Нарушенные клятвы (ЛП) - Фарнсуорт Ш. У.

Я снова осушаю свой бокал и протягиваю руку.

— Договорились.

Лука с минуту изучает мою протянутую ладонь.

Кажется, проходят часы.

Когда он, наконец, пожимает мою протянутую руку, мне приходится подавить вздох облегчения. Он может играть во все игры, какие захочет. Но теперь, если он нарушит свое слово, никто не будет иметь с ним дела. Лука, может, и змея, но он не глуп.

Я встаю, поглядывая на Алекса, который отвлекся на блондинку.

— Здесь есть переулок, где можно покурить? — Я спрашиваю Бьянки.

Он мотает головой в сторону двери за стойкой, исследуя тело рыжей, пока она продолжает тереться у него на коленях.

Я встаю и направляюсь к двери. Она соединяется с коротким коридором, который ведет наружу. Переулок узкий и темный. Тоже тихо и пусто.

Единственный звук — приглушенная музыка, доносящаяся изнутри клуба, вероятно, из открытой его части для тех, у кого нет глубоких карманов или связей.

Я достаю зажигалку из кармана и зажигаю ее, наблюдая, как крошечное пламя танцует в маленьком отверстии. В моем кармане пачка сигарет, но я не утруждаю себя тем, чтобы вытащить ее. В основном я начал курить из-за некой тактики запугивания и снятия стресса. Я не зависим ни от этой привычки, ни от никотина.

Туманное тепло от унций алкоголя, которые я только что выпил, растекается по моей крови, когда я прислоняюсь к твердой стене здания. Заскучав, я вытаскиваю сигарету и прикуриваю, делая длинную затяжку, а затем выпуская дым в небо.

Я достаю свой телефон, ошеломленный количеством уведомлений. Я просматриваю первую дюжину, удивленный их количеством и тем, кто их отправил. Затем я набираю номер телефона, который дал Лайле.

Я не ожидаю, что она ответит. Я никогда не видел, чтобы она пользовалась телефоном, хотя знаю, что она достаточно серьезно относилась к возможным угрозам, чтобы носить его с собой.

Лайла берет трубку после третьего гудка.

— Привет, это я. — Отдаленно какая-то часть моего мозга обеспокоена тем фактом, что я решил начать разговор таким образом. «Это я» подразумевает серьезные отношения. Когда запоминаешь голос до такой степени, что он не нуждается в представлении.

— Привет. — Она произносит это слово, выдыхая его вместе с кислородом. Это звучит как облегчение, пока в ее голосе не слышится беспокойство. — Все в порядке?

Я тушу сигарету и снова зажигаю зажигалку, наблюдая за танцем пламени в течение нескольких секунд, прежде чем погасить ее.

— У меня всегда все хорошо. Я просто заканчиваю твою игру в испорченный телефон.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Я улыбаюсь. В темном переулке, где пахнет мусором и слышны звуки, похожие на бегущих крыс, я улыбаюсь. Каждый мужчина, которого я оставил охранять дом, давал мне знать, что она спрашивала обо мне.

— Не лги мне, Лайла. Твои десять сообщников сдали тебя.

Повисает тишина, словно она раздумывает, что сказать.

— Я не хотела тебя беспокоить, — вот на что она решается.

— Ты бы меня не побеспокоила.

— Я подумала, что если бы было что сказать, ты бы написал мне.

Я читаю между строк.

Она хотела, чтобы я первый сделал шаг на встречу, вот почему она спросила всех моих людей. И позвонить ей мне не приходило в голову, пока я не увидел сообщения.

Я здесь по делу, даже если оно тесно связано с чем-то более личным. Отношения с итальянцами — и с семьей Бьянки в частности — имеют решающее значение во многих отношениях, не связанных с Филадельфией и тем, что мой сын живет на их территории.

Я также совершенно наивен, когда дело доходит до чего-либо, хотя бы напоминающего отношения. Последний раз, когда я был в отношениях, был… С ней. Мне редко удается даже дважды заняться сексом с одной и той же женщиной. Когда это случалось, это растягивалось на месяцы или даже годы. Не на часы.

— Еще рано для звонков. — Я не собираюсь комментировать что-либо более конкретно.

— А кажется, что уже поздно. Я не выспалась. — Она зевает, как бы подчеркивая свои слова.

Скучаешь по мне? — вертится на кончике моего языка. Но я не произношу это вслух, даже в шутку.

Хорошего ответа нет. Либо это будет то, что я хочу услышать, либо то, что она не хочет говорить.

Меня не было меньше суток.

Я думаю, что причиной ее любопытства по поводу того, что здесь происходит, является нечто большее, чем нетерпение по поводу отъезда, но я не уверен. И для нас обоих так будет лучше.

— Я вернусь завтра, — заявляю я, составляя планы по ходу разговора.

Я откладывал свое возвращение на неопределенный срок. Это долгий перелет, который можно совершить за один день. В зависимости от того, сколько времени займут переговоры с Бьянки, я планировал отправиться в Нью-Йорк и завершить дела, на которых прервался мой прошлый визит. Или посетить Бостон, чтобы договориться с ирландцами.

Вместо того чтобы делать что-либо из этого, я спешу домой.

Возможно, Алекс прав, что беспокоится.

— Лео будет счастлив. Он скучает по тебе.

Только Лео? — Вот что я думаю. Но опять же, я этого не говорю.

Я не могу припомнить случая, когда не мог проронить и слова. Когда я предпочел тактичность прямоте? Но я прекрасно понимаю, что прямо сейчас мы с Лайлой балансируем на острие ножа. Колеблемся в выборе будущего.

— Я тоже по нему скучаю, — говорю я и задаюсь вопросом, анализирует ли она мои слова так же, как я ее.

Мы говорим как разведенные родители. Как мои родители, у которых было мало общего, кроме их детей.

А потом наступает тишина, которая тянется, не дискомфортная, но ощутимая, когда мы могли бы обменяться чувствами.

Она мучительно тянется, хотя мы могли наполнить ее разговорами, но мы этого не делаем.

— Увидимся завтра, — наконец говорю я.

— Увидимся завтра, — повторяет за мной Лайла.

Только когда я вешаю трубку, я понимаю… она даже не спросила, как все прошло с Бьянки.

Может, она считает, что все прошло хорошо, раз я так скоро вернусь.

Но я не могу не думать о других причинах.

ГЛАВА 24

ЛАЙЛА

Я протягиваю руку к холодной стороне кровати, ненавидя то, насколько она холодная на ощупь. Температура воздуха не такая уж и низкая. Я слышу шипение радиатора, обогревающего огромный дом. А на кровати лежит толстое стеганое одеяло, укрывающее меня.

Смешно сравнивать утро, когда я просыпалась с Ником, с утром, когда я проснулась одна. И все же, почему-то, просыпаясь без него, чувствую холод и пустоту, хотя мне не привыкать к этому.

Мне не хватает тепла.

Я скучаю по нему, и это опасно.

Я рискую своим сердцем, будущим, моим ребенком и нашей безопасностью.

Я закрываю глаза руками и прикусываю нижнюю губу, желая избавиться от этого ощущения. Вместо этого «Увидимся завтра» эхом отдается в моей голове.

Я сдаюсь и встаю, принимаю душ и одеваюсь, прежде чем спуститься вниз. Завтрак уже накрыт на длинном столе. Лео на своем обычном месте. Сегодня он ничего не читает. Он просто смотрит в пустоту, пока ест хлопья.

Я целую его в макушку, проходя мимо, чтобы взять кофе.

Он вздрагивает.

— Мама!

— Доброе утро, милый. Ты хорошо спал?

— Да. — Лео играет ложкой.

Я отпиваю кофе и накладываю себе на тарелку еду.

Как только я сажусь напротив Лео, он задает вопрос, которого я так боялась.

— Нам обязательно возвращаться в Филадельфию?

Он задавал мне подобного рода вопросы всю неделю, с тех пор как узнал, что Ник — его отец. Но это вопиющая версия «Я хочу остаться». Начало обиды. Лео никогда раньше по-настоящему не спорил со мной из-за моих решений. Но я вижу, что это битва и я боюсь ее все больше и больше с каждым днем.

— Мы живем в Филадельфии, Лео.

— Это очень далеко, — говорит он мне, как будто я могла забыть, сколько часов мы провели в самолете, чтобы добраться сюда. И это был частный полет, не включавший в себя задержки и неудобства коммерческих рейсов.

Я, как последняя трусиха, ем свой йогурт вместо ответа.