не так страшно и подавляюще, как было раньше. Мужчины, которые каждый день ездят со мной в школу Лео и обратно, пугают. Но они также придерживают для меня дверь и улыбаются Лео. И каждый из них рискует своей жизнью, чтобы защитить моего сына. Трудно этого не ценить. Не чувствовать дух товарищества, о котором говорил Ник, когда обсуждал причины, по которым люди предпочитают присягать Братве на всю жизнь.

Когда я вхожу в гостиную, я сразу же замечаю его. Лео подпрыгивает на диване напротив Веры, которая внимательно изучает черно-белую доску, лежащую между ними.

Ник прислоняется к стене у камина, изучая их двоих. Я наблюдаю, как он изучает их, замечая некоторые эмоции, которые он пытается скрыть. Он выглядит задумчивым и счастливым, стоя весь такой красивый и высокий в своем смокинге. Он полностью черный, и это тот цвет в котором он ходит все время. Но сегодня вечером в его внешности есть что-то, что напоминает мне о том, каково было просыпаться в пустой постели.

Через несколько секунд его взгляд встречается с моим.

Пока я жива, будь то годы или десятилетия, я никогда не забуду выражение лица Ника. Я никогда не забуду, какие чувства вызывает у меня то, как он смотрит на меня. Это врезается в мой разум, оставляя неизгладимый след.

Не думаю, что это имеет какое-то отношение к тому, как я одета. Он видел во мне гораздо больше, чем это платье.

Вожделение, очарование, облегчение, интерес, надежда и забота. Некоторых эмоции я понимаю, а некоторых не ожидала увидеть.

И это заставляет меня чувствовать, что мной дорожат. Ценят. Видят.

— Вау. Ты прекрасно выглядишь, мама.

Я отрываю взгляд от Ника, чтобы улыбнуться Лео.

— Спасибо, мой хороший.

Шаткими шагами я приближаюсь к шахматной доске. Давненько я не ходила на каблуках.

— Ты учишься играть в шахматы?

— Да. — Лео сияет. — Бабушка учит меня.

— Я еще слишком молода для слова «бабушка», — заявляет Вера, передвигая пешку.

Но я замечаю, что она не говорит Лео перестать называть ее так, и он, кажется, ничуть не смущен.

— Ты сказала, что на английском

— Я так и сказала, — отвечает Вера. — Твой ход, vnuk.

— Нам пора идти, — говорит Ник.

Мой пульс замирает, а затем учащается при звуке его голоса.

Глупо, — говорю я своему сердцу.

Я наклоняюсь и целую Лео в макушку.

— Веди себя хорошо. Увидимся утром.

Лео кивает, сосредоточившись на доске.

— Спокойной ночи, мама. Спокойной ночи, папа.

Две фразы, которые я никогда не думала, что услышу от своего сына.

Ник наклоняется, чтобы что-то прошептать Лео. Что бы это ни было, это заставляет его улыбнуться. Он выпрямляется и что-то говорит Вере, громче. Но этот обмен фразами происходит на русском, так что я снова понятия не имею, о чем идет речь.

Я слегка улыбаюсь Вере, прежде чем выйти из гостиной. Она не отвечает мне тем же, но и не хмурится, что я бы назвала прогрессом.

Горничная ждет меня с пальто в прихожей. Я надеваю его и благодарю ее, прежде чем выйти на холод. Ветер щиплет мои голые ноги, жестокий, не имеющий вообще никаких преград. К счастью, нас ждет машина, выхлопные газы вырываются сзади в пустоту ночного воздуха.

Я устраиваюсь на пассажирском сиденье, пока Ник регулирует водительское. А потом мы несемся прочь от поместья к главным воротам.

— Кто обручился?

— Леонид Беляев.

— Он работает на тебя?

— Да.

— Я бы не стала приглашать своего босса на вечеринку.

В полутемной машине трудно сказать, но мне кажется, Ник улыбается.

— Сомневаюсь, что он ожидает моего появления.

— Тогда зачем мы туда едем?

— Ты сказала, что тебе скучно.

— Мне показалось, что ты собирался ехать без меня.

— Я солгал. — Ник опускает стекло, чтобы поговорить с охранником у ворот.

Металлическая дверь открывается, и мы снова трогаемся в путь, проносясь по темным дорогам.

Я должна спросить его, как прошли дела в Филадельфии. Безопасно ли возвращаться, когда разберутся с Дмитрием. Но вместо этого я говорю:

— Как твоя мама назвала Лео? Вр-ник?

— Vnuk?

— Верно. Что это значит?

Ник колеблется, прежде чем ответить.

— Внук. Это значит «внук».

Я сглатываю.

— Оу.

Через несколько минут мы подъезжаем к каменному дому. Он не такой большой, как поместье Ника, но все равно впечатляет. Ник выходит из машины первым. Люди в форме уже заполонили машину, буквально падая на колени в попытке помочь Нику.

Я бы отнесла Ника к категории уверенных, но не наглых мужчин. Не уверена, что его эго не достигает размеров России, когда он видит благоговение на лицах дюжины мужчин. Возможно, это часть традиционного уважения к пахану. И я предвзята. Но я думаю, что это влияние Ника. То, как он себя ведет, делает его человеком, с которым хочется быть рядом.

Он в игнорирует людей, бросая ключи одному парню со шквалом ругательств на русском, я полагаю, это предупреждение не повредить машину. Но затем он оказывается рядом со мной, кладет руку мне на поясницу. Каким-то образом этого легкого прикосновения оказывается достаточно, чтобы согреть все мое тело, несмотря на мороз.

— Жаль, что никто еще не заметил, что ты здесь, — говорю я, пока мы идем к входной двери.

Звук смеха Ника доносится до меня, когда я с каждым шагом обретаю уверенность в своих каблуках. Гладкий бархат трется о мою кожу, когда я иду, как ласковый любовник.

При нашем приближении, словно по сигналу, открывается входная дверь. Доносятся музыка и голоса.

— Держись поближе ко мне.

Я поднимаю взгляд на Ника. Теперь в выражении его лица нет и следа веселья. Я смотрю на другую его версию, более грубую и безжалостную, чем мужчина, который оставляет следы поцелуев на моей коже и шепчет грязные слова. Который учит Лео карточным играм и играет с ним в парке.

Он ведет меня через парадную дверь в помещение, которое по сути является бальным залом. Бальный зал, битком набитый мужчинами в смокингах и женщинами, увешанными драгоценностями в дополнение к своим маскарадным платьям.

Ни один человек не пропускает появление Ника.

Наступает ощутимая тишина, которая отражается даже от живой музыки, играющей в углу. Такое ощущение, что на нас направлен невидимый прожектор, горячий и яркий.

Я остаюсь рядом с ним, как и просил Ник. Я могу сказать это каждый раз, когда он представляет или упоминает меня. Глаза того, с кем он разговаривает, устремлены в мою сторону, оценивающие и часто сбитые с толку. Лица женщин наполнены похотью, а мужчин — ревностью.

Весь разговор ведется на русском. Я развлекаю себя тем, что наблюдаю за людьми — наблюдаю, как быстрый поток речи течет мимо, как река, в которой я не могу искупаться, потягиваю шампанское из бокалов, которые разносят вокруг.

В конце концов, я отхожу в туалет. Он находится рядом с бальным залом, к нему легко добраться, и он такой же показной. Здесь нет ничего темного и старого. Ванная комната отделана мрамором и кремовой плиткой, сверкающей до ослепительной яркости.

Я мою руки, когда в туалет заходит миниатюрная блондинка. Я изучаю ее в зеркале. Ее макушка едва достигает моего плеча. Все в ней нежное и кукольное, вплоть до прилизанной прически и шелкового платья. Вместо того чтобы зайти в одну из кабинок, она просто проходит мимо них, проверяя каждую дверь, чтобы убедиться, что там никого нет и они пусты.

Дурное предчувствие скручивается у меня в животе, пока я продолжаю наблюдать за ней в зеркале. Я закрываю кран и вытираю руки одним из модных полотенец.

Она поворачивается и медленно приближается ко мне, как к раненому животному. Затем шепчет что-то так тихо, что я сомневаюсь, что поняла бы это, даже если бы это был английский.